Небо земных надежд - Нонна Орешина

С момента отрыва МиГ-27К от взлетно-посадочной полосы и до касания колесами шасси бетона прошло не тридцать четыре земные минуты, а две тысячи сорок секунд летного времени…

МиГ, укрощая бег, приостановился там, где ответвляется рулежная дорожка, и с ходу свернул на нее.

– 231-й полосу освободил, – завершающий доклад, словно поставленная в конце длинной фразы точка.

Сброшенный парашют заполоскал ветер. Техник парашютно-десантной службы поспешил укротить и собрать его. Из теплушки уже бежал Васечкин, семафоря руками, помогая завести самолет на стоянку.

“Полет заканчивается не тогда, когда шасси касаются бетона, а когда выключается двигатель”, – расхожее наставление, запомнившееся с курсантских времен, пришло в голову как нельзя кстати. Демин заставил себя по-ученически старательно зарулить МиГ на отведенное ему место и дождаться, когда Васечкин, одобрительно кивнув, скрестит поднятые руки – шабаш!

Демин дожал рычаг управления двигателем до упора “стоп” – свистящим шелестом вздохнула труженица-турбина. Он не шепнул ей, как обычно: “Спасибо, голубушка”. Лишь безразлично отметил, что на сей раз “мигарь” не выдал ни одного, даже пустяшного отказа…

Руки механически отщелкивали вниз тумблеры, отчего подсветка приборов, огни табло гасли, и кабина мрачнела, погружаясь в сон. Движения были вялыми, время – растянутым. Вместо приятной усталости, какую ощущал Демин обычно после полетов, сейчас он испытывал лишь опустошение. Казалось, из каждой клеточки тела выжат жизненный сок, и душа поглупела, ослепла, выветрилась из дряблой оболочки его сущности.

“Вот и кончилась настоящая жизнь…” – мысль была пронзительной, как внезапная боль. Он понимал ее абсурдность, необоснованность, беспричинность, но она возникла, как предвестник неотвратимой беды, впилась словно клещ, и яд от укуса проник в сознание.

“Отставить, майор!” – приказал себе Демин, но властный внутренний окрик, спасавший от паники в самых отчаянных ситуациях, на этот раз не сработал, быть может, потому, что ЧП возникло не в воздухе, не на земле, а в нем самом, и разрасталось от дробинки до вселенских размеров.

Он чувствовал, как недоуменно застыл Васечкин на шаткой стремянке и, пригнувшись, старается рассмотреть, что делает летчик. Тень от его громоздкой фигуры неприятно придавила фонарь. Демин мотнул головой: не волнуйся, все – в норме, и, передвинув рукоятку, разгерметизировал кабину.

Промозглый ветер, охрипшие голоса, скрежет металла, шум и сигналы машин… Земная жизнь назойливо и грубо врывалась в неохотно открывающуюся кабину, и Демин со страхом подумал, что возвращается в нее с неотдохнувшей в полете душой.

Глава 2. День как день

Всю ночь Ларочка плакала. У нее болело ухо, и Демин с Аленой носили ее на руках. Трехлетняя девочка была уже тяжелая, и жена, сама простуженная, с температурой, быстро выдохлась и прилегла на кровать, с головой укутавшись одеялом. Демин вышагивал километры, меряя спальню из угла в угол, и даже тогда, когда дочь засыпала больным, тревожным сном, не решался опустить ее на кровать.

Маленькое горячее тело жалось к его груди, сонная головка склонилась на плечо, светлые, как у матери, волосы пухом липли к его шее. Он испытывал мучительное чувство нежности, жалости и смутной тревоги, как будто любимому человечку угрожает опасность, от которой трудно уберечь. Не потому что опасность непреодолима, а потому что неявна пока, скрыта.

Ритмичное движение в замкнутом пространстве рождало вялый поток бесцельных мыслей, неосознанное волнение не давало покоя, и чтобы избавиться от этого неприятного, несвойственного ему чувства тревожной неопределенности, надо было понять его причину. Хотя причин для беспокойства, скверного настроения, недовольства собой и всем вокруг в последнее время было предостаточно. А потому стоило выделить из недавних самую главную. Обдумать ее и устранить, если возможно, или, смирившись, принять все, как есть, и продолжать жить дальше, с учетом печально обновившихся обстоятельств.

