Сука - Пилар Кинтана

Альфредо ушел в море на рыбалку, в доме сеньора была одна. Тетя Хильма вошла в дом, а Дамарис осталась ждать на террасе. Ветра не было. Листья на деревьях не шевелились, и единственным, что слышалось, был шум моря. Дамарис стало казаться, что время растянулось и что она так и будет стоять на одном месте, пока не станет взрослой, а потом – старушкой.

Наконец они вышли. Сеньора Эльвира как будто с ума сошла. Кричала, плакала, наклонялась, чтобы сравняться с ней ростом, выпрямлялась, бегала из конца в конец террасы, махала руками, задавала вопрос и еще вопрос, а потом снова спрашивала о том же, но другими словами. Дамарис позабыла, о чем та ее спрашивала, но не смогла забыть ни лицо сеньоры, ни ее тоску, ни глаза – голубые глаза с лопнувшими красными сосудиками, залившими кровью белки.

В тот день Николасито искали, пока не стемнело, и продолжали искать каждый последующий день, без перерывов. Дядя Эльесер тоже участвовал в этих поисках, а по вечерам, вернувшись домой с дурными новостями, усаживался на бревно, лежавшее перед входом в хижину. Дамарис знала, что это сигнал: она должна подойти. И она это делала, делала без промедления, потому что вовсе не хотела, чтобы дядя разозлился еще больше. И тогда он брал в руки ветку гуайявы, прочную и гибкую, и начинал ее хлестать. Тетя Хильма предупредила, что лучше не напрягаться, что чем более расслабленными будут ягодицы, а удары приходились именно по ним, тем менее больно ей будет. Она пыталась расслабиться, но страх и взрывной звук первого же удара заставляли зажать все мышцы, и каждый новый удар приносил бóльшие страдания, чем предыдущий. Ее бедра напоминали спину Христа. В первый день он влепил ей один удар, во второй – два, и количество ударов последовательно возрастало: плюс один удар за каждый следующий день, когда Николасито так и не был найден.

Дядя Эльесер остановился в тот день, когда должен был отвесить ей тридцать четыре удара. Прошло тридцать четыре дня, самый большой срок, в течение которого море когда-либо отказывалось отдать обратно тело. А это тело из-за воздействия селитры и солнца было уже без кожи, в некоторых местах проедено рыбами до самых костей и, как говорили те, кому случилось оказаться рядом, очень дурно пахло.

Тетя Хильма, Люсмила и Дамарис пошли взглянуть на него – с горы. На тело, которое теперь казалось гораздо меньше, на это детское тельце, распростертое на песке, и на сеньору Эльвиру, такую светловолосую, такую хрупкую, такую прекрасную, на то, как она приподнимает его с земли, обнимает и покрывает поцелуями, как будто ее сын все еще красивый. Тетя Хильма приобняла Дамарис за плечи, та больше не стала сдерживаться и разрыдалась – в первый раз после трагедии.

С тех пор супруги Рейес больше не приезжали в свой дом на скалах, но и на продажу его не выставили. Дядя Эльесер продал последний участок двум сестрам из самого «сердца долины», из Тулуа, и построил для себя двухэтажный дом в деревне, куда и перебрался вместе со всей семьей и матерью Дамарис, которой больше не нужно было работать в Буэнавентуре. Пришла эпоха изобилия. На вырученные от первых продаж деньги дядя купил участок земли на юге страны, куда отправились жить его дети от первого брака, и два катера, сдаваемые в аренду рыбакам. Внезапно он превратился во влиятельного человека и начал закатывать многолюдные празднества на всю улицу и на все выходные. Так начали испаряться его деньги.

Взятые им на себя финансовые обязательства выросли до таких размеров, что для их покрытия он был вынужден продать один катер. Так началась полоса невезения. На следующий год, в шторм, затонул и второй катер, а еще через несколько месяцев, в декабрьские праздники, маме Дамарис попала в грудь шальная пуля. В деревенском травмпункте помочь ей ничем не смогли, так что раненую в срочном порядке повезли морем в Буэнавентуру, но не довезли – она умерла на пороге больницы. Дамарис, которой на днях исполнялось пятнадцать, празднование дня рождения отменила. Праздник был задуман еще вместе с мамой, теперь же она хотела только одного – чтобы ее оставили в покое и не мешали плакать в комнатке, которую она делила с Люсмилой. Кузина садилась рядом на кровати, заплетала ей косички и рассказывала разные деревенские сплетни – до тех пор пока не удавалось ее рассмешить.

Люди в деревне шептались, что столько несчастий сразу – это что-то неслыханное, видать, дело рук какого-нибудь завистника, что навел на семью порчу. Испугавшись, дядя с тетей позвали к себе Сантос – очистить от сглаза дом и всех членов семьи, – но это не помогло. Случился невиданной силы прилив и повалил дом, а так как денег на его восстановление не было, семье пришлось разделиться. В деревне к тому времени уже появился Рохелио: высадился на берег с палубы аварийного рыболовного судна. И пока суд да дело, пока ждали прибытия запчастей из Буэнавентуры, а потом судно ремонтировалось, он приятно проводил время, попивая пивко и поглядывая на местных девушек. Однажды в воскресенье он познакомился на пляже с Дамарис, и к тому времени, когда судно после ремонта было готово снова выйти в море, Рохелио отказался от работы, снял в деревне комнату, и они с Дамарис стали жить вместе. Дядя Эльесер и тетя Хильма разошлись. Он направился на юг – к своим старшим детям, а она устроилась работать горничной в «Отель Пасифико Реаль» и вместе с Люсмилой переехала в соседний городок.

Со временем супруги Рейес перестали поднимать жалованье присматривавшим за домом работникам и посылать им все необходимое для поддержания в их владениях чистоты и порядка: моющие средства, удобрения, воск, инсектициды, краску, хлор, масло и бензин для газонокосилки и установки для очистки воды в бассейне… Вот тогда и выяснилось, что их бизнес в Боготе – фабрика по производству саквояжей – разорилась. Прислуга ушла, как только люди подыскали себе новое место – в одном из поместий в центральном районе страны, а за домом Рейес взялся приглядывать Хосуэ. В деревне он появился недавно, терять ему было нечего – ни жены, ни детей. Платили ему