Когда Бог в отключке (ЛП) - Путиньяно Джон

Колония начинается после того, как матка спаривается с несколькими муравьями-самцами, образуя гнездо. Она единственная, у кого есть крылья. Как только королева оседает и основывает колонию, крылья становятся бесполезными, их используют повторно, чтобы прокормить ее первый выводок.

У рабочих муравьев, все из которых самцы, есть только одна директива: присутствовать при королеве и трахать ее. Вот именно, все предназначение рабочего муравья в жизни состоит в том, чтобы удовлетворять потребности матриарха колонии.

Я потерял счет времени, и почему меня это вообще должно волновать? Разве само это понятие в любом случае не относительно? Что такое минута, час или день за пределами нашего маленького безмятежного земного шара? В данный момент, на всей этой планете нет ничего, что могло бы отвлечь меня от моей легкой одержимости. Единственное, что имеет значение, - это то, что происходит здесь и сейчас, и я посвятил свое время наблюдению за этими маленькими самоотверженными слугами, пока они продолжают свое путешествие по дерьмовой веранде трейлера.

В конце концов, они исчезают между разделяющимися досками, направляясь к цели за пределами моего поля зрения. Я представляю себе каталоги вкусных открытий, которые ждут исследователей-насекомых, щедрое количество крошек и выброшенных крупинок пищи внизу, готовых к извлечению крошечными первопроходцами. Я уверен, что мать или папаша выбросили туда одну-две недопитые банки теплого, как моча, пива; этого достаточно, чтобы удовлетворить насекомого-тирана, ожидающего, когда его трахнут вернувшиеся обратно в колонию.

Это единственный дом, который я когда-либо знал, несмотря на годы отсутствия. Этот трейлерный парк - единственное место, где я чувствую связь. Мамаша унаследовала старый грязный дом на колесах, когда умер ее дед. Его смерть наступила быстро. Однажды зимой он заработал "сосновую шкатулку" после того, как пьянство, длиною в жизнь, наконец подошло к концу. Бухло проело дыру в его печени, которая была слишком велика, чтобы ее можно было залатать.

Мамаша отличалась от большинства, она была властным монстром, и мне не повезло, что я был единственным ребенком, который у нее когда-либо был. Когда умер ее последний кровный родственник, это что-то пробудило в женщине, толкнув ее на безумный путь без шансов на возвращение. С годами у женщины-дьявола развилось нездоровое увлечение тем, как она должна меня воспитывать.

Позже психиатр сказал бы мне, что мамаша была социопаткой, что означало, что она не способна испытывать любовь, что самое близкое, к чему она могла подойти, - это абсурдное чувство собственности. Что касается нее, то я вышел из ее тела; она создала меня, и поэтому я принадлежал ей. В ней никогда не было сострадания или какой-либо концепции материнской связи, она видела во мне просто собственность, и не только это... Oна также чувствовала, что в моем творении моей целью было поклоняться ей и удовлетворять все ее потребности.

Я - механический человек, у которого нет индивидуальности, выходящей за рамки того, что создала мать. Вся моя жизнь была построена в ее тени, и даже сейчас я не уверен, кто я такой. Она не была родителем; она была больше похожа на какую-то авторитарную богиню, которой я был вынужден поклоняться.

В те дни мамаша курила сигареты, погружаясь в бессмысленный трэш по телевизору. Ее любимыми были нелепые ток-шоу, особенно те, в которых эпизоды были посвящены отклонениям от нормы и преступности. Каждая программа подпитывала ее безумие, в то время, как ее разум продолжал разрушаться.

Когда мне было шесть лет, у мамаши развилась нездоровая одержимость (больше похожая на психотическую ненависть) гомосексуальностью. Не потребовалось много времени, чтобы ее мир обрушился на меня. Она боялась, что однажды я вступлю в содомский клуб, если она не возьмет дело в свои руки.

- Я не могу позволить своему ребенку вырасти в хуесоса, Фред! - oна зарычала на папашу, но его не беспокоила эта чепуха.