Так было, когда расформировали вернувшийся из Германии полк. Из двух вариантов: списаться на гражданку или уехать служить в забайкальский суровый край, он без колебания выбрал второе. Согласился бы и на Заполярье или пустыню, если там можно летать. Даже не посоветовавшись с Аленой, потому что четырнадцать лет назад, предлагая девушке руку и сердце, он обозначил и возможные жизненные невзгоды. Она сказала, что готова на все. И словно в благодарность за это судьба подарила ей несколько лет райской жизни и сполна отомстила потом. Но Аленушка была нежной и стойкой, как девочка из сказки, а потому в маленьком семейном государстве царили мир и согласие. Пока… Сейчас было далеко не так безмятежно как раньше…

Демин присел на стул, давая отдых ногам, но Лара открыла глаза и захныкала. Пришлось снова вышагивать от окна к двери, но думалось уже о государстве большом, что было много сложнее и неприятнее.

Еще с юности, невольно подражая отцу, он старался воспринимать жизнь такой, какая она есть – просто, спокойно. И все шло естественно, с обычными радостями, очередными трудностями, которые преодолевались без особой натуги, как само собой разумеющиеся. В юности он не мечтал, как некоторые, о небе, потому что твердо знал, что будет там. Хотел хорошо летать и почти без труда достиг этого. Впервые увидев Алену еще в школе, был уверен, что она станет его женой. Был убежден, что родится сын и дочь, а потому это не было для него сюрпризом. Стремился стать, как отец, испытателем и все, что зависело от него, выполнил, даже заявление в Школу военных летчиков-испытателей успел подать, но тут жизнь пошла наперекосяк… Страну занесло на вираже, все в ней встало на дыбы, скособочилось, рухнуло. Земная жизнь понеслась каким-то непонятным, зигзагообразным путем, с провалами и тупиками. И только в небе еще существовали незыблемые естественные закономерности, которым, невзирая ни на что, требовалось подчиняться. А потому там, в небе, еще можно было чувствовать себя уверенно и свободно как всегда, несмотря на изношенную технику, нередкие отказы электроники и оборудования самолета, нехватку топлива; невзирая на риск – все это было приложением к летному труду и поэтому не выводило из равновесия, не выворачивало, не травмировало душу, пока… Пока не случился этот “крайний” полет, когда впервые почувствовал себя неуютно на предельно малых высотах, когда срезался на бомбометании, чего не случалось даже в курсантские годы. Когда…

Демин прислонился к косяку двери и, продолжая покачиваться всем телом, баюкал девочку. Но мысли уже не тянулись монотонной чередой. Мозг напрягся, сосредоточился. Надо было до конца разобраться в новом ощущении себя… Нет, это был не стыд, даже не обычное недовольство собой. Возникло тихое, перерастающее в хроническое отчаяние, приглушенное мыслями о текущих делах и обыденных мелочах. Тоска, как будто случилось неизбежное, хотя и неожиданное для него, но вполне закономерное в сложившихся жизненных обстоятельствах.

Дело даже не в самом злополучном полете. Мысленно он выводил “МиГ” в ту единственную точку, откуда развилась ошибка, которую с того момента было уже не избежать, и исправлял ее заблаговременно. Если бы через день, два можно было снова слетать… Но позволить себе полет он может не раньше, чем через месяц. Надо вытягивать эскадрилью, а не оплакивать и залечивать собственную беду. Беду, которая неизбежно перерастет в трагедию, потому что нет ничего страшней, чем ощущать, как уходит, теряется невозвратно твое летное мастерство. Те тонкости, приемы, собственные крохотные изобретения и открытия, осознанный автоматизм действий и подконтрольные рефлексы, – все, что вбиралось, впитывалось, наращивалось и закреплялось сотнями полетов и часов, проведенных в небе. То, что давало возможность чувствовать себя в воздушной среде вольной птицей, а на полигоне – действительно снайпером. Человеком, ощутившим на себе влияние невостребованных на земле энергий Космоса, уловившим смещение времени и пространства, понявшем и принявшем в себя гармонию нерукотворной Красоты вселенской… Небожителем, а не просто землянином, освоившим летательный аппарат.

Демин отстранился от косяка двери, и Лара завозилась у него на руках, не открывая глаз, попросилась на горшок. Он стал неумело разворачивать плед, в который она была закутана, но материнский сон чуток, и Алена, так же, почти не открывая глаз, сползла с кровати и занялась дочкой. Потом хотела положить ее спать рядом с собой, но девочка захныкала и потянулась к отцу.

– Ложись вместе с ней, – предложила Алена и снова накрылась одеялом с головой. Но Демин, плотнее завернув Лару в плед, опять начал мерить комнату неторопливыми шагами. Мысли пространные, излишне красивые и ему несвойственные больше не тревожили. Но вывод, вполне конкретный, давно известный напрашивался сам собой: летное мастерство, если его постоянно не подпитывать тренировкой, теряется, исчезает, не восполняясь ничем другим. И хотя это происходит не по его вине, но в итоге он сам за все в ответе.