Дом «Ха-Ха» - Станислав Афонский

Мы… Речь идет не о каком-то особом чувстве коллективизма, и не о том, что мы сообща «шли семимильными шагами к светлому будущему всего человечества». Кстати сказать, мы на эту тему не разговаривали никогда. Непопулярна была у нас эта тема. Нам нравилось быть вместе не только в комнате, но и на прогулках по городу, и на вечерах отдыха. Не наблюдалось у нас психологической несовместимости. Мы не надоедали друг другу, предпочитая совместное времяпровождение индивидуальному, если, конечно, это не касалось встреч с женщинами. В этих делах сохранялась строгая индивидуальность… Но мы знали по именам всех, с кем встречались наши товарищи. При неудачах сочувствовали и сопереживали вместе с пострадавшим, а если надо – то и утешали по-мужски сурово, но добро, не давая делу доходить до скупых мужских слез… Жили, как братья. Привыкли говорить о себе – мы: мы пошли, мы хотели, мы решили, мы – за или мы – против. И говорили это с гордостью: каждый самостоятельно и все вместе.

Все-таки, жизнь в общежитии сказалась на нас больше в лучшую сторону. Мы привыкли к самостоятельности и независимости во всех отношениях, привычны обходиться без нянек и опеки при любых обстоятельствах. После употребления своих «габер» и «фрезер» супов – неприхотливы к еде. Привыкли ограничиваться минимумом потребностей. И главное – не завидовать никому, ничему и никогда.

Работа

Завод работал в три смены. Но и этого времени все равно то и дело не хватало для выполнения планов. Приходилось систематически трудиться сверхурочно и часто – в выходные дни. Мы так и шутили: «Что такое выходной день? Это день выхода на работу». Администрацией завода вовсю применялось то, что почти официально называли штурмовщиной. Обитатели «Дома «Ха-ха» принимали в ней самое прямое и непосредственное участие.

Работу завода все-таки можно было назвать ритмичной, и без кавычек, потому что ритм действительно имелся. Специфический. В начале каждого месяца почти полный паралич всего производства. Затем начиналось медленное восстановление сил, с каждым днем становившееся все интенсивнее. К середине месяца ритмы работы цехов напоминали лошадь, идущую шагом. Затем шаг переходил на рысь, а к концу месяца «лошадь» уже мчалась галопом во всю прыть и даже сверх нее. Цеха, как несущуюся по кочкам телегу, начинало трясти от лихорадки, сумятицы, истерики, авралов и всего того, что и составляло штурмовщину. Её существование признавалось и официальными лицами, иронизировавшими на ее счет: «в начале месяца – спячка, в середине – раскачка, в конце месяца – рвачка». И так – все двенадцать месяцев в году: чем не «ритмичность»?..

Происходило все это отнюдь не от лени и безалаберности. Имелись и объективные причины, от заводов собственно не зависевшие. Но штурмовщина была и следствием самой штурмовщины. «Спячка» в начале месяца являлась естественной реакцией живых организмов на чрезмерное перенапряжение в течение последних дней десяти месяца, изматывавшего людей до нервного и физического изнеможения. В моем дневнике есть записи, детально описывающие штурмовую «организацию труда». Она доводила людей до сердечных заболеваний и приступов. Люди часто работали по две смены подряд без сна и отдыха, включая и ночное время… При этом необходимо было строго соблюдать трудовую дисциплину – куда же без нее. Хоть драконовские законы о ней были уже отменены, но на оборонных заводах за дисциплиной следили строжайше.

И вот какой-нибудь слесарь по механической обработке металлов очень интенсивно детали металлические пилил, полировал и всячески доводил до нужной кондиции с трех часов дня (вторая смена) до шести часов утра – ради его величества плана трудясь. Оттрудившись таким образом, тащился в свой «Дом «ха-ха». Но не похохотать на досуге, а отдохнуть, по мере возможности, потому что ровно к трем часам сего же дня ему надлежит быть на работе и без каких бы то ни было опозданий. Но измотанный организм не среагировал на будильник, и славный труженик социалистического производства на работу все-таки опоздал… Не то, чтобы она окончательно ушла до его прихода, а просто он приступил к ней позднее на какое-то время, и впереди ему светило работать так же доблестно еще часов двенадцать подряд. Но дисциплину, как бы то ни было, он нарушил. И на следующий день он сам и его товарищи могли видеть на доске объявлений родного цеха висящий плакат:

«Позор нарушителю трудовой дисциплины такому-то!» Не спасибо за то, что все силы производству отдал, а «позор». По административной и идеологической логике следовало, что вот из-за таких «нерадивых» штурмовщина и бывает…

Самыми напряженными были месяцы «квартальные», то есть те, которые приходились на конец квартала: март, июнь, сентябрь и, конечно, декабрь. Декабрь – пик всего года и конец всего. Года, имеется ввиду… Начальники цехов и участков, сменные мастера работали в цехах по двенадцать часов подряд. Часто в цехах и ночевали. Бывал – встречали в цехе и Новый год. Бывали случаи – уходили со своих руководящих должностей добровольно, не дожидаясь трагических исходов – не выдерживали перегрузок.

