Тусклый Свет Фонарей - Xenon de Fer
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То ли по собственному недосмотру, то ли по злому жребию судьбы наставник Маранчех по пути из Айшаня простудился, заболел и в столице скончался. Тело его по обычаю южан предали огню, а сосуд с прахом Маранчех позволили привезти на родину только после Дня Императора[1], и то, потому что она заявила, что без толкового помощника не справится, и прах её наставника к Цинмину[2] непременно должен оказаться в Варрмджо. Видимо, император счёл доводы обоснованными и отпустил её.
Она вернулась в родную деревню аккурат за день до окончания второго месяца года, накануне праздника Цинмин. И выглядела серьёзной и повзрослевшей. Через три дня, каким-то чудом уговорив поехать с ней того нагаджанского целителя, что лечил и меня, Маранчех снова уехала в Цзиньгуань. И я не видел её больше полугода. Но, если верить её письмам, что она время от времени писала мне и своим родным, они объехали практически всю империю, не побывав разве что в Дидоншане, куда император отправил обученных ими своих собственных лекарей. А обо мне словно в столице забыли. Да и из дома я письма получал редко, и вести те то и дело тревожили меня.
После жаркой, но сухой весны, как и ранее, наступило влажное и удушливое лето. А потом горячая осень и теплая зима. И вновь весна. А Маранчех и её спутник всё не возвращалась. Тем не менее до нас с заметным опозданием, но с неизменным постоянством стали доходить вести о том, что болезнь отступает. И это зажигало в светильнике моей души определенные надежды.
За годы проведенные в Варрмджо я успел в некоторой мере одичать. Во всяком случае я перестал страдать во имя шанрэньских правил приличий, оставаясь при полном облачении, когда жар становился нестерпимым, и обыкновенно оставался в одних лишь штанах куси, в рубахе сецзинь и своем обычном черном путоу[3]. А уж, когда надевал соломенные сандалии, и вовсе, должно быть, походил на какого-нибудь крестьянина.
Именно в таком виде я сидел во дворе под навесом и играл в го с младшим братом Маранчех, тем самым, от которого я тогда отгонял голодного духа в облике собаки. Уже стояла летняя жара, но не начались сезонные дожди. И я пил ароматное хуанцзю[4] и беседовал с юношей, пока мы обменивались ходами.
В какой-то момент мы услышали лай собак и радостные возгласы со стороны ворот, но не захотели прервать игру, чтобы узнать, что там происходит. И я как раз сосредоточенно размышлял о своем следующем ходе, рассматривая положение камешков на доске, когда легким шелестом прозвучали шаги. Я заметил, что кто-то прошел к нам под навес, но, кто именно, понял лишь тогда, когда знакомая женская рука протянула мне послание с императорской печатью. Я поднял голову и встретился взглядом с Маранчех. В тот день она вернулась в Варрмджо с вестью о том, что эпидемия закончилась, и её отпустили домой, вручив послание для меня. В свитке, что она привезла мне, содержался приказ возвращаться в столицу, потому что новый император отменил распоряжение своего брата и все выжившие маги призывались обратно в Цзиньгуанди до дальнейших распоряжений.
Рад ли я был этому? Несомненно. Пускай я и привык к диковатым, хотя и славным людям провинции Сян, хоть и сумел приспособиться к изнуряющей жаре и затяжным дождям, я никогда бы не почувствовал себя там на своем месте, так, как это было в Цзыцзине или хотя бы в Цзиньгуане, где я прожил половину своей тогдашней жизни. Да и прозябание в глуши на краю империи никак не казалось мне достойным исходом тяжкого многолетнего обучения магии. Несомненно, я был рад возвращению в родные края. Только одно печалило мою душу…
Я задержался всего на три дня ради праздника Драконьих Лодок[5], который в этих местах особенно любили. И катался на украшенной лентами лодке с Маранчех, которой в тот год исполнилось девятнадцать лет, но так и не решился ей сказать того, что висело на языке и давно уже камнем лежало на сердце.
На следующий день она и её младший брат, дабы проводить меня, выехали вместе со мной в путь до Лисэчанши. Маранчех поначалу не хотела ехать, но я напомнил ей о её обещании, и, рассмеявшись, она согласилась. Через пять или шесть дней пути на быстрых скакунах клана Эшинбуйя мы добрались до города. А следующим утром ценой неимоверных трудов нам удалось отыскать скверно выглядящего и дурно пахнущего старика, который единственный согласился довезти нас на своей лодчонке до руин Сянха.
Сянха был городом поистине загадочным. Он возник как столица Наньфань примерно за сотню лет до Бпрасада, в незапамятные времена, и теперь уж никто не может наверняка сказать, что означает это название. Одни говорят, что значит оно «Синяя река», другие — что «Шёлковая река», кто-то говорит про пять деревень, что слились в город, но истины теперь уж не знает никто.
Сначала, как гласят легенды, городок расположился у самого берега Рассветного моря. Его жители ловили рыбу, ныряли за жемчугом и кораллами, и, ходили слухи, будто доплывали аж до острова Хишимы, потому что тогда ещё его и большую землю разделял совсем небольшой пролив. И стало предметом домыслов то, кто из соседей достиг этого города раньше — нагаджаны из Акаши как подлинные хозяева и знатоки этих земель, или ж шанрэни, двигавшиеся на своих лодочках вдоль берега от устья Цзиньхэ, недалеко от которого они построили свой город — Гуйфу, позже переименованный в Цзоуюй. Однако ж все сходятся в одном: ещё в те древние времена Сянха приобрел славу торгового города и быстро богател.
На смену хижинам и деревянным теремам пришли каменные дворцы, храмы, пагоды и укрепления, которые научили жителей Наньфан строить приплывшие из Акаши и Паракраамы мастера. Но, увы, ни одна из тех построек не достояла до нашего века. Сначала город изрядно порушили войска Вэйда Луна, а потом землетрясения и цунами. И всё, что сохранилось, построено было уже во времена империи Хуандигоу, которую основал ныне почитаемый нами как божество Золотой Император Гуан-ди. Во времена его империи город ожил и расцвел вновь.
Но во времена императора Шуйчжэ-Ди, как и многие другие города древности, Сянха был опустошен эпидемией, его выжившие жители, как гласят легенды, сожгли свои дома и всё, что в них было, и с пустыми руками, чуть ли не нагими, покинули эти
