Боренька. Одна судьба, две семьи, две трагедии (основано на реальных событиях) - Сергей Майер

*** *** ***

– Я надеюсь, вы понимаете, зачем я вас вызвал?

– Если честно, товарищ подполковник… – капитан стоял, потупив взгляд куда-то в сторону и вниз, но этот взгляд был словно волчий оскал, который всматривался во все уголки кабинета.

– Всё ты прекрасно понимаешь, козёл старый – откликнулся Егор Дмитриевич с другого угла кабинета.

Два взгляда за спиной буровили спину Игоря Ивановича. Это были замминистра, генерал Солнцев, и, конечно, Вадим. В схематическом варианте кабинета был образован психологический равносторонний треугольник, где в основании находились судьи, а на пике, за столом, непосредственный начальник. Эдакий психологический триллер. Кроме всего прочего, окна были закрыты плотными жалюзи, хоть за окном было абсолютно темно, а ключ от кабинета лежал перед Виктором Петровичем на большом столе.

– Даже если я в чём-то виноват, это ничего не доказывает, – оправдывался Иванов.

– Оправдания для тебя нет, – тихо, но твёрдо произнёс Вадим.

– Что, пытать будете? Несолидно как-то…

– Молчать! – крикнул подполковник, и соскочил со своего рабочего места, и «треугольник» распался. Словно лев, Виктор Петрович оказался прямо напротив Иванова, что можно было уловить неровное дыхание обоих. – Послушай меня, Игорь. Если хочешь по-хорошему…

– Я так думаю, – перебил капитан, – что по-хорошему всё равно не выйдет.

– Вадим, – произнёс отец, и, направив на него взгляд, махнул головой.

Буквально через секунду Иванов почти упал на правый бок от боли, полученный ударом жезла ДПС прямо позади колена, и его глаза прямо перед собой увидели совершенно чистые и лакированные туфли подполковника. И вслед за этим тут же почувствовал острую боль на спине. Это был настоящий казацкий кнут. Кнут Дмитрия Солнцева, запорожского казака, отца есаула. Кнут прямо по позвоночнику промчался, и парадный китель капитана треснул пополам, впрочем, как и рубашка. Теперь на спине красовалась длинная вертикальная полоса. Тело Игоря Ивановича упало ниц, и от него исходил истошный писк. Странно, но именно писк, это можно было сравнить с кошачьим воплем.

– Какие тебе нужны доказательства? – спросил над ухом Егор Дмитриевич.

– Наверное, он хочет нам написать что-то? – спросил Вадим у отца.

– Конечно, – подтвердил Виктор Петрович, и поднял ноющее тело на рядом стоящий стул.

– Иваныч, посмотри, твои погоны теперь на полу, – обратился Вадим с указанием места происшествия, – я думаю, это нужно запротоколировать. Егор Дмитриевич, поможете содействию?

– Конечно, Вадим.

Генерал подошёл к рабочему столу, взял пару листов и авторучку, и с напором, словно подчёркивая всю фатальность происходящего, подпихнул Иванову под нос эти предметы. Виктор Петрович сел напротив Иванова, с другого края п-образного стола. Вадим и Егор Дмитриевич сели по краям от Иванова, снова образовав треугольник.

– Что вы хотите? – тихо спросил капитан – Что?

– Вадим, чего ты хочешь: чтобы товарищ капитан ушёл тихо, или чтобы прогремело на весь город, нет, лучше на всю страну.

– Если честно, отец, вначале хотелось с треском. Но, я думаю, что кителя хватит. Помилуем его, господа присяжные?

– Интересный вариант, – взглянул на Вадима Егор Дмитриевич, – может жребий?

– Значит так. На правах хозяина кабинета предлагаю открытое голосование, каждый может изменить решение…

– Верно, папа.

– Так, поднимаем руки, за то, чтобы «казнить» капитана.

Только Егор Дмитриевич поднял руку, и, увидев то, что никто его не держал, поднял и вторую руку.

– Два, – констатировал Вадим.

– За то, чтобы «помиловать» гниду… – злорадно произнёс генерал, и уставился на коллег.

– Две руки. Ничья? – спросил Вадим, и тут же на удивление публики уставились на Иванова, который, подёргивая рукой, потянул ладонь вверх.

– А вас, Иванов, я попрошу воздержаться, – отчеканил железным голосом Виктор Петрович, словно Мюллер Штирлицу. – Значит так, законом Российской Федерации… руководствуясь уголовным кодексом… статьей сто пятнадцать частью Второй, пунктом «д», подпунктами «четыре» и «двенадцать» умышленное убийство с особой жестокостью правомочным лицом, и статьёй номер триста пятьдесят девять, пунктом вторым, и моральным уставом… приговор… объявит пострадавшее лицо…

Лицо Вадима наполнилось ужасом. Ужасом ответственности. Теперь от него зависела судьба хоть и бывшего коллеги. Ещё большим ужасом озарилось лицо обвиняемого, Игоря Ивановича, оно пылало, словно застывшие на спине капли крови от борозды кнута.

