Дом «Ха-Ха» - Станислав Афонский

От коридора комнату отделяла не стена, как таковая, а тонкая перегородка, напоминающая… застекленные двери. При внимательном рассмотрении можно было убедиться: да – это и есть самые настоящие двери. Причем застекленные. Только стекла закрашены белой краской, а створки дверей заколочены. Сама же «комната» была когда-то вестибюлем, превращенным, в силу необходимости, в комнату общежития.

Даже при минимуме воображения легко себе представить степень «звукоизоляции» такой стены. Все коридорные шумы и громы проникали к нам в комнату в почти первозданном звучании. Этим и объясняется длительное отсутствие всякой реакции со стороны ее обитателей на мой стук и грохот: они просто думали, что это кто- то из соседей производит очередную хозяйственную работу. Дверь же была заперта во избежание случайного вторжения в безмятежную атмосферу отдыха какого-нибудь проходящего гражданина в подпитом состоянии.

По соседству со сто восемьдесят седьмой комнатой находилась комната под таким же номером, но с добавлением буквы «а». В ней, в таком же комфорте, как и мы, жили еще трое мужчин. Отделяла нас друг от друга тонюсенькая фанерная перемычка. Неоспоримое удобство этой перегородки состояло в возможности свободно, не напрягая голоса, в любое время дня и ночи вести с соседями задушевные, или не очень, беседы… Особенно впечатляли разговоры по ночам, когда кого-нибудь охватывало неодолимое желание рассказать новый, или кажущийся ему новым, анекдот непременно в то самое время, когда предполагаемый слушатель в соседней комнате только что заснул Реакция слушателя нередко бывала отрицательной и бурной настолько, что вскоре все обитатели обеих комнат принимали участие либо в прослушивании анекдота, либо в обсуждении вопроса, что сделать с непрошенным рассказчиком оного… На нашем же этаже жили еще шестеро

или семеро холостяков. Их комнату, выходящую окнами на улицу Свердлова, украшал телевизор. С линзой для увеличения изображения на экране. В нашей комнате телевизора не было. Иногда мы приходили к ним в комнату посмотреть что-нибудь особенно интересное, обычно футбол или хоккей, но делали это не слишком часто – уважали их право на спокойный отдых.

Обитатели

А ребятам всем было уже за двадцать лет: кому больше, кому поменьше – с небольшой разницей, все отслужили положенные три года в армии, а один, служивший военным моряком, Юра Шурин, даже четыре с половиной – задержали демобилизацию. Приземистый крепыш, каких на Руси в древности называли ширяями за ширину плеч, с улыбчивым простодушным лицом, по-моряцки открытый и юморной – хоть в кино его снимай в роли «братишки». Боксер.

Образование у всех имелось от среднего и средне-специального до высшего. Некоторые учились: кто в вечернем техникуме, кто в институте, тоже в вечернем.

Соседняя с моей койка принадлежала начальнику химической лаборатории завода Володе Честнову. Он имел за плечами университет, работу на секретном предприятии, имевшем дело с радиоактивными веществами, смерть жены от воздействия этих веществ, и остеомиэлит – незаживающую язву на правой ноге – тоже последствием общения с радиацией. Володя был высок, сутуловат, кудряв и задумчиво – печален… Он, кстати, однажды предупредил нас о внедрении на нашем заводе в производство фторопласта, выделяющего при нагревании от трения во время механической обработки на станках фтор, очень опасный и для здоровья, и для самой жизни даже при очень малой концентрации его в воздухе. Администрация завода и цеховое начальство о столь зловредных свойствах фторопласта «дипломатично» помалкивало. Может быть, потому, что опасалось протестов рабочих, может быть, просто «забыло»… Володя просил нас не распространяться о том, кто дал нам сведения о фторопласте.

Угловую койку слева от двери занимал Степан Крутицкий с Украины. Но, кажется, не украинец. Черноволосый, с ранней, и довольно обильной, сединой, худощавый молодой человек, внешне похожий на киноактера Алена Делона. Но не знавший об этом потому, что в нашей стране французский актер в то время известен еще не был. Степа был сиротой. Его родители и младший брат погибли во время немецкой оккупации Украины. Их расстреляли на глазах Степана. Сам он спасся, спрятавшись в бурьяне, и глядя из него на расправу со своими родными… Удивительно, но, рассказывая нам о солдатах-немцах, он говорил, что большинство из них выглядели хорошими людьми, по-доброму обращались с мирным населением… Было бы логично и оправданно, если бы он относился ко всем немцам, как к кровожадным существам. Но, видимо, свойства души не позволили ему утратить доброту и объективность. И все-таки, виденный своими глазами кошмар бесчеловечного убийства самых близких ему людей не мог бесследно пройти для его психики. Степана иногда посещали галлюцинации…

Однажды вечером, войдя в комнату, мы увидели спящего сном младенца Степу и в ужасе глядящего на него нашего товарища. Товарищ, Вася Далеков, сидел на своей койке с ногами, скрючившись и поджав колени к самому подбородку, чтобы занять в пространстве поменьше места и быть таким образом менее заметным. Он не спускал выпученных глаз со Степы и не шевелился. Расшевелив его и выведя из помрачения духа, узнали следующее.

