Лиловый (II) - Ганнибал

Маленькая безликая квартирка находилась на сто восемнадцатом этаже высотки, и в ней была всего одна комната, но ему больше и не было надо, к тому же, он все равно предполагал, что очень скоро отправится в космос снова: загадочный корабль многим не давал покоя. Наверняка уже Лекс отдал тысячи распоряжений, и люди просчитывают, откуда он мог явиться, а машины анализируют данные, полученные со встречи.

Еще одна цивилизация — наследник Катара.

Бел плюхнулся на узкую кровать и устало прислонился к стене, глядя выцветшими глазами в сияющее окно. Люди прогнали ночь из своей жизни, подумал он. На Кэрнане — по крайней мере, в Ритире, — ночи попросту не осталось.

Те, другие люди предпочли сделать ее своей и жить в ней, не боясь темноты. Пусть им и приходится сурово расплачиваться за это право. Беленосу Морвейну теперь было пятьдесят шесть лет; он был еще совсем ребенком, когда обнаружили цивилизацию на планете Ятинг, вторую по счету из достигших достаточного уровня развития, и помнил, как с упоением слушал и читал все, что только удавалось найти про этих жалких спасенных людей, ему было страшно интересно и хотелось познакомиться с ними, хотелось подружиться. В те далекие годы он мечтал, как жители звездной системы Кеттерле протянут Ятингу руку помощи (еще когда планета не погибла, и лишь приходили новости о том, как идет первая секретная миссия разведчиков на ней), как спасут собратьев по разуму. Но Ятинг все равно был уничтожен. Теперь он знал, что тогдашние разведчики пытались сделать все, чтобы остановить разрушение; тогда мальчишке Белу казалось, что они недостаточно старались, что если бы на их месте был он, уж он бы всех спас.

О судьбах спасенных пятнадцати человек знала вся система, и Морвейн был не исключением, хотя, пожалуй, только профессор Квинн, который уже тогда вплотную занимался наследием Катара, был свидетелем их печального конца.

Два года спустя юный Морвейн поступил в академию и познакомился с Квинном лично. Со временем, конечно, наивные детские представления развеивались, иначе он попросту не сумел бы стать разведчиком, ну а потом…

А потом был Венкатеш, реки крови, смятение в самой Кеттерле, сотни погибших разведчиков, погибшая планета. Тогда уже Лекс дал указание впредь ни при каких условиях не вступать в открытый контакт с катарианами, и научный совет только подтвердил это решение. Разумеется, они продолжали ставить эксперименты. Не один профессор Квинн посвятил всю свою долгую жизнь изучению наследия Катара; выдвигались теории, писались монографии. О том, чтобы спасать этих людей, и подавно не шло речи… хоть и мудрейшие из мудрейших, самые уважаемые и почетные профессора научного совета соглашались с тем, что существует маленький шанс удачной ассимиляции, все они решили, что это в любом случае бессмысленно.

А он лично поставил на этот крошечный шанс, нарушив негласное правило.

Он знал, о чем говорят между собой профессор Квинн, его рыжий веснушчатый ассистент, их коллеги. Цивилизации типа Катар опасны. Сам Таггарт отговаривал его от этой затеи, напомнил даже, что случилось на Венкатеше: а Таггарт предпочитал об этом не вспоминать.

Беленос Морвейн с детства был упрямым, а некоторые говорили, что и недалеким.

Он давно привык. Пожалуй, за всю жизнь им искренне восхищался только один-единственный человек: его младшая сестра. Впрочем, и она сделала свой выбор. Может быть, он всего лишь казался ей таким большим и сильным, когда носил ее, маленькую, на плечах, а потом она выросла.

Он поставил на утро будильник, хотя в этом не было никакой необходимости: просто хотелось это сделать, чтоб вновь почувствовать строгие ритмы высотного города, да и надо было отучать себя от вкуса песка на зубах, от необходимости всегда быть настороже и сохранять каменное лицо. Он мог бы опустить штору, чтоб не мешало спать вечное сияние ночи, но специально оставил все как есть, хотя и долго не мог уснуть от этого, от бесконечного мерцания проносящихся аэро, от света прожекторов на высотках. Закрывая глаза, чувствовал шевеление барханов под хребтом, багровое мельтешение пламени за веками, открывая, погружался в сияющий мир Ритира.

Утром Беленос действительно проснулся от пронзительного звука, но это был не будильник, до которого оставалось еще пятнадцать минут, а звонок. Кое-как взяв коммуникатор, он ответил не глядя, а в голове только успело мелькнуть сонное: «что, уже?»

— Бел? — услышал он смутно знакомый женский голос.

— Очевидно, да, — буркнул он, соображая, кто бы это мог быть: со своей последней женщиной он расстался еще до отбытия на Руос и вовсе не помнил ни ее лица, ни имени. — А ты кто?

