Смерть докторши - Хансйорг Шнайдер

— Боже мой! За что?

— Знай я за что, я бы и убийцу в два счета вычислил.

— А теперь, значит, сызнова начнется распроклятый полицейский стресс.

Она тряхнула волосами, в которых кое-где проглядывала седина.

— Почему ты вообще стал полицейским? Был бы учителем, отдыхал бы себе сейчас на каникулах. И на пенсию мог бы вскоре выйти.

Он пожал плечами, потому что и сам толком не понимал.

— Я знал Кристу Эрни, и довольно хорошо, еще в шестьдесят восьмом, во время студенческого бунта. Восхищался ею. Красивая, умная. Настоящая звезда.

— Ты мало рассказывал мне про те годы.

— Очень уж давно это было… — Он налил еще вина, поднял бокал. — Твое здоровье. Обещаю не испортить тебе каникулы. Буду приезжать каждый вечер, если получится.

— А если не получится?

— Все равно приеду.

Она рассмеялась, чокнулась с ним. Вино было легкое, молодое.

— А почему, собственно, ты сам не стал студенческим вожаком? Ты же по натуре прирожденный лидер.

Хункелер отправил в рот кусочек жаркого, потом пол-луковки. Объедение.

— Ты ведь знаешь, никакой я не лидер, слишком я медлительный. Такие в руководители не годятся.

— Когда надо, тебе расторопности не занимать. По крайней мере, со мной ты редко страдаешь медлительностью.

Хедвиг надула губы, изображая сельскую простушку, что Хункелеру ужасно нравилось.

— Шум поднимется будь здоров, — сказал он. — На пресс-конференцию нынче вечером сбежалось десятка четыре газетчиков. Все первые полосы заполонят этой историей. А значит, прокуратура потребует скорейшего раскрытия.

— И какие у тебя соображения?

— Да никаких. Вернее, одно: преступление совершено на почве личных отношений.

— Стало быть, дело в самый раз для комиссара Хункелера, верно?

Они молча доели ужин, сказать было больше нечего. Выпили кофе, потом поехали домой и улеглись спать на широкой кровати. Немного погодя Хункелер услышал глубокое ровное дыхание Хедвиг.

Утром комиссар заварил на кухне кофе и черный чай. Кофе для Хедвиг, чай для себя. Накрыв кофейник грелкой, он пил чай, ел бутерброд с маслом и сыром и смотрел в окно. Капельки росы искрились в лучах утреннего солнца.

Тихонько, на цыпочках Хункелер прошел в комнату к Хедвиг. Она спала на животе, поэтому он легонько поцеловал ее в затылок, и она сквозь сон едва заметно кивнула. Он вышел из дома, послушал урчанье доильного аппарата в соседском коровнике, сел в машину и отправился в Базель. У выезда на магистральное шоссе пришлось этак минуту с лишком дожидаться просвета в потоке автомобилей. Вырулив на шоссе, он тотчас дал полный газ — незачем создавать помехи другим. Народ, ездивший из окрестных деревень на работу в Базель, явно не привык вовремя покидать объятия Морфея и теперь выжимал из движков максимум возможного. Вечная утренняя гонка, не прерываемая красным сигналом светофоров.

За Труа-Мезон перед ним раскинулась залитая утренним светом Рейнская равнина. Старый город с башнями церквей, небоскребы химических концернов, слева — аэропорт, а выше — темные ели Шварцвальда. Один из ехавших следом торопыг засигналил светом — Хункелер прибавил газу и на скорости 150 километров рванул вниз по склону. Только у Ранспаха чуть притормозил.

Через пятнадцать минут комиссар уже сворачивал с Хегенхаймерштрассе на Хундсбахерштрассе. Остановился возле дома № 34, вышел из машины и позвонил в квартиру И. Хеллера. Подождал секунд тридцать, позвонил еще раз, задержав палец на кнопке.

Поднявшись по трем лестничным маршам, Хункелер увидел открытую дверь. В проеме стояла молодая женщина, невысокая, светловолосая. Видимо, Нелли Цубербюлер, услужливо подсказала память. А вторая, высокая, костлявая, чем-то похожая на лошадь, не иначе как Рут Кюнцли. Обе в халатах, обе трясутся от страха. Только собака вроде бы радуется, виляет хвостом, лижет ему руку.

— Вообще-то я к господину Иову Хеллеру, — сказал Хункелер, — если позволите.

— К сожалению, его нет, — сообщила Нелли, — он на работе.

— Что ж, пожалуй, в таком случае можно и с вами потолковать, если вы уделите мне минуту-другую.

Он предъявил служебное удостоверение. Нелли кивнула, провела его на кухню, Рут пошла следом. Комиссар сел, и собака тотчас положила морду ему на колено.

— Странно, — заметил Хункелер, — какая дружелюбная! Обычно я собакам не нравлюсь.