Степа минут за двадцать до нашего прихода вот так же тихо спал себе и спал. А Вася так же тихо заучивал наизусть премудрости авиационной техники. И вдруг Степа резко поднялся на своей кровати и сел, к чему-то прислушиваясь. Вася тоже прислушался, но ничего, кроме шипения примуса в коридоре не услышал – на редкость тихий вечер выдался. Степа, между тем, встал и, крадучись, подошел к своей тумбочке, повернутой задней стенкой к углу комнаты. Постояв с минуту перед ней неподвижно, но напряженно, он медленно заглянул за нее и сказал угрожающе: «Что, тренируетесь?!.. Вот я вас сейчас перережу всех!» После этих слов бросился к столу, выхватил из него устрашающих размеров кухонный нож и двинулся с ним к тумбочке. Вася, оторопело наблюдавший всю эту сцену, здраво рассудил: за степиной тумбочкой, конечно, никого нет и не было, и поэтому реальным объектом для «всех перерезывания» может стать только он – Вася Далеков, не тренировавшийся и ни в чем другом не повинный. Стараясь не шевелиться, не моргать и даже не дышать, Вася боялся хоть как-то привлечь к себе внимание явно спятившего Степы… Но тот внезапно остановился, посмотрел удивленно на нож в своей руке, положил его обратно в ящик, лег на кровать и продолжил свой праведный сон как ни в чём ни бывало, оставив Васю один на один с самим собой.

Пораженные и, признаться, испуганные услышанным, мы нервно закурили и принялись обсуждать событие. Кто-то вспомнил о лунатизме. Но кто-то возразил: лунатики на то и лунатики, чтобы гулять себе на крышах под луной, тихо и мирно, никого ни в каких тренировках не уличая и ни на кого по этому поводу не покушаясь. К тому же и луны на небе нет, что и было удостоверено посредством выглядывания в окно… Кто-то поинтересовался: не пьян ли Степан. Ему возразили: Степа выпивкой не увлекается. Кто-то предложил обратиться за помощью к психиатру. Предложение звучало дельно, но его не поддержали: наяву Степа никаких отклонений от нормы не демонстрировал, за тренирующимися не гонялся и вообще оставался своим парнем… Так ничего и не решив, легли спать. Предварительно спрятав все режущие, колющие и ударяющие предметы и посоветовав никому и ни в чем не тренироваться… Спали в полглаза. Наутро Степан ничего такого не помнил, на внешний вид, только удивлялся: куда запропастились все ножики – нечем хлеба отрезать… Мы помалкивали.

В соседней комнате жил – поживал, без дальнейшей присказки про наживание добра, Коля Петров, бывший шахтер с Донбасса. Мы, судившие о шахтерском труде только по популярному фильму «Большая жизнь», поначалу недоумевали: почему он покинул столь благодатный край, героическую профессию, «девушек пригожих», тихою песней всех встречающих, и высокую зарплату, о которой сам же и говорил. Но Коля доходчиво объяснил: героизм на шахтах неразлучен с авариями и с гибелью рабочих. Гибелью частой. И совсем не героической. Ни на какие высокие зарплаты новую жизнь себе не купишь. Утратив же прежнюю, ни в каких деньгах уже не нуждаешься. А слова песни, где говорится о девушках, шахтеры поют так: «девушки пригожие – на чертей похожие…» Насчет похожести женского пола на чертей мы только посмеялись, а все другие доводы приняли с пониманием.

Самой достопримечательной, известной и почти легендарной личностью нашего общежития был Алексей Шишкин. Или просто: Лешка Шишкин. По возрасту и героическому прошлому он заслуживал более уважительного обращения – по имени и отчеству. Но… Сумма прожитых им лет приближалась к сорока. Алексей был участником Великой Отечественной войны. Штурмовал Кенигсберг. Напиваясь пьяным, а происходило это регулярно и последовательно, он скрежетал зубами так громко, что этот жуткий звук проникал сквозь стенку в нашу комнату. Поскрежетав, он горестно и отчаянно кричал: «Эх! Зачем я не погиб под Кенигсбергом!..» Шишкин произносил эту фразу всегда, когда доводил себя «до кондиции» и по ней его безошибочно опознавали на расстоянии… Наверное, была у него какая-то драма или трагедия в жизни, заставлявшая его сожалеть о том, что остался в живых. И трагедия страшная. Но о ней мы не знали. Шишкин о деталях своей биографии не рассказывал, а только лишь жалел, да жалел, что не погиб под Кенигсбергом… Была у него и самая любимая песня: