По остывшим следам - Николай Свечин

– Тогда меня, возможно, пошлют исправником к черту на выселки. Хвосты коровам крутить. А может, не коровам, а северным оленям.

Азвестопуло возмутился:

– Не должно такого случиться! Любое дознание может кончиться неудачей. Это же сыск. Потом, что такое удача и что – неудача?

– Не забывай, с кем мы имеем дело. Для государыни успех – если я принесу ей икону в наволочке. Но ты же понимаешь, что это маловероятно.

– Да. А?..

– Понимаешь, вот и молчи, – не дал высказаться помощнику шеф. – Я исправником в Жиганске служить не буду, подам в отставку. Имение прокормит. А ты куда денешься, нищеброд?

Это было больное место Азвестопуло, и тот не нашел, что возразить.

– То-то, – закончил спор Лыков. – Помогать мне будешь, никуда не денешься. А начальство мы уведомим об этом лишь в том случае, если найдем икону. В чем лично я сомневаюсь. Если же нас ждет крах, что намного вероятнее, то лучше тебе отсидеться в тылу. Понял?

– Ну, понял.

– Тогда поезжай в Иркутск, допроси Комова. А Казань я обследую без тебя. Понадобишься – вызову.

Они долго разбирали, как Азвестопуло провести допрос. Чего вор хочет на самом деле? Денег в обмен на Богоматерь? Но зачем они ему на каторге? Ведь приговора с него никто не снимет. Или Комов рассчитывает получить и двадцать тысяч, и свободу? С государя станется – все в его власти. Однако цели каторжника следовало выяснить. Далее нужно было узнать, как Ананий собирается указать тайник? Нарисует на бумажке план и поставит крестик, будто в книжке «Остров сокровищ»? Но икона вряд ли закопана в землю. Вернее всего, она хранится где-то в молельне. Если вообще уцелела. Заявление клюквенника, видимо, уловка с целью потянуть время. Пойдут допросы, вызовут его в Казань – все развлечение. Лучше, чем кайлом махать. А там, глядишь, и побег может получиться. Все это Азвестопуло должен держать в голове и сделать правильные выводы из беседы.

Покончив с Комовым, Лыков взялся за Чайкина. И тут его ждал второй сюрприз. Оказалось, что тот до каторги не доехал. 22 октября 1905 года главный персонаж казанского дела бежал из тюрьмы. Это случилось в Мариуполе. Хитрый вор сболтнул на допросе, что совершил там ряд преступлений. Простак следователь перевел его в Мариуполь разобрать провинности. Чайкину только это и нужно было. Он бежал посредством подкопа и исчез. Но ненадолго. Через месяц полиция пресекла ограбление ювелирного магазина в Ярославле. Дело было темное; похоже, имела место провокация. Чайкина заманили на грант[13], где его ждала засада. При аресте вор оказал сопротивление, и теперь ему светила по совокупности бессрочная каторга. Следствие еще продолжалось. Лыков выехал в Ярославль.

Чайкин-Стоян сидел в одиночной камере корпуса предварительного заключения. Лыков с интересом ждал встречи с ним. Каков вблизи самый знаменитый преступник России? И вдруг знакомство пройдет удачно? Ведь злодей явно утаил от следствия немало важной информации. В том числе о судьбе бриллиантов на сумму около ста пятидесяти тысяч рублей. Столько стоили камни с обеих пропавших икон, которые так и не нашли. По версии Лыкова, бриллианты хранились у сообщников, и Чайкин надеялся когда-нибудь получить свою долю. Теперь, когда речь шла о пожизненной каторге, вор мог с отчаяния и открыться.

Когда Алексей Николаевич увидел Стояна, то сразу понял, что эти его надежды бессмысленны. Заключенный вошел в допросную комнату с высоко поднятой головой. Прямая спина, гордая осанка, ироничный взгляд. Нет, он не сломлен, и отчаяния на лице не было видно. Но попробовать все равно стоило.

– Добрый день, Варфоломей Андреевич. Я коллежский советник Лыков из Департамента полиции. Приехал по вашу душу.

Преступнику понравилось уважительное обращение, и он поклонился – чуть-чуть шутовски, но тоже вежливо:

– Здравствуйте и вы, господин Лыков. Что случилось? Аж в самом Петербурге заинтересовались моею персоною.

Сыщик и вор сели, как добрые приятели, за стол. Принесли чай, и Стоян с удовольствием отхлебнул из стакана:

– Хороший! Давно такого не пил.

Несколько минут собеседники приглядывались друг к другу. Лыков окончательно убедился, что у Чайкина сильный характер. Такого человека не запугаешь. Чем больше будешь стращать, тем злее он станет сопротивляться. Только вежливость заставит его говорить. И лишь до того предела, который вор сам положит.

Тем не менее сыщик попробовал сразу огорошить собеседника:

– Слышали новость? Комов обратился к властям. За двадцать тысяч рублей он готов показать, где спрятана икона Богоматери.

