Возвращение на Подолье - Юрий Комарницкий

Она его не обвиняла. Когда они прощались, она, словно слепая, устремила взгляд в пространство, а из глаз бежали слезы.

Как только забрезжил рассвет, Франц оделся и покинул общежитие. По дороге в микрорайон, где он оставил Наташу, ему встретились братья Тагир и Фуат. Он поздоровался, но, не желая вступать в разговор, быстро прошел мимо.

— Падажди, земляк. Кажется, тебя зовут Франц?.. Ну, ты в натуре разогнался, давай побазарим.

Франц остановился. Высокие, стройные, с лицами украшенными орлиными носами, они принадлежали к тем типажам, которые понимающие люди называют уголовными. Оттопыренные маленькие уши подтверждали это сходство.

— Я, парни, спешу.

— Ночь закончилась, куда спешишь? — осклабился Тагир.

Второй разразился неприятным смехом и многозначительно добавил:

— А волка ноги кормят в основном ночью. Послушай, Франц, я хотел тебя спросить: ты что, по национальности поляк?

— Опять двадцать пять, — не сдержался Франц, — угадали, я поляк. Предки — переселенцы из Польши.

— Ништяк!.. Так давай выпьем по этому поводу. Бaбки у нас есть, мы угощаем.

— Нет, парни, я спешу к девушке. Есть крупные неприятности. Давайте в другой раз.

Они переглянулись.

— Ну, ты даешь! Мы же тебе поможем. Нас в Караганде каждая собака знает. Давай, давай, рассказывай!

Франц не выдержал и рассказал о случившемся.

— Да ты что, в натуре говоришь правду? Да ты нам его, козла, покажи, мы его на х… оденем.

— Нет, парни, я с ним сам разберусь. Если Наташа захочет, пусть заявит, держать я ее не стану. А пока мне нужно забрать у него документы. Паспорт там остался.

Фуат и Тагир оживленно загалдели, давая советы. Их участие вызвало у Франца невольное уважение и благодарность.

— Короче так, Франек, ты нам не перечь. Сейчас зайдем в столовку, там уже для шахтеров открыли, закусим, бухнем[20]по стакану и вперед. Ксиву[21] обязательно тебе нужно сегодня забрать. Короче, если чё — мы тебе поможем.

Они зашли в столовую. Там уже во всю продавали дешевый портвейн. После первого стакана плотину сдерживаемой злости в груди Франца прорвало. “А они, оказывается, хорошие собеседники и отличные парни”. Они выпили еще.

В девять утра Франц, Тагир и Фуат подошли к дому Сотникова.

— А вот, парни, и он сам, возле овощного киоска. Вы не подходите, я сам разберусь.

— Да чё с ним разбираться, лекции читать? Может, еще портрет с него нарисуешь? — скривил Тагир губы в ехидной улыбке.

Франц понял: в душе они считают его никчемным интеллигентом.

Сотников, увидев Франца, зашел за киоск и прислонился спиной к металлической обшивке.

— Чего тебе нада?!! Сейчас возьму топор и отрублю тебе…

Докончить знакомую тираду Франц ему не дал. Ударом кулака в челюсть он сбил его с ног.

— Где паспорт, гад?.. Отдавай паспорт!

— Забери в заднем кармане, — мгновенно став сговорчивым, прохрипел Сотников.

Собирались люди. Сотников не поднимался. Франц вытащил из заднего кармана Сотникова свой паспорт и хотел уйти.

— Не будь быком, дай ему пару раз под яйца, — схватил Франца за рукав Тагир, и с остервенением ударил Сотникова ногой в бок.

— На, козел, заполучи! Еще заполучи!

Фуат кружил рядом с Тагиром, выискивая уязвимые места на теле Сотникова, бил с явным садистским наслаждением.

— Х-х-х-ха!!! Х-х-ха! — молотил поочередно то одной, то другой ногой в живот.

Попытки Франца их унять наталкивались на матерщинную брань.

— Пошел вон, студент! Пашел, или мы и тебя отоварим!

Озверелые, они почуяли запах крови, который полностью затмил голос разума. Избиение носило явно садистский характер, и только тогда, когда из толпы разбушевавшихся женщин раздался пронзительный крик: “Прекратите! Милиция идет!”, братья, забыв о Франце, перебежали через железнодорожное полотно и скрылись среди домов частного сектора.

IX. Неожиданная помощь

Эта камера была одной из самых больших камер карагандинской тюрьмы. Подавленные люди закомплексовано жались к серой стене. Камерная элита, как всегда, проводила время в перебирании четок и “философских” беседах, смысл которых сводился к поучению новичков.

Пятьдесят пар глаз настороженно встретили вновь прибывших. Харасанов был уверен, и не ошибся, что из этих пятидесяти человек есть люди, которые отбывали условный срок в “его” комендатуре. На этот раз Харасанова бросили на общий режим. Убедившись, что многие из старых рецидивистов не хотят приключений, администрация предприняла еще один шаг. На общем режиме всегда царил беспредел: молодые “бычки”, попав за решетку, корчили из себя строгих поборников уголовных законов.

