Фотосинтез - Вера Полозкова

Ты пребудешь впредь;

Это замкнутый цикл: тебе во мне шевелить слова,

Им гореть, а тебе на огонь смотреть.

Подло было бы бросить все или умереть,

Пока я, например, жива.

As It Is

Вот смотри – это лучший мир, люди ходят строем,

Смотрят козырем, почитают казарму раем;

Говорят: «Мы расскажем, как тебя сделать стройным»

Говорят: «Узкоглаз – убьем, одинок – пристроим,

Крут – накормим тебя Ираком да Приднестровьем,

Заходи, поддавайся, делись нескромным,

И давай кого-нибудь всенародно повыбираем,

Погуляем, нажремся – да потихоньку повымираем».

Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса,

От торгового комплекса до окружного загса,

Если и был какой-нибудь мозг – то спекся,

Чтобы ничем особенно не терзаться;

Если не спекся – лучше б ты поберегся,

Все отлично чуют тебя, мерзавца.

Это что ж под тобой все плавится и кренится –

Хочется значительнее казаться? –

Столько Бога вокруг, что хочется три страницы,

А не получается и абзаца?

Столько Бога – на фотографиях все зернится,

Воздух горлу не поддается, глаза слезятся?

А паек принесут – так ты сразу тявкать да огрызаться?

Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы –

Все прекрасно видят тебя, мерзавца.

Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок,

Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок,

Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок -

Просто мы не любим одушевленных,

К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок,

А тем более – подпускать наших юных самок.

Это замечательный мир, один из прекрасных самых.

Так и запиши себе, недоумок.

26 февраля 2008 года. 

Адресат не указан

Если ты про мать - редко видимся, к радости обоюдной,

Если про работу – то я нашла себе поуютней,

Если про погоду, то город наполнен влагой и темнотой.

Если вдруг про сердце, то есть два друга, они поют мне:

«Я не той, хто тобі потрібен,

Не той,

Не той».

Если ты про моих друзей – то не объяснишь, как.

У того дочурка, у той – сынишка,

С остальными сидим на кухне и пьем винишко,

Шутим новые шутки и много ржем.

Если ты про книжку – то у меня тут случилась книжка.

Можно даже хвастаться тиражом.

Я даю концерты, вот за три месяца три столицы,

И приходят люди, приносят такие лица! –

Я читаю, травлю им всякие небылицы

И народ, по-моему, веселится.

И мне делается так пьяно и хорошо,

Что с тобой хотелось бы поделиться –

Если б ты когда-нибудь да пришел.

Память по твоим словечкам, вещам, подаркам,

Нашим теркам, фоткам, прогулкам, паркам –

Ходит как по горной деревне после обвала.

А у бывшей большой любви, где-то в ноябре

Первенец родился, назвали Марком.

Тут бы я, конечно, вспомнила о тебе,

Если бы когда-нибудь забывала.

Что ты делал? Учил своим параноидальным

Фильмам, фразам, таскал по лучшим своим едальням,

Ставил музыку, был ближайшим, всегдашним, дальним,

Резал сыр тупой стороной ножа.

За три года не-встречи дадут медаль нам.

Правда, руку на сердце положа,

Где-то после плохого дня или двух бутылок

Мне все снится твой кругло выстриженный затылок;

Иногда я думаю, что с тебя

Началась череда всех вот этих холодных и милых

Вежливых, усталых, кривых ухмылок

Мальчиков, что спят со мной, не любя.

Просто ты меня больше не защищаешь.

Вероятно, ты то же самое ощущаешь,

Где-то в самой чертовой глубине –

Хотя дай тебе Бог,

чтоб не.

Пайпер Боул

Что до Пайпер Боул – этот мальчик ее не старит.

Пайпер мнится – она с ним все еще наверстает.

Пайпер ждет, когда снег растает,

Слушает, как внутри у нее гудение нарастает,

Пайпер замужем, но когда-нибудь перестанет –

И поэтому копит на черный день: день, когда ее все оставят.

Что до мальчика Пайпер – то он мечтает о миллионах,

Ходит в баснословных своих очочках-хамелеонах,

От ладоней его холеных,

Очей зеленых,

Пайпер отваживает влюбленных и опаленных,

Называет мальчика «олененок»,

Все никак на свою отраду не наглядится,

Все никак ему колыбельных не напоется,

Он прохладный и ускользающий, как водица,

Между пальцев течет, а в руки все не дается;

Мать шипит ей: «Да он тебе в сыновья годится».