Чайкин-Стоян рассмеялся:

– Да неужто? Вот ловкач Ананий. Указать то, чего сам не знает. Ну, удачи вам, сыщикам. Вызовите его в Казань, пусть ходит по улицам и пальцем тычет. Только присматривайте внимательно, а то утекет.

Новость не испугала клюквенника, а лишь развеселила. Лыков понял, что поездка его помощника в Иркутск не имеет смысла.

– Попробуем по-другому, – продолжил он, стараясь держать лицо. – Я, перед тем как увидеться с вами, встретился с прокурором. Он дописывает обвинительную речь.

– И что? – сквозь зубы спросил вор. Веселость сразу слетела с него.

– Да то. Плохо ваше дело, Варфоломей Андреевич. Подвиги ваши, ежели считать по совокупности, тянут на пожизненную каторгу.

– У нас нет пожизненной! – резко перебил Чайкин.

Лыков, не обращая внимания на его слова, стал загибать пальцы:

– За ту кражу в Казани полагается двенадцать, за побег еще пять, за попытку вооруженного ограбления магазина в условиях чрезвычайной охраны, плюс пятнадцать, за сопротивление полиции при задержании, плюс десять. Итого, сорок два года каторжных работ. Судьи ничего суммировать не станут, а сразу выпишут бессрочную. Припомнят ваше святотатство жуткое и церемониться не захотят. По прибытии на каторгу, тут вы правы, пожизненное заменят на двадцать лет. Амнистии и манифесты на вас распространяться не будут. Если доживете – еще пятнадцать на поселении в отдаленных местностях Сибири. Итого, тридцать пять годов. Вам сейчас сколько, тридцать? Вернетесь в Казань шестидесяти пяти лет от роду. Веселая перспектива, нечего сказать.

Чайкин сверлил сыщика взглядом:

– Вы чего от меня хотите, господин коллежский советник?

– Да правды, чего же еще. А вы считаете себя умнее всех. Вот и допрыгались. Бриллиантов теперь вам точно не видать.

– Каких еще бриллиантов?

– Тех самых, с риз от похищенных вами икон. Сколько там, на сто пятьдесят тысяч? Даже если барыги сделают скидку, сумма все равно солидная. На всю жизнь хватит. Кому-то, только не вам.

– Не понимаю, о чем вы, – отрезал вор. – Бриллианты украла полиция при обыске, у них ищите камни.

– Будет, будет. Кто их взял, околоточный надзиратель Тутышкин? Или полицмейстер Панфилов?

– Я откуда знаю?

– Если бы было так, как вы говорите, укравший камни вышел бы в отставку. Уехал бы куда подальше и там внезапно разбогател. Купил бы трактир или доходный дом либо положил бы крупную сумму в банк. Никто из чинов казанской полиции, что вел ваше дело, в подобном не замечен.

– Хитрые, время тянут!

– Два года прошло, и до сих пор тянут? Полноте, господин Стоян. Я же не считаю вас за дурака. Уважьте и вы меня. Давайте говорить, как умные люди.

– Ну?

– Камни, конечно, на руках у ваших сообщников. Полагаю, вы сами вручили им ценности, опасаясь ареста. И уговор меж вами таков: сбегу – заберу, а вы пока караульте. Взамен за услугу вы обещали сообщникам не выдавать их.

Чайкин слушал молча, сохраняя невозмутимость.

– Почему же не забрали свою долю, когда бежали из Мариуполя? Или ребята от вас прячутся? И пришлось с голоду ювелирный магазин в Ярославле ломать. Будучи владельцем целого состояния.

У клюквенника глаза стали злые-презлые, однако он по-прежнему молчал.

– Но теперь все переменилось, – продолжил сыщик. – Вы сделали ошибку, когда залезли в магазин. Огромную ошибку, и она будет стоить вам жизни. Бриллианты теперь вам не отдадут, ибо можете поставить на себе крест. Или рассчитываете сбежать снова? Это навряд ли.

– Почему? – нехотя поинтересовался Чайкин.

– Сейчас поясню: меня к вам послала государыня. Ни больше ни меньше.

Лыков замолчал, но вор будто и не удивился и ждал продолжения.

– Она предлагает пять тысяч любому за открытие иконы. Не хотите воспользоваться таким случаем?

– Где ж я ее возьму, эту икону? – ухмыльнулся клюквенник. – Комов обещает, с него и спрашивайте. А я не могу обещать того, чего в мире не существует.

– Даже так?

– Вы хотели говорить, как умный с умным, – напомнил Чайкин. – Значит, читали судебные бумаги. Что я тогда заявил? Кража икон – не мой грех. Максимов, чувашин[14], упер, а с меня спрашивают! Где я вам образ возьму, если я его в глаза не видел?

– Варфоломей Андреевич, все же вы меня не слушаете. И продолжаете прикидываться дурачком. Зря, ей-богу. Я продолжу про государыню. Именно она послала меня сюда. Точнее, она повелела провести повторное дознание. Не верит, что Богоматерь сгорела в железной печке. Признайтесь, вы ведь сожгли там вторую икону, Спасителя. Так? И приклад от Богородицы, с бархатом и гвоздиками.