– Я… Я… Я всё напишу… только, умоляю, умоляю, пощади, Вадим, пощади!

Вадим глубоко вздохнул, и опустил голову на грудь, и будто заснул, но он зажмурил глаза. Раз, два, три!!! Служебный пистолет Виктора Петровича в руках Вадима упирался в левый висок Иванова, но указательный палец правой руки был отведён от курка. Палач и жертва сидели, сильно зажмурившись!!! Воронёный ствол ПММ резко опустился на темечко капитана Иванова, и наступила тьма…

*** *** ***

Игорь очнулся в КПЗ. Абсолютно голый, его колотило от холода, и от ужаса, что это последнее, что он видит. Его стали душить слёзы. Через пять минут комната озарилась искусственным светом, но он казался настолько ослепительным, что Игорь подумал: «всё, это ворота Рая, нет, это АД!». Потому что через свет он увидел их, подполковника и напарника. Отец и Сын, но Святого Духа не было, но время страшного суда, видимо, наступило.

– Ну, что, Иванов, исповедоваться будем? – спросил Виктор Петрович.

– Я всё расскажу, грешен я…

– Ну, вот и хорошо.

Иванова выволокли на свет Божий, и снова тот же кабинет.

– Ну, давай, начинай писать, – приказал Вадим. Теперь на одной стороне стола сидели трое судей, посередине Вадим, а перед ними голый пухленький капитан Иванов.

– Что конкретно?

– Вначале: рапорт об отставке, потом полный компромат на себя. Листов много. Канцелярия работает хорошо. Вот бумага, ручка. Приступай…

Через полтора часа быстрого чирканья, и использования порядком двадцати листов, Иванов перестал писать. За это продолжительное время, визави организовали «на троих», не став звать четвёртого. Но заметив окончание тщательной работы обвиняемого, оживились ещё больше, тем более, что за окном стало светать. И, переглянувшись друг с другом, налили рюмку коньяка «четвёртому». Иванов, заметив перед собой стомиллиграммовый стопарик, тут же схватил его, и залпом вылил в себя.

Ещё через пять минут он крепко уснул. Рапорт об отставке был подписан и заверен. Компромат собран и спрятан в сейф под замок.

ГЛАВА 4. ВСЁ ТЕЧЁТ, ВСЁ МЕНЯЕТСЯ.

– Катя, ну зачем тебе этот телефон? – спрашивал Семён Аркадьевич. – Выбросила бы давно…

– Ну, мне всего лишь нужно как-то открыть заднюю панель, и может…

– Да пойми же, ни к чему всё это! Отдай его мне, я его выброшу!

– Нет, Семён Арка-а-дьевич, не отда-а-ам… – пытаясь отобрать отнятый смартфон доктором.

Но судьба сыграла злую шутку. В процессе борьбы в виде детской игры, телефон упал на кафельный пол. Результат один, – телефон разбит. В Ординаторской повисла минута молчания. На полу лежали осколки разбитого смартфона, батарейка, несколько крупных осколков крепкого пластика, измазанного потожировыми и затёртыми кровяными пятнами. Первым разредил тишину голос доктора, вернее, его удивление

– Гм… – доктор начал нагибаться, чтобы собрать хотя бы крупные осколки.

– Стойте! – Катя мигом опередила его, встала на колени, и стала копошиться. – Да, получилось! Эврика!

– Архимед к медицине отношение не имеет, – подметил Семён Аркадьевич.

– Зато я нашла! Нашла, что так долго хотела найти!

– И что это? – удивлённо смотрел Семён Аркадьевич на маленький кусочек пластмассы с вкраплёнными медными полосками, и какой-то надписью на другой стороне.

– Это же флешка! – радостно и бойко оживилась Катя.

– И, зачем она тебе нужна?

– Ну, там могут быть фотографии, контакты, видео, музыка – стала перечислять Катя, воодушевившись.

– И зачем тебе это? – не унимался доктор.

– Может, что интересное и найду, – надулась девушка в белом халате.

– Хорошо, ищи. Только если ничего не найдёшь, ты её выбросишь. Согласна?

– По рукам! – ответила Катя, и по-мужски протянула ладонь.

*** *** ***

Капитан Иванов был уволен по собственному желанию. Он пошёл по наклонной. Каждый день у него на столе стояла бутылка простой водки, и с каждым днём всё меньше закуски, и тем труднее было по утрам. Щетина стала переходить в бороду. Жена с детьми уехали к родителям, и в его доме воцарилась одиночество.

Вадим снова работал, и службу вёл прилежно. Теперь он сам был старшим в своей связке. Новый напарник был почти ровесником, даже немного моложе. Работа, как работа, у каждого она своя.