Он погладил пятнистую голову, почесал за острыми ушами. На столе дымилась курительная палочка и стояли две фарфоровые чашки с красным чаем. На стене плакат — какое-то многорукое азиатское божество.

— Я думал, все тут еще спят, — сказал он. — А вы уже на ногах. С чего бы это?

— Бессонница, — ответила Рут. — А что вы хотите? Шутка ли, нежданно-негаданно угодить под арест!

— Так вы уже дома. Если это ваш дом.

— Я здесь живу. Согласно прописке.

— А вы? — Хункелер посмотрел Нелли прямо в глаза, светлые, зеленоватые, испуганные.

— Я прописана в Ольтене, у родителей, — сказала она. — Но уже давно живу в Базеле.

— На улице?

— Нет, здесь.

Он достал сигарету, поискал зажигалку.

— Пожалуйста, не надо здесь курить, — попросила Рут, — из-за Будды.

Хункелер спрятал сигарету.

— Что ни говори, убита женщина. И вполне понятно, что кое-кто оказался под подозрением.

— Что значит «кое-кто»? — спросила Рут. — Вечно на нас все валят, на наркоманов. Но ведь у нас нет никаких причин убивать доктора Эрни.

— Верно, я тоже так думаю, — сказал Хункелер.

Он смотрел на коленки Нелли, едва прикрытые халатиком.

— Кожа да кости. Вы что же, ничего не едите?

Резким движением она одернула халатик.

— Задавайте свои вопросы. А потом уходите. Пожалуйста.

— Чаем не угостите?

Рут поднялась, достала из шкафчика чашку, налила чаю. Хункелер глотнул — жуткая горечь.

— По всей видимости, вы живете тут вместе с Иовом Хеллером, — обратился он к Рут. — Поскольку он сын госпожи Эрни и Штефана Хеллера, а их обоих нет в живых, мы им интересуемся. Я бы хотел узнать, кем он работает.

— Оставьте Иова в покое, — неожиданно резко бросила Рут.

— Но вы ведь можете мне сказать, кем он работает.

— Ладно, скажу. Но к игровой площадке он касательства не имеет.

Рут положила руки на стол. Пальцы длинные, костлявые.

— Он развозит газеты и журналы для «АО Киоск». Выезжает в час ночи. Обеспечивает доставку в Базеле-Пригороде, Золотурне, Ааргау, Люцерне и в районе Берна. Около восьми он заканчивает и обычно возвращается домой.

— Значит, пора бы ему уже быть здесь.

Она помедлила, но все-таки решила продолжить:

— Вернувшись, он завтракает и ложится спать. Ближе к вечеру встает, выходит прогуляться, читает газету, смотрит телевизор. Часов в десять обычно идет в «Молочную». Пьет там кофе, играет в дартс и в бильярд. Он у них там лучший бильярдист. К наркотикам Иов никакого отношения не имеет. Этого вам достаточно?

— Ну а вы? Вы что принимаете?

— Метадон.

— А сейчас, когда госпожи Эрни нет в живых?

— Доктор Кнехт скоро вернется.

— Ну а до тех пор?

— У нас есть небольшой запас.

Хункелер почувствовал, что собачьи слюни намочили колено, и мягко оттолкнул Будду.

— А ваш друг Эдуард Фишер? — спросил он у Нелли. — Как обстоит с ним?

— Он любит меня, — ответила Нелли, — но наркотики не принимает.

— Чем он занимается?

— Учится на медицинском, — с гордостью сообщила она. Ясно, что парень ей очень нравится.

— Почему же он тогда торчит в павильоне возле игровой площадки?

— У него каникулы. И он хочет спасти меня.

— Ну и как? Сумеет?

Нелли задумалась, потупила глаза.

— Не знаю. Может, я вообще не хочу, чтоб меня спасали.

Хункелер отпил еще глоток чаю, скривился.

— Сахарку у вас, поди, не найдется?

— Еще что-нибудь? — осведомилась Рут.

В эту минуту зазвонил телефон. Аппарат висел на стене возле двери, старая модель, с черной спиралью шнура. Звонки следовали один за другим. Но женщины трубку не снимали. Сидели не шевелясь, тихо-спокойно.

Хункелер тоже не двигался, только слушал, считая сигналы. После семнадцатого звонка телефон умолк.

Рут подняла глаза, попыталась улыбнуться, дружелюбно спросила:

— Налить вам еще чаю?

— Нет, спасибо. Итак, кто-то сюда звонил. Почему вы не ответили?

— Звонили наверняка Иову. И раз его нет…

Хункелер отодвинул собаку подальше. Все-таки не по душе ему это зверье.

— Что ж, троих из вас я теперь знаю. А как насчет остальной троицы?

— Гляньте в свой компьютер, — сказала Нелли. — Мы все давно там числимся. Кроме Эдуарда. Впрочем, теперь и он небось тоже туда угодил.

— Я предпочитаю побеседовать с вами.

Она разгладила на коленях халатик.

— Патрик, Свен и Лакки.