Долгая, трудная жизнь превратила некогда гордого человека в жалкое ничтожество. Просто, казалось проще полностью отдаться ее безумию, предоставив ей власть над всеми домашними проблемами, небрежно дав свое недоделанное благословение на мое пожизненное насилие. У мамаши было оправдание, она была больна, но отец был просто заурядным мешком дерьма, больше заботящимся о пиве, чем о семье. Это был пустой чек, который привел все в движение.

У нее не могло быть сына-гея, потому что тогда у нее не было бы внука. Этого не могло случиться. Мамаша радостно приняла свою самоназначенную роль, которая позволила поврежденному разуму наметить путь к моей гетерогенной обусловленности.

Мое самое раннее воспоминание о жестоком обращении началось в нашей гостиной. Я был привязан удлинительными кабелями к креслу отца, пропитанному пердежом. Напоминая сцену из "Заводного апельсина", я был подвергнут бесконечным часам жесткой порнографии. Мамаша решила, что мой прогресс был медленным, поэтому она решила, что пришло время пустить все на самотек, чтобы вытащить этого высасывающего душу содомита.

Я видел фотографии мамаши, когда она была юной. Эта миниатюрная девушка в джинсовых обрезках с сильным южным акцентом с годами превратилась в толстую гору пудинга из тапиоки, но скромность никогда не входила в ее лексикон. Она проводила весь день, расхаживая голышом по дому, уделяя пристальное внимание демонстрации своих массивных сисек и волосатой "киски", постоянно размахивая ими у меня перед носом.

Я сделал все, что было в моих силах, чтобы избежать этого шоу ужасов. Игра была в инкогнито, и я пытался отвлечь ее какой-нибудь мыльной оперой, чтобы заслужить час покоя, но в какой-то момент она отрывалась от "ящика" и обнаруживала, что я спокойно играю со своими игрушками. Потом эта сука напала на меня. Она ворвалась в мою комнату, как какая-то порнографическая версия "Кул-Эйд мэн". Она тут же начала тереться своими гениталиями о мою голову, покрывая ее тонким слоем слизи. Иногда я был в ванной, притворяясь, что сру, чтобы спастись от безумия, когда - БУМ! - дверь вышибли пинком. Меня стащили с унитаза и засунули между ее потных, обвисших сисек, прежде чем заставить сосать ее сосиски-сосисочки.

В течение многих лет я страдал от отвратительного унижения, но когда мне исполнилось одиннадцать лет, безумие, наконец, достигло апогея. Одной прохладной летней ночью на мне навсегда остались шрамы.

Минуту назад мне мирно снилось, что я на "Тысячелетнем Cоколе" с Ханом Соло, как вдруг обнаружил, что меня разбудила моя тучная мамаша. Я отбивался от нее, пока она заглатывала мой член своим беззубым ртом. Мой отказ привел ее в ярость.

- Xочешь быть педиком, что ж, пусть будет так!

Мамаша схватила мои тощие ноги своими мясистыми ручищами, стаскивая меня с кровати в гостиную, где сорвала с меня пижамные штаны из "Звездных войн" и испачканное мочой нижнее белье.

Какое-то время она била меня ремнем, a я забился в угол, умоляя ее остановиться. В конце концов, ее рука ослабла, и она совсем измучилась. Мгновение она просто смотрела на меня, хнычущего, свернувшегося калачиком в позе эмбриона, одетого только в пижамный топ "Чубакка".

- Повернись и покажи мне свою задницу, парень, - потребовала она.

Я умолял ее позволить мне вернуться в постель, а сам вскочил и заметался по комнате. Мамаша погналась за мной по коридору, совершенно голая и кипящая от ярости, сбив меня с ног. На ковре, усеянном едой, я сдался, рыдая, пока она лезла под диван, доставая дробовик моего дедули.

- Отдай мне свою задницу, парень, или я начисто снесу тебе башку!

Помню, как молился Иисусу, чтобы он помог мне, остановил это. Никогда в жизни я не молился так усердно, как в ту ночь. Но, конечно, он так и не появился. Вместо этого, она долго насиловала меня стволом заряженного дробовика, прежде чем, наконец, швырнула на землю, как дохлую рыбу.