Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

– Чему? Тому, что это допустили?

– В том числе. Мы воспринимаем войну, смерть на войне, от пули или штыка, как жестокую необходимость на пути к миру и гармонии. При этом совершенно определенно осознаем, что когда-нибудь все это закончится. И в сущности-то и убиваем, чтобы поскорее все закончилось. Как ни чудовищно это может прозвучать. Таким же, как Иванок, важен процесс. Они живут сегодняшним. Они не обременены мыслью о том, что сегодняшняя кровь – это плата за мир, который будет потом, после окончания этой бойни. Они более раскованны, чем мы. Вот откуда взялась мечта Наполеона: дайте мне армию пятнадцатилетних, и я покорю весь мир. Он это знал, их беспощадность и раскованность.

– Иванок мстит за сестру. У него есть мечта. Вызволить сестру. Вернуть ее домой, в Прудки. Он воюет за сестру.

– Возможно.

И вот буквально перед самой атакой, когда комбат собрал ротных на НП Седьмой роты, чтобы увязать взаимодействие во время наступления на Дебрики, Кондратий Герасимович сказал, что в операции участвует полковая разведка и что в траншее видел Иванка со снайперской винтовкой. Значит, все-таки дорвался волк до ягнят…

Перед началом атаки соседей Воронцов перебрался в левофланговый взвод. Лейтенант Петров в сосняке оборудовал наблюдательный пункт, откуда неплохо просматривались Дебрики. И атаку, и выход роты из атаки Воронцов наблюдал в бинокль. Артобстрел, последовавший сразу после того, как Седьмая вернулась на исходные, свидетельствовал о том, что операция вступала в новую фазу. Более того, в характере обороны их батальона начало что-то происходить.

Противник, основательно потревоженный перед фронтом Седьмой роты, открыл беспокоящий огонь из пулеметов и на участке Восьмой. Но здесь, на сосне, пуль с той стороны можно было не опасаться. Пулеметчики первого взвода затащили на дерево щит от немецкой 37-мм пушки с закрылками, основательно укрепили его, замаскировали сосновыми лапками. Снегопад, продолжавшийся вот уже третьи сутки, положил на маскировку последние, завершающие штрихи. Огня со своей позиции пулеметчики пока не вели, используя ее как пункт наблюдения, все работы, включая и маскировку, проводили ночами, и немцы ее, похоже, еще не обнаружили. Воронцову, прежде чем подняться на сосну, тоже пришлось надеть на себя белый маскировочный халат с капюшоном.

– Кажись, наши боги войны куда-то попали, – сказал лейтенант Петров; он сидел на корточках рядом, тоже наблюдая за происходящим на левом фланге в бинокль. Если глянуть со стороны, то бинокля в его красных от мороза ладонях увидеть было невозможно, вниз свисал только потертый узкий ремешок. Под мышкой висел трофейный МР40. – Вон как разгорается.

– Хаты не трогают. Аккуратно работают. Без корректировщика так не смогли бы.

– Точно-точно, Александр Григорьевич. Слишком кучно выкладывают. Прямо как на шахматной доске. Забегали… Ну, видать, крепко им досталось. Как бы не осерчали всерьез.

– А это да, – подал голос пулеметчик. – Раздразним. Пустит танки. Как в прошлый раз. Насилу вон отбились.

Пулеметчика из первого взвода Воронцов запомнил по окружению. Темников. Лет тридцати пяти, с густыми усами, которые он тщательно подбривал. В такой же опрятности содержал и свой пулемет.

– Боитесь танков, Темников? – спросил он, разглядывая в бинокль поле между Дебриками и лесом, где проходила первая линия окопов Седьмой роты и где, должно быть, метался сейчас по ходам сообщения Кондратий Герасимович, подсчитывая свои потери.

– Кто их не боится, танков. – И тут же спохватился: – Мое дело – пехота. А по танкам пускай артиллерия получше стреляет. Не допускает до окопов.

– Ты, Егорыч, за своим делом следи. – Лейтенант Петров ворохнул плечом, недовольно покосился на пулеметчика. – А то сами деру дали. Артиллеристы им виноваты…

– Ничего мы, товарищ лейтенант, не драпали. Поменяли позицию, вот и все.

– Без приказа.

– Решили не обнаруживать, так сказать, выгодную позицию. Отошли на запасную. Три диска расстрелял. К нашим окопам они не подошли. Ни одной гранаты не долетело.

– Не долетело…

– Какая-то странная атака. Пошли и вернулись. – Воронцов повел биноклем вдоль обороны Седьмой роты. Нет, танков с нашей стороны не видать. И комбат ничего не сказал о возможной танковой атаке. Значит, действительно, цель атаки достигнута.

– Я ж говорю, корректировщика оставили, – подтвердил его догадку Петров. – Вон как гаубицы точно бьют.

