Фарландер - Кол Бьюкенен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым тревожное известие доставил только что вернувшийся с юга торговец шкурами. В баре толстяк появился раскрасневшийся и потный, как будто бежал всю дорогу. Патия пала, с порога объявил он срывающимся голосом. Патия, их южный сосед, считалась традиционным врагом Бар-Хоса, и именно для защиты от нее возвели когда-то Щит. В баре эту новость приняли в наступившей вдруг мертвой тишине. Шок и удивление возрастали и равной пропорции по мере того, как торговец продолжал рассказ. Король Оттомек V, презираемый народом тридцать первый монарх династии Сансе, имел глупость попасть в плен живым. Его привязали к белой лошади, которую прогнали галопом по улицам покоренного Байрата. К концу пути несчастный почти полностью лишился кожи, а также носа, ушей и гениталий. Едва живого, свергнутого короля бросили в колодец, где он продержался целую ночь, моля о пощаде и получая в ответ насмешки. На рассвете колодец забросали камнями.
Судьба злосчастного монарха произвела впечатление даже на не отличающихся особой чувствительностью завсегдатаев пивной: кто-то качал головой, кто-то проклинал маннианцев. Бану стало не по себе, поскольку плохие новости касались всех. Сколько он помнил себя, маннианцы постоянно вели захватнические войны, покоряя один за другим народы, жившие вокруг внутреннего моря Мидерес. Никогда, однако, они не подходили так близко к Хосу. Вокруг него разгорался спор: посетители кричали, выражая чувства, и даже пытались шутить. Бан вышел на улицу и поспешил домой, к жене, с которой жил чуть больше года. Взбежав по ступенькам в их маленькую сырую комнатушку, расположенную над общественной баней, он выложил новости одной тирадой — длинной, отчаянной и произнесенной не вполне трезвым голосом. Марли попыталась успокоить его мягкими словами, а потом даже приготовила чи. Удивительно, что руки у нее совершенно не дрожали. Потом они занялись любовью — Бану требовалась какая-то разрядка — на скрипучей кровати, и она постоянно смотрела ему в глаза.
Вечером они вдвоем поднялись на плоскую крышу, откуда слушали — вместе с другими горожанами — крики и мольбы тысяч беженцев, столпившихся у крепостных стен. В отношении к этим несчастным мнения жителей Бар-Хоса разделились: одни требовали открыть ворота, другие, распаляясь, насылали проклятия на головы извечных врагов. Бан помнил, что Марли тихонько молилась за «бедняжек», обращаясь к Эрес, великой Матери Мира, и ее накрашенные губы зловеще шевелились в чудном свете повисшей над южным горизонтом двойной луны. «Сжалься, милосердная Эрес, позволь им войти в город, позволь обрести убежище».
Открыть ворота распорядился на следующее утро сам генерал Крид. Хлынувшие в город беженцы рассказывали страшные вещи об убийствах и предании огню целых поселков, жители которых оказали сопротивление захватчикам.
И все же большинство горожан полагали, что уж им-то ничто не угрожает. Великий Щит защитит всех. К тому же маннианцы будут слишком заняты установлением своего порядка на завоеванных южных территориях.
Бан и Марли жили как могли. Она снова забеременела и старалась не принимать ничего близко к сердцу, чтобы избежать еще одного выкидыша. Марли пила травяные отвары, которыми ее снабжала повивальная бабка, и часами просто сидела у окна, глядя на улицу и инстинктивно, оберегая ребенка, держа руку на животе. Иногда к ним приходил ее отец, мужчина громадного роста, настоящий великан, с суровым лицом и постоянно прищуренными глазами — с возрастом у него ухудшилось зрение. Дочь была его сокровищем, и двое, отец и муж, словно соревнуясь друг с другом, окружали ее невыносимой заботой и вниманием. В конце концов терпение лопалось и Марли взрывалась, но даже это останавливало их ненадолго.
Прошло около четырех месяцев, прежде чем Бар-Хос услышал о приближении имперской армии. Настроение горожан почти не изменилось. В конце концов их защищали шесть стен, высоких и прочных. Тем не менее городской совет объявил набор добровольцев в ряды Красной Гвардии, изрядно сократившейся за предыдущие десятилетия мира. Бан вряд ли подходил на роль солдата, но, будучи романтиком в душе и чувствуя ответственность за жену, ребенка и дом, остаться в стороне не мог. Бросив без лишнего шума работу — однажды утром он просто не пошел в контору, испытав злорадное удовольствие при мысли о том, как бесится в его отсутствие бригадир, — он в тот же день записался в ряды защитников города. На построении у главной казармы ему вручили старый, с зазубринами меч, красную, отдающую плесенью шерстяную накидку, круглый щит, кирасу, пару наголенников, не по размеру большой шлем и... одну-единственную серебряную монету. Каждое утро он должен был являться на Стадион Оружия для военных занятий.
Бан еще не успел запомнить имена всех товарищей по роте, таких же зеленых новичков, как и он сам, когда подъехавший к воротам маннианский герольд потребовал сдать город. Условия капитуляции были просты: откройте ворота, и большинство пощадят; будете драться — погибнут или попадут в рабство все. Сопротивляться божественному предопределению Святого Манна, громогласно объявил герольд, бессмысленно и невозможно.
Кто-то из стоявших на стене метким выстрелом сбросил герольда с коня. Гвардейцы встретили успех товарища восторженными криками — первая кровь.
А город затаил дыхание — что же будет дальше?
Поначалу в это просто не верилось. Целых пять дней Четвертая Имперская армия сосредотачивала силы для осады. Десятки тысяч воинов занимали четко определенные позиции, ставили палатки, возводили земляные валы, рыли рвы, подтаскивали невиданного размера и мощи орудия, поднимали высоченные осадные башни — и все это на глазах у защитников Бар-Хоса.
Первый залп начался с пронзительного одиночного свистка. И тут пушечные ядра ударили в стену, а одно, перелетев ее, упало на сосредоточившихся в тылу резервистов и взорвалось с оглушающей силой. Гвардейцы на парапете укрылись и стали ждать.
В то утро, когда случился первый сухопутный штурм, Бан с несколькими другими новобранцами стоял за главными воротами первой стены. На одной его руке висел тяжелый щит, в другой он держал меч. Никто толком не выспался. Всю ночь на них сыпались вражеские снаряды, и всю ночь с неприятельских позиций доносились пронзительные, рвущие нервы звуки горнов. Теперь, на рассвете, он думал только об одном: там, дома, его беременная жена сходит с ума от беспокойства за мужа и отца.
Маннианцы налетели, как перекатившаяся через скалы волна. Вооружившись лестницами и выдвинув вперед осадные башни, они атаковали укрепления мощной, сметающей все на своем пути шеренгой. С ужасом и изумлением Бан взирал на то, как закованные в белые латы люди бросаются на защитников города, вздрагивал от безумных воинственных воплей, каких не слышал никогда раньше, и режущих ухо завываний, произвести которые не могла, казалось, человеческая глотка. Он знал, что имперские солдаты употребляют перед боем какой-то наркотик, помогающий рассеять страх. И действительно, маннианцы дрались неистово, как бешеные, с полнейшим пренебрежением к смерти. Их свирепость поражала оборонявшихся. Защитные линии прогнулись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});