Фотосинтез - Вера Полозкова

Мы через окно от нее сбежим».

И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит,

Набивал себе трубку (индейцы такое любят).

И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: «Хьюберт.

У тебя ужасно усталый вид.

У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда.

Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки.

Может, ты поиграешь им на губной гармошке?

Они очень радуются всегда».

Хью все понял, молчал да трубку курил свою.

Щурился, улыбался неудержимо.

«Только вот мне не с кем оставить Джима.

К вам с собакой пустят?»

- Конечно, Хью.

Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой.

В своем сказочном направленьи непостижимом.

Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом.

Если вдруг услышишь в ночи – подпой.

6 декабря 2007 года.

Nothing left to lose

Лето ползет июлем как дрожжевым

Тестом. Лицо черно, как дорожный битум.

Не столько щемящей горечи по убитым,

Сколько тоскливой ненависти к живым.

Славно живешь, покуда не пишешь книг.

Искорка божья в сердце водичкой плещет,

Солнышком блещет, кровью из носа хлещет,

Едет по шее, льется на воротник.

Маленький Мук, глаза у тебя – пейот.

Солнечный психоделик, слоист, игольчат.

Смотришь и знаешь – этот меня прикончит.

Этот меня, скорее всего, добьет.

1 июля 2007 года.

Косте Бузину, в соседний дом

Ты его видел, он худ, улыбчив и чернобров. Кто из нас первый слетит с резьбы, наломает дров? Кто из нас первый проснется мертвым, придет к другому – повесткой, бледен и нарочит? Кто на сонное «я люблю тебя» осечется и замолчит?

Ты его видел, – он худ, графичен, молочно-бел; я летаю над ним, как вздорная Тинкер Белл. Он обнимает меня, заводит за ухо прядь – я одно только «я боюсь тебя потерять».

Бог пока улыбается нам, бессовестным и неистовым; кто первый придет к другому судебным приставом? Слепым воронком, пожилым Хароном, усталым ночным конвоем? Ну что, ребята, кого в этот раз хороним, по чью нынче душу воем?

Костя, мальчики не должны длиться дольше месяца – а то еще жить с ними, ждать, пока перебесятся, растить внутри их неточных клонов, рожать их в муках; печься об этих, потом о новых, потом о внуках. Да, это, пожалуй, правильно и естественно, разве только все ошибаются павильоном – какие внуки могут быть у героев плохого вестерна? Дайте просто служанку – сменить белье нам.

Костя, что с ними делать, когда они начинают виться в тебе, ветвиться; проводочком от микрофона – а ты певица; горной тропкой – а ты все ищешь, как выйти к людям; метастазами – нет, не будем. Давай не будем.

Костя, давай поднимем по паре, тройке, пятерке тысяч – и махнем в Варанаси, как учит мудрый Борис Борисыч. Будем смотреть на индийских кошек, детишек, слизней – там самый воздух дезинфицирует от всех жизней, в том числе и текущей – тут были топи, там будет сад. Пара практикующих Бодхисаттв.

Восстанием невооруженным – уйдем, петляя меж мин и ям; а эти все возвратятся к женам, блядям, наркотикам, сыновьям, и будут дымом давиться кислым, хрипеть, на секретарей крича – а мы-то нет, мы уйдем за смыслом дорогой желтого кирпича.

Ведь смысл не в том, чтоб найти плечо, хоть чье-то, как мы у Бога клянчим; съедать за каждым бизнес-ланчем солянку или суп-харчо, ковать покуда горячо и отвечать «не ваше дело» на вражеское «ну ты чо». Он в том, чтоб ночью, задрав башку – Вселенную проницать, вверх на сотню галактик, дальше веков на дцать. Он в том, чтобы все звучало и шло тобой, и Бог дышал тебе в ухо, явственно, как прибой. В том, что каждый из нас запальчив, и автономен, и только сам – но священный огонь ходит между этих вот самых пальцев, едва проводишь ему по шее и волосам.

7-8 сентября 2007 года.

А воздух его парфюма, пота и табака

А воздух его парфюма, пота и табака

Да старой заварки - стал нестерпимо вкусным.

Вдохнуть бы побольше, стать бы турбонаддувным.

Ты просишь:

- Можно я поживу у него пока?

Надеясь:

- Можно я поживу с ним?

Глотая:

- Можно я поживу в нем?..

13 марта 2006 года 

Довольствуйся малым, мой свет

Довольствуйся малым, мой свет, учись ничего не ждать.

А то так и будешь годами ждать, словно Вечный Жид.

Радуйся мелочи, сразу станет чуть легче жить.

Сразу снидет на голову божия благодать.

16 июля 2007 года. 

Тридцать слов

Для Орфеев – приманки с мертвыми Эвридиками:

Сами ломятся в клетку. Правило птицелова.

Так любое «иди ко мне» слышишь как «и дико мне».

А нейтральное «it’s a lover» -

Как «it’s all over».

28 сентября 2006 года.

Верблюды

Идем, под тяжелым веком несем пески

И медленными сердцами тихонько стынем мы;

Горбы маскируем скромно под рюкзаки –

Нас ждут в оазисах, далеки,

Круглосуточные ларьки

За асфальтовыми пустынями.

Еще нам, верблюдам, требуется матрас,

Кофеин и – ушко игольное.

Кстати, солнце, когда мы в последний раз

Пили что-то безалкогольное?

8 июля 2005 года.

Актриса и директор театра

Увы, но он непоколебим

И горд. Во взгляде его сердитом

Читаю имя свое петитом

И чуть заметное «мы скорбим».

Мы снова жанрами не сошлись:

Он чинит розги, глядит серьезней, -

Но брюхом вниз из-за чьих-то козней

На сцену рушится с бранью поздней

И обрывает кусок кулис.

Он зол, и мутны его белки.

Он хочет к той, из отеля «Плаза».

Она мила и голубоглаза

И носит розовые чулки.

А я должна быть поражена,

Сидеть и плакать в рукав, конечно,

Но я смотрю на него так нежно,

Как смотрит будущая жена.

Его – брюзглива, а зять прохвост

И хам; из окон одни трущобы.

Он ненавидит меня – еще бы –

За отражение южных звезд

В глазах, усмешку на уголок,

То, что меня узнают без грима

И то, что я, к сожаленью, прима

И никогда не ношу чулок.

Я ноль. Я дырочка в номерке.

Но – буду профилем на монете.

А он останется в кабинете

С куском кулисы в одной руке.

От Кишинева и до Сент-Луиса

От Кишинева и до Сент-Луиса

Издевается шар земной:

Я ненавижу, когда целуются,

Если целуются не со мной.

Мы найдемся, как на концерте

 Мы найдемся, как на концерте, -

Дело просто в моей ленце.

Я подумываю о смерти –

Смерть икает на том конце.