Плотно скроенный парень вихляющей походкой подошел к Константину.

— Пацаны, я балдею, вы знаете кого к нам забросили? — он изумленно посмотрел на окружающих, — мента к нам падкинули!!! Да это же Харасанов, начальник спецкомендатуры Ленинского района! Майор милиции!

Камера ухнула. Словно зомби из-под зэковского тряпья вылезли озлобленные люди и уставились на Харасанова колючими глазами.

Харасанов понял, что это конец. У многих в руках блестели полоски отточенных супинаторов. Валентин прижался к стенке и твердил:

— Ребята, я его не знаю, нас просто вместе привели.

Харасанов лихорадочно искал выход, но в подобном положении он был один — “выломиться” из камеры. Впрочем, это был не выход. Прапора наверняка ушли пить чай.

— Ну, давай, Андруха, ты его узнал, — ты и завали. Мы тебе поможем, — крикнул стриженый верзила опознавшему.

Харасанов приготовился отразить удар, но в последний момент раздался повелительный голос с акцентом.

— Эй, земляки, па-да-жди… Падажди, так не пайдет!!!

Между Харасановым и толпой встали два азербайджанца.

— Мы земляка в абиду не дадим. Вы не знаете какой он был мент. Он пацанов с химия савсем атпускал. Толик атпустил, да?!. Саша атпустил, да?! Петя Терешок атпустил, да?! Если его завалите — Терешок на тюрма письмо пришлет, вам хана будет!

Слова, сказанные маленьким, худосочным азербайджанцем, сделали свое дело.

— Ну ты, Мамед, даешь! Чё, сразу не мог сказать, что он мужик путевый? Если Терешка отпустил, тогда другое дело.

На первых порах Харасанов был спасен. Случись подобная ситуация на “строгаче”, исход был бы совершенно другим.

Там после таких слов всегда один ответ: “Гасись, мужик! Где ты видел хороших ментов? Мент есть мент!”

Земляки выбили для Харасанова место на втором ярусе. Вечером, в качестве превентивного лечения, один из земляков “упал” на решетку и затараторил в черные квадратики окна:

— Турмушка, турмушка, Харасанов знаешь, да? Ништяк мужик, да? Помогал Терешок из седьмой микрорайон. Кто может, передай на воля Терешок привет от Харасанова. Будет посыльняк и поддержка!

Таким образом, сведения о милицейском прошлом Харасанова фактически из камеры не просочились. Подобных фамилий в огромной тюрьме было десятки. Что касается уже известного Валентина, при упоминании его фамилии произошел тот самый случай, который заставляет людей в определенный момент жизни поверить в злой рок, судьбу и другие мистические вещи. Клевета не заставила себя долго ждать. Молодой голос откуда-то из неведанных недр тюрьмы пронзительно зазвучал…

— Гаварит малолетка! Га-ва-рит ма-ло-лет-ка! Гаваришь, Валентин Корольков? Знаем Королька, он с малолетки кругляк и стукач, пацанов вкладывал… долбите его!

Валентин пытался оправдаться, но его никто не слушал. Удар в челюсть свалил его на пол. Под всеобщие крики “глохни, пидар!”, он потащился в угол, где прикидывались спящими двое несчастных.

На вечернюю проверку вместе с прапорщиками пожаловал сам ДПНСИ. В первую же минуту он пытливым взглядом прощупал разношерстную толпу, а завидев Харасанова, не смог скрыть разочарованного выражения лица. Последующая тирада, отпущенная в камеру, явно носила двойной смысл.

— Вот вы без чифиря жить не можете, все одеяла пожгли. А как вы его пьете… с сахаром. Все понятия растеряли. Разве старые зэки пили чифирь с сахаром? Кстати, Харасанов, как у вас дела, никто не обижает?

Намек остался понятным, но земляки слова, сказанные офицером, обратили в пользу Константина.

— Был бы он настоящий мент, ани бы на него бочка не катил. Ани знают, что Харасан атпустила Терешок.

Примитивная ложь смешила Константина. Честно говоря, на свободе он, интеллектуал, был далек от какого-либо участия в жизни вверенных ему зэков. В спецкомендатуре он почти не бывал. Всю работу проводили офицеры-отрядники, большинство из которых упивались властью над людьми. Никакого Терешка, авторитета карагандинского уголовного мира, он не знал. Но землякам, фактически его спасшим, был искренне благодарен. Эти люди, бывшие в огромной стране негласно на положении людей второго сорта, осознавали, что они меньшинство и самоотверженно, с риском для себя, вытягивали падающих в бездну земляков. О русских, украинцах, белорусах, к сожалению, этого нельзя было сказать. Моделируя государственную власть в тюрьмах и лагерях, они неосознанно продолжали политику правящего класса: исполняли роль цепных псов, не щадящих даже своего брата славянина.