– Не по своим, и то ладно, – проворчал пулеметчик.

– А ты бы, Егорыч, помолчал.

– Да мне тут одному скучно, товарищ лейтенант. Днями напролет… Посиди-ка. Да на ветру, на морозе.

– Вас тут трое. Меняйтесь.

– Меняемся.

– Что ж, Седьмая сходила, – сказал лейтенант Петров. И Воронцов понял его.

Они сейчас думали об одном и том же. В последнее время так сложилось, что атаки, проводимые на участке фронта, занимаемом их гвардейским полком, заканчивались очередными потерями. Вперед продвинуться не удавалось. Оперативный отдел нового командира полка разрабатывал очередную операцию то на одном участке, то на другом, то захватить высотку, то овладеть населенным пунктом, то оседлать рокадную дорогу. Майор Лавренов бросал в атаку то один батальон, то другой. Иногда удавалось ворваться в какую-нибудь деревню, но немцы тут же организовывали мощную контратаку и буквально через несколько часов восстанавливали свои позиции, отбивали окопы и дома. Никому не хотелось зимовать в поле. Так что, можно сказать, воевали за зимовья, за насиженные места. В штабах, конечно, цели и задачи ставили иные. Но приказы выполняли солдаты. А солдатам надо было где-то зимовать. И на той, и на другой стороне фронта в избах уцелевших деревень и в блиндажах, оборудованных железными самодельными печками, надеялись, что фронт до весны не сдвинется, что гигантская огненная дуга между Курском и Орлом, а потом битва на берегах Днепра истощили все силы противоборствующих сторон и обе стороны теперь будут зализывать раны, накапливать людской и материальный ресурс, по крайней мере, до весны, и если здесь, в центре для одних Восточного, а для других Западного фронта что-то и начнется, то не раньше мая следующего года, когда просохнут дороги.

В батальонах и ротах понимали: майору Лавренову, недавно назначенному на должность командира полка, хочется отличиться, засветиться в сводках по дивизии и армии, а возможно, и всему Западному фронту. Фронт продолжал стоять неподвижно. Положительных результатов не наблюдалось. Хотя генерал Соколовский, вступивший в командование Западным фронтом, толкал вперед все свои пять армий. Особенно сильные бои развернулись на Оршанском и Витебском направлениях. Среди офицеров ходили невеселые разговоры о том, что не повезло им и с командующим фронтом, и с командармом. Комфронта из бывших штабных работников, и первые же операции показали, что полководец он, мягко говоря, никудышный. Армии наступали каждая на своем направлении. Концентрированного удара согласованными силами у фронта не получалось. Словно это и не входило в планы штаба фронта. Командарм-33 был из тех генералов, которые готовы были положить под немецкие танки любое количество своих солдат, если они были в наличии, лишь бы остановить движение гусениц, застопорить их и, таким образом, выполнить приказ вышестоящего начальства. Война уже вступила в другую фазу своего движения и развития. После Орловско-Курской дуги и битвы за Днепр многое изменилось. В войска пришли другие солдаты и офицеры, сменив погибших и искалеченных. Управлять дивизиями, корпусами и армиями нового состава нужно было уже по-иному. Но не всем генералам хватало ума и чести понять это, не всем хватало и способностей воевать не числом, а умением.

33-й армией командовал генерал Гордов {1}.

Но генералы сидели высоко. А штаб полка был рядом, всего в нескольких километрах от передовых линий траншей. Это чувствовали и батальоны, и роты.

– Неплохо было бы оборудовать наблюдательный пункт там, под «пантерой». – И Воронцов указал на сгоревший танк, уже прикрытый шапкой снега. Присмотрелся: от окопов первого взвода к нему вел одинокий след. Не то человеческий, не то звериный.

– Наши ребята туда уже ходили. – Петров снова ворохнул плечом и переступил с ноги на ногу. – Все выгорело. Видимость в ту сторону плохая. Но наш фланг и все правое крыло просматривается хорошо. До самого леса.

– Выставь охранение. На ночь. С пулеметом.

– Я уже думал.

– Только надежных подбери. А то уволокут ночью…

– Да вон, Егорыча с его бригадой и пошлю, – подмигнул Воронцову взводный и переступил с ноги на ногу. Снег буквально взвизгивал под его огромными валенками. – Он и сам не уснет, и другим спать не даст.

Темников в ответ только усмехнулся, видать, угадав в словах лейтенанта шутку. Но погодя все же высказался:

– Многовато для одного-то расчета. Днем сосонку караулить, а ночью «пантеру». – И вдруг крякнул и хлопнул рукавицами по полам маскхалата, под которым угадывался полушубок. – А и ловко ж артиллеристы эту чертову «пантеру» расшлепали! Говорили, что у ней броня – во! Непробиваемая! Смазали и ей колеса. Так что и этот коршун с вороньими перьями.