В Пайпер это почти проклятием отдается.

Что до Ричарда Боула, то он как загнанная лошадка.

Он измучен: дела у фирмы идут ни шатко

И ни валко; а игры Пайпер его смешат как

Все попытки позлее цапнуть его за пальчик.

Этот мальчик, наверное, денег и славы и алчет.

Ну а Пайпер со временем делается все жальче.

Что до Ким, ближайшей подруги Пайпер, то это икона стиля.

Как могло быть не так, при ее-то вкусе, ее-то теле.

Ким неловко, что мальчик Пайпер порой ночует в ее постели,

Ким хихикает: «Как же мы это допустили?»,

Но не выгонять же его на улицу, в самом деле.

* * *

Дальняя спальня, за спальней ванная, душевая,

На полу душевой сидит Пайпер полуживая

И ревет, и грызет запястье, словно овчарка сторожевая.

Ричард обнимает ее, целует в родную спину,

А потом в макушку, увещевая:

«Все уже позади, заканчивай эту травлю,

Ну поверила, ну еще одному кретину.

Детка, детка, я никогда тебя не оставлю.

Я уже никогда тебя

Не покину».

21-22 февраля 2008 года. 

Говард Кнолл

Здравствуйте, меня зовут Говард Кнолл, и я чертов удачник.

Аня Поппель

Говард Кнолл красавец, и это свойство его с младенчества отличает.

Его только завистник не признает, только безнадежный не замечает.

В Говарде всякий души не чает,

Он любую денежку выручает

И любую девушку приручает –

И поэтому Говард всегда скучает.

Старший Кнолл адвокат, он сухой и желтый, что твой пергамент,

Он обожает сына, и четверга нет,

Чтоб они не сидели в пабе, где им сварганят

По какой-нибудь замечательной блади мэри.

Кнолл человечней сына – по крайней мере,

Он утешает женщин, которых тот отвергает.

Вот какая-нибудь о встрече его попросит,

И придет, и губа у нее дрожит, и вот-вот ее всю расквасит,

А у старшего Кнолла и хрипотца, и проседь,

Он глядит на нее, как сентиментальный бассет.

«Я понимаю, трудно с собой бороться, -

И такая, в глазах его легкая виноватца, -

Но стоит ли плакать из-за моего уродца?

Милочка, полно, глупо так убиваться».

Нынче Говарда любит Бет (при живом-то муже).

Бет звонит ему в дверь, затянув поясок потуже,

Приезжает на час, хоть в съемочном макияже,

Хоть на сутки между гастролей даже,

Хлопает ртом, говорит ему «я же, я же»,

Только он не любит и эту тоже,

От нее ему только хуже.

Говард говорит отцу: «Бет не стоила мне ни пенса.

Ни одного усилия, даже танца.

Почему я прошу только сигарету, они мне уже «останься»?

Ослабляю галстук, они мне уже «разденься»?

Пап, я вырасту в мизантропа и извращенца,

Эти люди мне просто не оставляют шанса».

Кнолл осознает, что его сынок не имеет сердца,

Но уж больно циничен, чтоб из-за этого сокрушаться.

Говорит: «Ну пусть Бет заедет на той неделе поутешаться».

* * *

Через неделю и семь неотвеченных вызовов на мобильном,

Говард ночью вскакивает в обильном

Ледяном поту, проступающем пятнами на пижаме.

Ему снилось, что Бет находят за гаражами,

Мертвую и вспухшую, чем-то, видимо, обкололась.

Говард перезванивает, слышит грустный и сонный голос,

Он внутри у нее похрустывает, как щербет.

Говард выдыхает и произносит: «Бет,

Я соскучился». Сердце ухает, как в колодце.

Да их, кажется, все четыре по телу бьется.

Повисает пауза.

Бет тихонько в ответ смеется.

Старший Кнолл ее не дожидается на обед.

11 февраля 2008 года.

Бернард пишет Эстер

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.

Я веду, и я сроду не был никем ведом.

По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.

Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,

Дети ходят туда купаться, но чаще врут,

Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,