Она рассмеялась. Что-то у него внутри больно екнуло: он точно раньше слышал этот смех. Немного хрипловатый и прерывистый.

— Волтайр, — сказала она. — Ты, значит, еще не проснулся. Ты в Ритире? Я что-то не сообразила, а то позвонила бы на пару часов позже.

— Волтайр, — безголосо повторил Морвейн. — Что тебе нужно?

— Я надеюсь, ты еще помнишь наш уговор, — посерьезнев, произнесла женщина. — Одно из его условий вступило в силу… я думаю, нам нужно увидеться, Бел.

Сухой воздух Хафиры резал глотку; невнятное беспокойство охватывало его. Какая-то чудовищная опасность ждала их впереди, что-то… а они шли и шли вперед, он кричал им:

— Стойте, подождите, нельзя туда идти…

Никто не слушал его.

Он пытался бежать следом, но не мог пошевелиться. Голос сорвался и охрип. Наконец Острон оглянулся на него.

— Острон, — кричал Леарза, — Острон! Не уходите туда!

— Чего ты ждешь? — еле слышно донесся до него голос друга. — Пойдем скорее. Нас ждет серьезная битва…

— Нет, не надо!..

Он резко вскинулся, хватая воздух ртом.

Потом медленно осел в постели. Вокруг него по-прежнему был этот чужой, странный мир, и на какое-то мгновение Леарзу охватил дикий ужас: ему казалось, что сейчас эти стены схлопнутся и раздавят его…

Потом он поднял голову и увидел небо.

Оно было огромное, так и норовило заползти в комнату, заполнено крошечными облачками, похожими на перышки, разбросанные тут и там. Облачка бежали слева направо, гонимые неощутимым ветром.

Он соскользнул с кровати и решился подойти к окну, осторожно выглянул туда. Легкий страх снова кольнул его, но уже не столь сильно, сон его отпускал, и Леарза окончательно вспомнил, кто он и где он. Там, далеко внизу, кажется, была широкая площадь, на которой что-то посверкивало, и маленькие точки людей перемещались по ней. Вокруг площади высились гигантские столбы, — так сначала ему показалось, — зеркальные, отражающие в себе небеса. Похожие виднелись и в отдалении, расчертили собой горизонт.

Все это действительно было так чуждо и странно, и он не знал, нравится ему это или нет.

…Когда он вышел в соседнее помещение, он обнаружил, что окна там занимают две стены, гигантские, и в них опять видно эти столбы; в помещении находился рыжий помощник профессора, он сидел на диване и вроде бы читал какую-то книгу, при появлении китаба он поднял голову. Они поздоровались; не зная, о чем еще говорить с ним, Леарза опять подошел к одному из окон и принялся рассматривать исчерканное зеркальными полосами небо.

И вдруг он заметил, как между линиями столбов что-то порскнуло с необычайной скоростью. И еще, и еще; приглядевшись, Леарза с изумлением понял, что какие-то маленькие предметы в действительности летают туда и обратно, шныряют между столбами по своим запутанным маршрутам, а вдалеке он и вовсе углядел целую непрекращающуюся вереницу этих летучих муравьев.

Он следил за ними и следил; заметил, что некоторые опускаются вниз, до самой земли, а иные исчезают в зеркальных столбах, в которых, кажется, были для них отверстия, какие иногда делали в домах сабаина для птиц. Может, это животные?..

Тут он заметил, что рыжий оставил свою книжку и подошел к нему, встал рядом, заложив руки за спину; Леарза немного неуверенно спросил его:

— Что это за штуки летают?

— А, эти? Это аэро, — пояснил Гавин. — Это… э, черт… на чем вы ездили? Лошади?

— Лошади, верблюды, — с недоумением согласился Леарза.

— Вот, — будто обрадовался рыжий. — Мы ездим на них.

— Это животные?

Гавин рассмеялся.

— Нет, — сказал он. — Машины.

— Они такие маленькие, — удивился Леарза, прижимаясь носом к стеклу. Совершенно прозрачное; в сабаинах тоже умели делать стекло, но совсем не такое ровное, а тут даже страшно становилось, если постоянно не напоминать себе о том, что оно все-таки есть.

— Нет, — удивился в свою очередь рыжий. — …А! Понял. Они просто далеко. Тебе кажется, что маленькие.

— А это что?

— Здания.

— Они из стекла?

— Ну, не только… окна большие, — рыжий потешно замахал руками: подбирать слова ему явно было непросто. — Не знаю, кажется, у вас нет такого понятия. Когда их строили, — он ткнул в ближайший зеркальный столб, — все любили такие окна. Вот. Ладно. Пойдем завтракать, а потом профессора.