По остывшим следам - Николай Свечин

Вся защита Чайкина-Стояна рухнула, когда полиция допросила покупателей жемчуга. У одной из них, скупщицы краденого Поляк, при обыске нашли ломбардные квитанции. Оказалось, что по ним заложены жемчуг и ризы с похищенной в Ярославле иконы Знамения Пресвятой Богородицы. Ценности эти женщине передал для реализации именно Чайкин. Следствию стало очевидно, что он клюквенник, а не барыга. И это не первая его кража.

Сыщиков интересовала судьба самих икон. Поскольку воры все отрицали, то стали допрашивать их окружение. Шиллинг сперва показала, что иконы уничтожили у нее на глазах. Потом спохватилась и начала говорить: я-де ничего определенного не видела. Чайкин и Комов рубили на дворе какие-то доски. А потом сожгли их в железной печке. Но точно ли это были образы Спасителя и Божьей Матери, знать не могу. Может, дрова кололи на растопку?[11]

Ее дочь Кучерова подтвердила слова Максимова. Да, при ней Чайкин сказал ювелиру, что мамаша спалила иконы, плакала и жгла. Но мало ли что говорится? Сама она не присутствовала при таком святотатстве и не может ни подтвердить его, ни опровергнуть.

25 ноября 1904 года начался суд над похитителями. Он вызвал огромный интерес, в зал невозможно было попасть. Следствие как-то удивительно быстро передало дело обвинению. Словно торопилось закрыть его, хотя оставалось много невыясненных вопросов. Например, если сторож видел четверых грабителей, то кто другие два? Или куда пропали бриллианты с обеих икон? Жемчуг почти весь был найден, а бриллианты огромной ценности исчезли бесследно. Когда у Чайкина спросили, где камни, тот ответил: лежали в коробке в ящике комода. Но пришла полиция, сделала обыск, и после этого они исчезли. Ищите среди своих! Позже вор сказал загадочную фразу: «А может, я и сам их найду? Ведь не на век же дадут каторгу». Перед бегством в Нижний Новгород Чайкин полдня ходил по оврагам позади своего дома. Возможно, он что-то там прятал. Полицмейстер кинул клич, и овраги принялись обыскивать тысячи людей. Помимо полиции, в этом участвовали все окрестные обыватели. Монахиня из Богородицкого монастыря нашла зарытые инструменты: три долота и ножницы по металлу. Но ничего ценного всем миром обнаружить не удалось.

На суде личность главного злодея была раскрыта во всех подробностях. Чайкин-Стоян неоднократно арестовывался полицией. И так же неоднократно бежал с большой ловкостью. Он обокрал пять храмов. При попытке ареста ранил полицейского в Ростове-на-Дону. Под Кременчугом в составе банды ограбил четверых проезжающих; банда скрылась на их же лошадях. В Дубне пытался почистить богатого еврея, но его жена подняла крик, и вор довольствовался лишь сорванными с жилета часами. В Таганроге Чайкин взломал лавку, связав сторожа. Одним словом, отчаянный рецидивист. Для такого нет снисхождения.

Перед судом предстали Чайкин, Комов, Максимов, Кучерова, ее мать Шиллинг и сторож Захаров. Быстро выяснилось, что против последнего улик недостаточно. Прокурор пытался доказать, что поведение Захарова подозрительно. Его-де сбросили в подвал, где тот должен был перепачкаться в кирпичной крошке, а работники извлекли старика оттуда чистым. Значит, никто его туда не сбрасывал, это все имитация и сторож – пособник воров. Защита шутя разбила эти доводы.

Шиллинг играла дурочку, плакала и утверждала, что в полиции ее били и запугивали. Вот она и оговорила зятя. И тем более не жгла никаких икон.

Ее дочь Кучерова ничего не видела. Муж куда-то уходил в ночь на Петров день, а потом принес жемчуг. Купил у Максимова, откуда же еще?.. Про судьбу икон ничего не знает. Что показала на допросе, не помнит. В полиции ей сделалось дурно. Может, и наговорила лишнего, будучи в невменяемом состоянии – не ведала, что творит.

Максимов подтвердил свои показания: он лишь перекупщик, а крал Чайкин. Один или вместе с Комовым, ювелиру неизвестно.

