Дневник одного плавания - Сергей Воробьев

Известный исследователь торгашеского духа Родерих Штольтхайм сказал, что торговля лишь необходимая разновидность зла. Видимо, мы, вовлечённые в эти торговые сделки, как перевозчики, способствуем этому злу. Мы всё время способствуем тому, чтобы вещи, товары, продукты становились всё дороже и дороже. На разнице в ценах кто-то зарабатывает себе немалые капиталы и в итоге влияет на расстановку сил в обществе.

…Здесь я показываю лишь тщету моих попыток разобраться в происходящем. Сошлюсь на штормовой Бискай, который своим волнением разбудил во мне если не Штольтхайма, то, по меньшей мере, Чернышевского. Думаю, что в каждом из нас в какой-то степени живёт дух исследователя, копателя пластов причинно-следственных связей. Но сколько ни копай, истина глубоко, не докопаться. И даже глубочайшие мыслители далеки от неё, они лишь задают новые вопросы и множат интеллектуальный хаос.

Мы всё ближе и ближе подходим к Португалии, притянутой неумолимой рукой евроинтеграторов в Общий рынок. До этого она была небогатой страной. Но и сейчас богаче не стала.

08.05.1993. Biscay bay (день)

Немного о европейцах. – Стоим у светофора. – Некоторые сравнения и обобщения. – Как работают шведский и французский докеры.

Пока мы в Бискае огибаем Европу, можно поговорить о самих европейцах, об их общих чертах и различиях. Чего стоит, например, выработавшаяся у европейца привычка показывать свою цивилизованность и толерантность у светофоров (светофор как тест на законопослушность и лояльность). Какой-нибудь немец из Берлина или датчанин из Копенгагена будет стоять, как столб, перед красным сигналом светофора даже в том случае, если за километр не видно ни одной машины. И только на зелёном в нём пробуждаются двигательные функции.

Из этого ряда явно выбиваются французы (об итальянцах и испанцах я уж не говорю, а о греках тем более). Они, как и все нормальные люди, зашторивают свои окна по вечерам (в отличии от многих скандинавов и голландцев) и переходят улицы на красный сигнал светофора, если это не угрожает их жизни. У французов нет той роботоподобности, которая явно или менее явно проявляется у большей части североевропейцев.

Как-то один бывший партийный функционер советского разлива, ещё в свою партийную бытность, выразил крамольное для того времени мнение, что, дескать, французская демократия самая демократичная в мире. А кто-кто, но наши партфункционеры понимали толк в чужих демократиях. В своей, правда, не могли разобраться. И всё это они связывали с влиянием Великой французской революции и её последствиями. В итоге французская демократичность захлебнулась в потоке мигрантов со всего света, а особенно из Африки и стран Ближнего Востока.

Вернёмся к сравнениям. Посмотрите, к примеру, как работает шведский докер и французский докер. Швед обязательно будет запакован в фирменную робу, на голове каска, на ушах звукоизолирующие наушники, все движения строго регламентированы, будто работа происходит по заранее вложенной в него программе: монотонно, чётко, но скучно. Француз в этом плане – свободный художник: вместо робы джинсы и клетчатая рубашка, вместо каски берет или кепка, и работа для него не обязанность, а как бы дружеская помощь между двумя кружками пива. И обедают они по-разному. Швед бредёт в портовую столовую за комплексным обедом, а француз раскладывается тут же на причале на сваленных штабелем паллетах: откупоривает бутылку сухого столового вина, распределяет по газете сыр, хлеб, маслины, вяленое мясо и начинает всё это с аппетитом уминать. Не подумайте только, что этот швед и этот француз работают вместе. Шведа я подсмотрел в Линчёпинге, а француза в Нанте.

10.05.1993. Атлантика, на подходах к Lisboa

Состав экипажа. – Особенности карточной игры в подкидного дурака. – Трёшка, сёмка, тузец. – Боцман – козёл отпущения.

На нашем корабле ощущается катастрофическая незаполненность досуга. Наш экипаж – это всего 10 человек: три штурмана (вместе с капитаном), три механика, три матроса (вместе с боцманом и радистом), и один кок. Кроме кока, все стоят четырёхчасовую вахту с восьмичасовым промежутком до следующей вахты, т. е. система «четыре через восемь», годами устоявшаяся на флоте.

Поскольку единичные книги и журналы, оказавшиеся по случаю на судне, все перечитаны, а занять себя чем-то другим не хватает фантазии и энтузиазма, то свободный от вахт народ собирается в каюте второго механика и, прокуривая сигарету за сигаретой, режется в подкидного дурака. Причём новая, почти не играная колода карт, оставленная прежним экипажем, через полтора месяца интенсивных боёв превратилась в некие лохмотья, но продолжала служить любителям азартных игр верой и правдой. Если вера и правда употребимы к этому случаю.