Так, например, поступил наш товарищ из «Дома «Ха-ха», молодой специалист, окончивший авиационный техникум. Для «вытягивания» плана то и дело работал на своем участке по ночам, доводя свою молодую жену до исступления постоянным отсутствием дома. Видимо, она ему поставила ультиматум: я или завод. И он выбрал её. Проявил несознательность. Зато сохранил семью и свое здоровье.

Естественно, после запредельных напряжений люди в течение нескольких дней нормально работать просто не в состоянии. Кто мог и кто хотел, брали на первые дни месяца отгулы. Некоторые не брали. Отгулы полагались за работу в выходные дни, но тогда терялась двойная оплата за работу.

Изнашивались не только люди, но и техника. В нашем цехе, ведущем цехе завода, где изготовлялись самые крупные и точные детали, работали станки, имеющие весьма почтенный для станков возраст – более двадцати лет. (Было известно, что «загнивающий» запад меняет станки на своих «отсталых» заводах не позже, чем через пять лет.) Шло много брака. Не было, практически, ни одной партии деталей, чтобы их не возвращали на доработку. Составлялись так называемые «дефектные ведомости». Списки этих ведомостей насчитывали десятки пунктов. На доработку детали возвращались по несколько раз. Все это требовало дополнительных затрат времени, сил и нервов. И средств, увеличивая себестоимость продукции.

Причин большого брака хватало: здесь и изношенность станков, и их несовершенство, и недостатки технологий, и, безусловно, – злая мачеха штурмовщина. Усталые, взвинченные люди просто не могли качественно работать в конце месяца.

Иногда на эти доводы слышатся возражения: а вот, дескать, во время войны как люди работали – тоже ночами, и спали у своих станков. Но то в военное время, когда люди своим трудом спасали страну от захватчиков, знали, что от их труда зависит победа на фронте. И потом они знали, что после победы наступят мир и облегчение – ради этого можно и поднапрячься, сколько потребуется для победы. Да и требовательности к качеству особо не требовалось – самолёты сбивали и с качественными деталями… Но мы трудились в мирное время. И такой «ритм» сохранялся во все время, моей работы на заводе – шестнадцать лет…

Когда начался не шуточный конфликт с Китаем в шестидесятые годы, газета «Правда» опубликовала официальное письмо китайской стороны. Сторона китайская перечисляла стороне советской свои претензии. Одна из них касалась качества продукции, поставляемой советской стороной китайской стороне. Китайцы утверждали, по пунктам: качество это из рук вое плохое. Наша сторона не менее категорически доказывала, что это наглая ложь и злостная клевета на безупречную советскую продукцию…

Я потому и запомнил этот пунктик, начисто позабыв все остальные, что, прочитав его, подумал: а не нашего ли цеха продукцию имели ввиду злостные китайские клеветники?.. Дума имела основание. Однажды мой непосредственный начальник приказал мне поставить мой личный знак приёмки качественной детали самолёта на давно окончательно забракованные детали. Я отказался. Тогда он лихо отбарабанил свое личное клеймо на деталях, взятых из изолятора окончательного и бесповоротного брака, удостоверяя сим клеймом их «отличное» качество. На мой совершенно обалделый вопрос последовал беззаботный ответ: «Не бери в голову – это все равно в Китай».

Был случай, когда вдруг исчезла большая, сложная, новейшая деталь новейшего самолета. Пропала, как и не было ее никогда. Но она все-таки была, о чем свидетельствовали документы и воспоминания администрации цеха. Но исчезла. Ее искали несколько дней, даже, помнится, с помощью компетентных органов. Однако их компетентность на сей раз оказалась бессильной. Секретная деталь секретного объекта канула хуже, чем в воду. Происшествие оказалось чрезвычайным и загадочным. Деталь была такого размера, что ее не могли ни пронести незаметно через тщательно охраняемую заводскую проходную, ни перебросить через забор. Да и кому она в то время могла понадобиться – в то время пунктов приема ценных металлов не существовало… Лишь спустя довольно долгое время чисто случайно довелось узнать: деталь из цеха никуда не выносили. Она до сих пор находится на его территории… Дело было ночью. В третью смену. Когда рабочий, трудившийся над деталью, на мгновение вырубился… «Запорол». В совершенно непоправимый брак. Чтобы избежать крупных неприятностей, рабочие… бросили её в канаву и залили бетоном в фундаменте строящегося нового цеха. Мне, по секрету, показали нечто, торчащее из бетона… Это и была часть важной детали. Там она, наверное, и покоится по сей день.