Чайкин-Стоян вел себя на суде дерзко, рисовался перед публикой. Отрицал свое участие в краже, соглашаясь лишь на роль барыги. Показания тещи против себя поднял на смех. Вот тут Максимов рассказал, как в полиции его мучили. Так же лупцевали и пожилую женщину, она сама это подтверждала. Какая же вера показаниям, выбитым таким способом? А сжечь святые образа она никак не могла. Елена Ивановна – глубоко верующий человек, без крестного знамения за стол не садится. У нее рука бы не поднялась. И если бы правда видела, что зять жжет иконы, обязательно донесла бы на него, не побоялась. Да и сам он, крестьянин Стоян, православный и никогда не стал бы губить святые образа. А в полиции с ним обращались жестоко, отобрали и не вернули крупную сумму денег, и вообще…

Комов признался, что он вор-карманник и в Казань приезжал за добычей. Но денег не натырил и уехал ни с чем. Медальон подарил Чайкин со своих барышей – он хорошо нажился, купив камни у Максимова.

В результате никто из обвиняемых своей вины не признал.

29 ноября суд присяжных вынес приговор. Крестьянин Варфоломей Андреев Стоян, двадцати восьми лет, и крестьянин Ананий Тарасов Комов, тридцати лет, были лишены всех прав состояния и сосланы в каторжные работы на двенадцать и на десять лет соответственно. Отставного младшего унтер-офицера Николая Семенова Максимова приговорили к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, а также воинского звания и к помещению в исправительное арестантское отделение на два года и восемь месяцев. Мещанку города Мариуполя Екатеринославской губернии Прасковью Константиновну Кучерову, двадцати пяти лет, и мещанку города Ногайска Таврической губернии Елену Ивановну Шиллинг, сорока девяти лет, – к заключению в тюрьму сроком на пять месяцев и десять дней каждую. Мещанин Федор Захаров был оправдан.

Суд завершился, осужденных развезли по тюрьмам, но слухи вокруг закрытого дела продолжались. Многие говорили, что к краже святой иконы причастны японцы. Хотели, мол, подорвать русский дух и получить перевес в войне. Какая связь между кузнецом из Екатеринославской губернии и японским генштабом – этих людей не интересовало. Еще больше досталось старообрядцам. В первую очередь обвиняли поморское согласие[12], сильное в Казани. Кивали и на белокриницкое согласие, правящее в Москве. Многие вслух называли Рогожское кладбище как место, где спрятан образ Пресвятой Богородицы. Тем более что болтливая девочка Женя упоминала об этом. Похоже, что, кроме прокурора, в гибель иконы никто не поверил.

Глава 3

Первые сюрпризы

Лыков получил открытый лист за подписью Столыпина. Как тот и обещал, выражения в бумаге оказались сильные. Отдельно сыщику дали письмо военного министра к командующему войсками Казанского военного округа генералу Карассу. Но пояснили: дни Карасса на этом посту сочтены, и бумагу, возможно, придется переделывать. Тот не подписал ни одного смертного приговора по решению окружных военно-полевых судов. Террористы, которых безжалостно вешали по всей России, в Казани уходили от петли. Премьер-министр обратился к государю с требованием заменить мягкотелого генерала. Не время для жалости!

В дополнение к бумагам Алексей Николаевич получил тяжелый сверток с империалами. Пять тысяч рублей на расходы из личных сумм императора ему выдали золотом. Сыщик прикинул: если пропавший образ стоит миллион, то на его поиски августейшая семья готова потратить полпроцента от этой суммы. Негусто, особенно если от результата зависит судьба династии. Но пора было приступать к дознанию. И тут начались неожиданности.

Во-первых, оказалось, что Ананий Комов только что обратился к властям. Он заявил, что за двадцать тысяч готов указать место, где спрятан образ! Вор отбывал десятилетнюю каторгу в Александровском централе. Коллежский советник сказал своему помощнику:

– Ну, Сергей, сбылась твоя мечта.

– Какая? – удивился Азвестопуло.

– В Сибирь поедешь, на каторгу.

– А разве я об этом мечтал?

– Теперь не имеет значения, – усмехнулся Лыков. – Взрослый уже, «наган» носишь.

– Не «наган», а «маузер»! – по-детски обиделся грек.

– Тем более. А на каторге так и не был. Пора расширить кругозор! – И объяснил коллежскому секретарю задачу.

Тот полюбопытствовал:

– А вы куда? В Казань?

– Так точно.

– Но я с вами хочу!

Лыков ответил на этот раз серьезно:

– В казанском деле ты будешь мне помощником. Куда я без тебя? Но выпячивать твою роль перед начальством не стоит. Вдруг дознание не удастся?

– И что тогда?

– Тогда меня, возможно, пошлют исправником к черту на выселки. Хвосты коровам крутить. А может, не коровам, а северным оленям.

Азвестопуло возмутился:

– Не должно такого случиться! Любое дознание может кончиться неудачей. Это же сыск. Потом, что такое удача и что – неудача?

– Не забывай, с кем мы имеем дело. Для государыни успех – если я принесу ей икону в наволочке. Но ты же понимаешь, что это маловероятно.