Прелюдия игры обычно происходит в столовой команды: отужинав, потенциальные игроки высиживают ритуальную паузу, ковыряют зубочистками в зубах, многозначительно переглядываются и вдруг кто-нибудь громогласно провозглашает: «К барьеру!!!» Все, как по команде, встают и идут в каюту второго механика. Боцман всегда первым тасует карты, это традиционно его прерогатива. Когда карты розданы, начинается ожесточённая баталия, направленная исключительно на то, чтобы именно боцман остался в дураках, что обычно и происходит ко всеобщему удовольствию. В очень редких случаях боцману всё-таки удаётся уйти от поражения, но это воспринимается всеми, как недоразумение. При этом одни выражают свою досаду демонстративным молчанием со спорадическим потряхиванием в бок головы, другие цокают языком, третьи своё «красноречивое» грудное мычание заканчивают коротким или длинным «да», а кто-то тихо насвистывает «Чижика-пыжика».

Но сама игра никогда молча не проходила, каждое действие проговаривалось и каждая, вброшенная в игру карта обзывалась на местном, выработанном в процессе игры жаргоне. Комментарий был обязательным. В этом, по-моему, и состоял основной смак игры. Привожу здесь названия карт, которыми пользовались наши картёжники: тройка – трюльник (трёшка), четвёрка – четрик, пятёрка – пятка (петрик), шестёрка – шёстка, семёрка – сёмка, восьмёрка – оська, девятка – девка, десятка – чирик, валет – валетка (валька, вальтец), дама – дамка (дамик), король – Кирилл (кирла, кирюха), туз – тузяка (тузка, тузец).

Теперь будет понятен следующий разговор во время очередной партии в дурака:

– А мы твою шёстку чириком покроем, а твой чирик, соответственно, – уссатым вальтецом. Ох, ох, ох! Он, видите ли, тузца не пожалел, а мы козырного на кон, и ваши не пляшут! А сёмка червивая тут не в масть, горбатого лепишь, я всё вижу. Ох, ох, ох…

– А мы на твою дамку – козырную не пожалеем: раз-раз – и в дамках, а валетка твой забубённый дома сидит, крыть-то больше нечем. Вот так! Молодым везде у нас дорога, дуракам везде у нас почёт.

Боцман спокойно реагировал на свои постоянные проигрыши, но и на редкие выигрыши был всё также внешне равнодушен. Только изредка посмеивался в свои свисающие хохляцкие усы не то над собой, не то над игроками. А всех нас в это время нёс на своей мерно вздымающейся тру ли Атлантический океан. И световой ореол Лиссабона уже маячил на горизонте.

11.05–12.05.1993. Lisboa

Впечатления от ночного города. – Мост. – Статуя Иисуса Христа. – Португалия и Вторая мировая. – Землетрясение. – Велопробег под аплодисменты местных докеров. – Площадь Дона Педро IV. – Адмирал флота Ея Императорского Величества. – Биг из Филиппин. – Опять мост. – Необычный дорожный знак. – Большая лиссабонская тусовка. – Дама в белом и живой краб в витрине местного ресторана.

Заходим в Лиссабон в ночное время. Из своей каюты сквозь большие квадратные иллюминаторы я наблюдал наше неспешное, но неотвратимое движение по чёрной глади реки Рио-Тежо, казалось, вышедшей из своих берегов и заполнившей всё ощущаемое пространство. Слева были подвешены мириады огней самого Лиссабона, а сверху светили звёзды, густо рассыпанные по беззвучному полотну вселенского океана.

Показался единственный подвесной двухопорный вантовый мост, соединяющий оба берега: крутой левый, куда мост внедрялся своим стальным лезвием, и пологий правый, где расположен город. Над городом мост переходил в каменный виадук, постепенно перетекающий в дорожные развязки, уходящие в верхние кварталы Лиссабона. Мост живописен не только из-за внутренней подсветки, но и благодаря непрестанному движению по нему светящихся пунктиров автомобилей. Особенно впечатляющее зрелище, когда ты находишься под самым мостом, поскольку настил моста имеет в центре и по бокам решётчатую структуру (для слива дождевой воды). Из-за этого он кажется почти прозрачным, как будто автомобили едут по воздуху, создавая при этом постоянный гул от катящихся по рифлёной поверхности колёс. Общая длина моста 2.3 км. Он двухэтажный. По первому этажу, по железным ячеистым фермам идут поезда.