Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

В последнее время я слишком часто говорю об этом. Со всеми, кого знаю. Ну, о том, что могу не вернуться. Это путает всех, хотя внешне все спокойны. Но мне достаются укоризненные взгляды. Которые мне совершенно не понятны, потому что ведь все мы знаем, что всякое может случиться. Так почему же не сказать об этом вслух? Мэри Энн другая. Сейчас как раз такой момент, когда я понимаю, что она совсем другая. Что в ней я могу найти то, чего нет ни в ком другом.

Она смело смотрит правде в глаза.

И говорит: «Ты знаешь, я думаю, во многом и по этой причине нам нужно сделать это. Что будет, если ты не вернешься? Тогда не случится ничего из того, о чем ты сказал, — женитьбы на другом и сожаления о сегодняшнем».

Ее логика обезоруживает, возразить мне нечего.

Она перебирается на заднее сиденье, и я опять говорю: «Знаешь, я все-таки не совсем…», но прежде чем я успеваю произнести слово «уверен», она хватает меня за галстук и тащит к себе. Ну, не в буквальном смысле, но тянет она сильно, так, что, похоже, в моих интересах последовать за галстуком.

Даже сейчас, на заднем сиденье, я все еще не уверен в том, что мы поступаем правильно, но она вдруг начинает трогать меня так, как никогда раньше, и уже очень скоро я забываю о своих сомнениях.

Вы сами знаете, как это происходит.

Через минуту все кончено — хорошо ли, плохо ли.

Я точно знаю, что она должна быть разочарована, но она это отрицает, и поскольку я в самом деле не представляю, в какой степени это может нравиться девчонкам, не могу быть уверенным в том, что она лукавит. Но по правде говоря, чувствую я себя как-то неловко. Признаюсь, это не самый лучший момент в моей жизни.

Ей хочется свернуться калачиком и прижаться ко мне. У меня же ощущается какая-то пустота в животе, и мне хочется домой.

Я хочу включить свет в салоне, чтобы посмотреть, не оставили ли мы пятен на обивке сиденья. Это все, что мне приходит в голову. Но она поглощена любовью, и я не могу так поступить с ней. Поэтому я обнимаю ее, мысленно прокручивая в голове, сколько времени проходит, прежде чем пятно въедается намертво.

Потом я везу ее домой. Как пожелать спокойной ночи в подобной ситуации? Вы должны поцеловать свою девушку так, чтобы этот поцелуй длился всю войну. Если вам суждено вернуться. Или целую вечность, если вернуться не судьба. И все то время, пока вы пытаетесь изобразить этот прощальный поцелуй, невольно думаете о злосчастном пятне в салоне автомобиля. Это так, к слову.

Я стараюсь изо всех сил.

В ту ночь я, вооружившись фонариком и пятновыводителем, пытаюсь отдраить обивку сиденья. Ничего не получается. В надежде на то, что, высохнув, пятно будет не так заметно, я ухожу спать.

Перед сном я молюсь: «Прошу, Господи, сделай так, чтобы он ничего не заметил. Однажды я уже брал автомобиль для поездки в Атлантик-сити и вернул его с вмятиной. А теперь это. Если же он вдруг заметит пятно, пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он подумал, будто это след от еды или нечто подобное».

Это на редкость тупая молитва, и я даже представляю, как Господь смеется надо мной, поскольку никто не осмелился бы сесть с едой в отцовский «форд». Даже Всевышний.

Но я все равно продолжаю молиться и клянусь Господу, что, если он выполнит мою просьбу, я больше никогда и ни о чем Его не попрошу. Впрочем, все так говорят, а потом все равно обращаются к Богу снова и снова. Если уж я это заметил, то Господу это и подавно известно. Но как бы то ни было, в тот раз я молился искренне.

До меня вдруг доходит, что Мэри Энн может забеременеть, поэтому я дополняю свою молитву новой небольшой просьбой: «Не дай ему заметить пятно, не дай Мэри Энн забеременеть».

Вот и все, что имеет для меня значение в этом мире. Никогда и ни о чем я больше не попрошу Господа.

Он не отвечает мне мгновенным отказом, хотя, несомненно, знает все наперед.

Мне приходит в голову мысль о том, что я мог бы припасти пару молитв на потом, все-таки ухожу на войну и все такое, но прямо сейчас я не могу себе представить ничего более страшного, чем случившееся и его последствия.

Я взял у отца в долг сорок пять долларов, чтобы купить Мэри Энн красивое кольцо, не дешевку. Она могла бы похвастаться им перед подругами, чтобы все знали, чей это подарок И убедились, что Мэри Энн сделала достойный выбор.

