Смертельная диета. Stop анорексия - Елена Романова

Мне скручивает желудок, паникующее ощущение голода прорывается сквозь смазанные крепким кофе стенки желудка. Я боюсь встать и идти на кухню. Я боюсь еды и невозможности остановиться. Поэтому предпочитаю парализовать себя, отвлекаться и наслаждаться пустотой в животе. Это лучше, чем огромное, бешенное, сводящее с ума чувство вины после любой еды. Невыносимо трудно сдержать порыв слабости, оставаясь свободной от ощущения сытости…

Я постоянно боюсь. Когда ем — быть толстой и непривлекательной. Когда голодаю — смерти и слабости. Я объективно худая. Я объективно пугаюсь мысли о том, что скажут друзья, увидев меня на 20 килограмм меньше, легче и слабее?

Продолжать позиционировать анорексию как гламурное нечто, взявшее надо мной контроль — спасает, отвлекает от глупости. Хотя вся моя жизнь сейчас — пятно глупости. Жирное, растекшиеся и липкое. Я в своей замкнутой оболочке, пугающей и отталкивающей людей. В лучшем случае — игнорирование. В худшем — издевка и зависть. Да. Они все еще завидуют. Порой мне льстит. И кажется, ради таких моментов стоит продолжать голодать свое я до изнеможения и потери сознания. Но чего стоят эти жалкие подачки зависти? Моя психика кровоточит, выплевывая шипы анорексии и чего-то, что так трудно понять и определить. Причины. Это зовется так. И любой доктор в первую очередь будет искать их. Задавая тупые вопросы. Я запутаюсь в них. Потому что в ответах не будет логики. В анорексии вообще нет логики. Есть только это — заставляющее ей подчиняться. И я делаю это добровольно. Я хочу делать это. И я хочу, чтобы она делала это со мной. Вода, чтобы наполнить желудок хотя бы на несколько часов. И подавить причины поссорить с анорексией. Я просто ее люблю… Даже если однажды она остановит мое сердце.

Начав это однажды, втягиваешься. Просишь большую дозу. Голода. Терпения. Наслаждения. Не ешь. И хочется протянуть это, захлебнуться этим. Продолжать. Сливаться с этим. Я не знаю, не помню, что еда — это потребность. Я удавила это в своем сознании. Иногда они едят просто потому что хочется вкусного. Забыто. Стерто из пластмассового представления. Расплавлено и разлито так неловко. Стравливаю голод чаем. От сахара посыпались угри. Сахара больше нет. Пересыпала его в запрещенные. Пустые. Просто ушла.

Сейчас мне хочется молчать. Быть одной. Упиваться собой.

Опять плевать на людей. Опять проявление сучности. Я не хочу улыбаться. Я не обязана. Я не хочу отвечать. Я не обязана.

Апельсиновый вкус во рту. Надо продолжать историю. Без бесполезной писанины. Она все равно не интересна никому. Это же обычные буквы. Выбитые клавиатурой под волю моих пальцев. Но я не помню, как начинала. И сложно поймать стиль. Анорексия говорит с тобой. И она такая разная, что… Не сплести в одно. Спать. Усталость. Беглость. Поглощение слабости и эйфории. Ты не можешь поднять зад, а счастлив до жопы. Потому что с ней очень уютно. Она всегда поймет. Это развлечение. Которое понятно тебе одной. Кости, формы, кожа и прозрачность. Она вылизывает тебя, сосочками языка впитывает последние капли жизненно-кровянистых прожилок на органах. Чистота. Полярная ледяная пустота, заставляющая кутаться в зимнюю куртку летом. Кровь медленно разливается по капиллярам. Сердце устало дышит. Легкие сводит от слабости. Но это настоящее. Твое. Пропитанное удовольствием. Вернемся в Англию? Дожди. Снег. Школу. Начало. Ошибочное начало. Начало было еще до меня. Ведь говорят, это наследственно. Меня наследили. Пусть и века назад. Она просто так не уйдет. Если я не замкну это. Бесплодием. Или холодным взглядом на живую, согревающую страсть. Любовь. Любить я могу только ее. Она украла мое сердце. И пришила его к голоду.

Канада

Женька и Данил вытащили меня и мои пальцы, сладко пахнувшие луком от очередной готовки веганского ужина, к Катюхе. Катюха за рулем очень напомнила Наташу — папину [будущую] жену. Только потом я поняла разницу. В квартире у них — иммигрировали всей семьей — русская обстановка. Почему «наш» дух так стремиться из чего-то нормального сделать полное говно, а? Ну там просто воняет Россией. Мы смотрели какой-то фильм под их дружное чавканье пиццы с кусочками ананасов. Я пила пиво и наслаждалась чуть голодным журчанием прелести идеала слабости веселья от нееды. Хотя мне заботливо был предложен и поставлен перед носом красный, с пухлыми и упругими плодами виноград. Так же заботливо он был съеден. Не мной. Катерина порывалась приготовить салат или что-нибудь — «ну-хоть-что-нибудь». «Что же ты ешь? Травку?»… Р-р-р-р, готова была схватить пивную бутылку и шарахнуть ее об пол. Почему люди думают, что веганы едят только травку? Мы что, лошади какие? «Я еще никогда не видела такой худой девушки. Никогда. В жизни». От таких слов по всему телу побежала легкая волна удовольствия, наслаждения, взрывного упоения. Спасибо, дорогая анорексия. Спасибо, что я могу слышать эти слова, кутаясь в них, пожирая их, как засахаренные до кристаллов ягоды, вместо сладкого винограда. Мне хорошо среди них, Кати, Кристины и Жени. Они намного крепче меня, хрустят креветками в томатном соусе, уставившись в телевизор или измеряют свой обед человеческими порциями, а не игрушечной посудиной для куклы Барби. Девчонки бегают в спорт зал и танцуют ночи напролет «для фигуры и души». Только я вижу в этом бесполезность. Жир с их тел не уплывает.