Я обещаю отцу выплачивать долг из своего денежного довольствия, которое составит двадцать один доллар в месяц. Он будет четко следить за выплатой долга. Даже если я погибну где-нибудь за семью морями, он найдет способ вернуть ссуженные деньги. Таков его твердый принцип. Я отдаю ей кольцо на станции. Просто открываю маленькую коробочку и даю ей взглянуть, а она начинает рыдать, уткнувшись мне в плечо и что-то неразборчиво говорит сквозь слезы.

Она протягивает руку, и я надеваю ей кольцо на палец. Она полностью мне доверяется, я вижу это по ее глазам.

В такой момент не стоит попусту тратить слова, о чем-то спрашивать. Уместным, наверное, был бы лишь один вопрос: «Ты порядочный мужик или нет?» Самое время для честного ответа. Потом я оказываюсь в объятиях матери Эндрю. Она намертво вцепляется в рукава моей куртки, обнимает и целует меня.

— Будьте умницами, мальчики, будьте умницами, а ты, Уолтер, присматривай за Эндрю. Ты ведь будешь присматривать за ним, да? — спрашивает она.

Такого потока слов я еще ни разу не слышал от матери Эндрю. Обычно она на редкость стеснительна. Назвать ее тихоней — значит недооценить степень ее робости.

Я не говорю, что буду присматривать за ее сыном. Не говорю и обратного. Я просто стою с идиотским выражением лица, затем взглядом прошу Эндрю помочь мне, и он подходит и забирает мать.

И вот уже мой отец хлопает меня по спине, уверяя, что мы стоим на пороге самого увлекательного приключения в жизни. Это время мы никогда не забудем. Мы почувствуем, что такое жизнь. Мы ощутим себя мужчинами. Мы узнаем, в чем наша цель.

Я очень люблю отца, но в этот момент мне хочется, чтобы он заткнулся. Мне хочется сказать ему, что легко так говорить, когда служишь в армии в мирное время.

Я смотрю поверх его плеча на мать. Могу сказать, что она не слишком уверена в правоте отца. Но она никогда не станет ему возражать.

Потом кондуктор объявляет посадку, и мы забираемся в вагон.

Я смотрю на Мэри Энн через окно. Моя невеста. Я знаю, что поступил правильно. С точки зрения того, чему меня учили, я все сделал правильно.

Она шевелит губами, произнося: «Я люблю тебя». Мои губы посылают ей такой же ответ. Но все равно она произносит эти слова иначе.

Потом я смотрю на мать, она плачет.

Перевожу взгляд на отца, который сотрясает воздух кулаком, что означает: «Задай им перцу мальчик. Положи этих япошек во славу Господа и страны».

Я смотрю на своих младших брата и сестру — они так и не произнесли ни слова. Поди знай, что у человека на уме, если он молчит. Бедный Робби. Он в самом деле не знает, как выразить то, что на душе. В этом он похож на меня, только еще хуже. Кейти обычно выкладывает все, что ей приходит в голову, всерьез ее никто не воспринимает. Да и вообще, никакого внимания на нее не обращают. Так что неизвестно, что хуже: когда от вас не ожидают проявления чувств или когда на них не обращают никакого внимания.

Честно говоря, мы и сами не знаем, чего хотим друг от друга. Неудивительно, что между нами происходят войны.

Как только поезд трогается, я смотрю на мать Эндрю, и до меня вдруг доходит.

Мне — присматривать за Эндрю?

Я-то думал, что это Эндрю будет присматривать за мной.

Этот поход на войну был его идеей, и к тому же у меня в запасе не осталось ни одной молитвы.

Глава седьмая

Майкл

Он комкает уже третье письмо, адресованное миссис Уиттейкер, и точным броском отправляет его в мусорную корзину. Предыдущие два письма, не долетевшие до корзины, валяются у плинтуса.

Он даже не представлял, как это будет тяжело. Пожалуй, похлеще любого домашнего задания и так же непостижимо, как дифференциальное уравнение. Возмущение собственным бессилием становится почти осязаемым, он чувствует, как от него набухают желваки.

Он хотел было написать, что является старинным приятелем Уолтера со времен войны, но потом понял, что это рискованно. Эндрю может знать всех армейских дружков Уолтера.

Потом он пытался объяснить, что приходится Уолтеру просто приятелем, не уточняя обстоятельств знакомства. Но понял, что чем больше вопросов последует от Эндрю и миссис Уиттейкер, тем быстрее его разоблачат. А уж если они будут настаивать на встрече, тогда ему точно конец. Он на целых сорок лет моложе.

В третьей версии он предстает как автор книги о Второй мировой войне, но никак не может объяснить, почему среди персонажей оказался Уолтер, в то время как живы тысячи ветеранов у которых можно взять интервью.