Что было потом, кошмар. Приехал какой-то Саша. Точнее не приехал, а просто в вразвалочку ввалился в Катюхину русскую избушку. В такие моменты мне стыдно до «пойти и убить себя на ближайшем мосту в ближайшую речку-говнотечку» за то, что я русская. Столько гонора, столько выпендрежа «да я, да то, да сё, да мне 24, да у меня два образования, да я имею, что хочу, да такой растакой, туши, короче, свет, и граната не нужна». При этом видно, что человек глупый, ничего в жизни не добился, и вообще представляет из себя жирное и толстое «ничто». И так мне хотелось тусоваться? Об этом я вою, критикуя, что сижу над книжками и проектами в колледже 20 часов в сутки 7 дней в неделю, не имея друзей, и не дружа с ними? Это моя голубая мечта? А самое, самое, самое отвратительное, девушки от него без ума! Устроили с этим Сашей целую Санта Барбару. Перессорились, перегрызлись, жуть. В итоге наш крутой парень забрал Данила и укатил трахать какую-то очередную русскую — убейте меня тапком. Забыл выключить мессенджер. Чем и воспользовалась Катя. И Женя. Устроили разборки с какой-то Любашей. Бывшей лучшей подругой. Бывшей она стала после того, как переспала с обожаемым Сашенькой. Катя просто ураган навела. Визжала, чуть ли не локти кусала, пока чатилась от имени героя-любовника. Думала, она от нервозного кручения на попе дырку в стуле просверлит. И столько девчачьих всплесков брызгало на монитор, разливаясь по всей комнате. Только мне это напомнило поросячьи вопли. Или я совсем отупела в плане «быть настоящей девушкой»? Для красочного завершения банкета-привета, она «типа» призналась собеседнице, что она — это она, а не Саша. Получила ласковое сообщение с не менее ласковым позиционированием себя как «сука», схватила трубку и устроила полет разборов Любаше со словами нашей же народной крутости: «Да Оттава маленькая! Про тебя, шлюшку, все завтра знать будут, уж я постараюсь». Два пальца в розетку и вопрос от меня, кому это, черт возьми, интересно? Русским швабрам, которые трясутся над подобными Сашами и считают внимание от него чем-то типа подарка судьбы? И мне стало так неприятно за свою паршивую душонку, которая стремиться к знаниям и красивой жизни. Которая ценит совсем не такое.

В общем, с девчонками, конечно, хорошо. Но я не умею так эмоционально открывать рот и пищать над парнями. И парни мне такие далеко никуда и не вперлись. Вроде, мы в Канаде, но русские и сюда свою деревню привезли.

Уехали поздно. Я доготовила ужин, напилась чаю, пролистывая старенький выпуск Космо и сладко уснула, благодаря небеса, что все еще могу крепко видеть, чего достойна. И что моя планка намного выше. Как бы ни казалось окружающим. Даже если они покупают шмотки в Guess, когда я стараюсь экономить на всем-всем-всем, дожидаясь, что в моей жизни появится настоящий мужчина — желательно олигарх — заботливый и добрый, или не заботливый и не добрый, но богатый и умеющий ценить то, что я не ценю в «нашем» родимом русском духо-позоре.

Проснулась раньше всех. Последняя неделя в колледже. Полная собранность и легкая слабость анорексии. Доставляющая невыносимое наслаждение. Вилкой ковырнула в сковородке, попробовав приготовленный ужин. На всякий случай, дабы исключить вероятность получения скалкой в лоб за то, что было отвратительно невкусно. Вкусно. Обалденно. Не зря я хочу стать шефом. Очень многие анорексики обожают кулинарить. Для других. Это как очередная игра — приготовь шикарный обед, оставив чистым язык и все тело, не облизав и кончик ложки с нежным соусом.

Две кружки ароматного чая и свежая улица, которую я проклинаю за холод! Холод, холод, холод. Леденею даже в зимней куртке летом. Пожалуй это единственное, что можно впрыснуть как упрек ей, анорексии. Не делай меня сосулькой! Если даришь такое удовольствие, прекрати поганить его, травить его этим ветром, обжигающим, как снег. В колледже после первого урока, передвигая ногами по коридору, я осознаю, что почти падаю в обморок. Она зовет продолжать, посмотреть на следствие; на искусство своей работы, над которым столько трудилась, делая меня то счастливой, то склонной к суициду; на сползание по стенке и испуг учителей. Но мне нужно сдать проекты и закончить эту школу. Этот год. Поэтому я вливаю горячий кофе без сахара, чуть задушив подкатившую слабость. Беру бесплатную библию и покупаю горсть орех. Протеин. А потом опять. Занятия и растворение во времени. Оно проходит. И анорексия больше вливается в меня. Хотя сегодня я еще раз поем орешки или сухофрукты. Потому что люблю. И они не делают меня вздутой, как баллун. Чуть притупляют голод и позволяют все еще прощупывать ее каждым капилляром.