Восход дракона - Сара Далтон

свою одежду. По крайней мере, она научилась летать, даже если она еще не могла хорошо приземлиться и менять облик.

Она ждала, сколько могла, пока вода немного не высохнет на ее коже. Ее платье, висевшее над кустом под самым густым деревом, которое она могла найти, еще не высохло, но не было причин ухудшать положение.

Когда она, наконец, надела платье, она вздрогнула от липкости мокрой ткани. Ей нужен был костер, но она не осмелилась разжечь его, пока улези шли по ее следу.

Воры. Это были воры, сказала она себе. Или насильники. Заурядные преступники, увидевшие в гостинице одинокую женщину и воспользовавшиеся своим шансом. Но ни одна обычная девушка не выпрыгнула бы из этого окна.

У нее перехватило дыхание, и знакомый страх охватил ее. Вот как это началось. Истории рассказывали, Сестры слышали, и они приходили…

В следующий раз ей придется войти в Реялон через другие ворота и сделать все возможное, чтобы изменить свою внешность. Она отправится в Крепость Несры, потому что ей придется это сделать. Она нуждалась в защите Луки. Она определит, был ли он менти, прежде чем рассказать ему свою историю. Конечно, если он был менти, он не выдаст ее за ее силы.

Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила необычного треска ветвей, пока не стало слишком поздно. Прежде чем Рева успела оглядеться в поисках источника звука, она обнаружила, что смотрит в два глаза со щелевидными зрачками. Длинный язык высунулся, пробуя воздух между ними, и улези зашипел, пригнувшись, чтобы посмотреть на нее. Это был легкий, воздушный звук, но она не могла спутать его ни с чем другим.

Рева закричала прежде, чем смогла сдержаться. Ее пальцы сжались в кулак, и она встала на колени, толкая руку вперед. Кулак попал улези в нос, и существо отшатнулось от нее с воем боли.

Рева вскочила на ноги и побежала через подлесок, проклиная себя за свою глупость. За ее дверью был улези. Если бы она серьезно отнеслась к предупреждениям, она бы бежала, спасая свою жизнь, а не пролетала над Крепостью Несры в драконьей форме только для того, чтобы вернуться сюда, в пределах легкой досягаемости от того места, где они впервые нашли ее.

В своем ужасе она не изменила облик. Ее мысли кипели: очевидно, они уже знали, что она оборотень-дракон, но если они не знали, она, возможно, могла бы убедить их, что она такой не является. Но они знали. Иначе зачем бы они пришли за ней в лес? Но, может…

Она слышала, как они перекликаются позади нее, и почувствовала, как желчь подступает к горлу. Они собирались убить ее. Они собирались вырвать ее сердце.

Теперь она с ужасной уверенностью поняла одно: то, что Арон сделал с ее семьей, он сделал, потому что боялся улези. Арон был сильным бойцом и уверенным мужчиной. Его безумие, которое выросло с тех пор, как он убил ее семью, показало ей, что он не был безжалостным убийцей.

Он считал улези настолько пугающими, что решил убить семью, родителей и детей, чтобы сохранить свою семью в безопасности. Как Рева могла не видеть этого раньше? Улези, должно быть, снились в кошмарах.

Один бросился ей наперерез, и она закричала, инстинктивно затормозив. Это был неверный шаг. Это позволило им окружить ее. Их было пятеро, все с длинными языками, все наклоняли головы, чтобы посмотреть на нее нечеловеческими глазами. Видеть эти глаза на почти человеческом лице было ужасно.

Рева отшатнулась. Напрасно, ругала она себя. Если бы она продолжала бежать, ей, возможно, удалось бы освободиться от того, кто был перед ней, и продолжить идти в лес.

С какой целью? Их было пятеро, а она одна. В конце концов, она устанет, и даже если каким-то чудом ей удастся сбежать, ее найдут. Они всегда найдут ее.

Железная плеть, такая же пытка, которой когда-то владели Сестры, потянулась к ее запястью. Рева тупо посмотрела туда. Она должна была изменить облик. Она должна была продолжать бежать. Она должна была улететь далеко-далеко, чтобы они не смогли ее преследовать.

За оцепенением последовала ярость. Как они смели пытаться заточить ее? Она была драконом.

Она зарычала на них в ярости. Звук исходил из человеческого горла, из разбитого и израненного тела матери, из крошечной женщины, которую эти улези совершенно не боялись, но Рева знала, что она была чем-то большим. Она никогда не была просто человеком. Она пережила смерть своей семьи, пережила попытку Арона навсегда покончить с ее родом и освободилась от Сестер.

Она не умрет здесь, поклялась она себе. Она потянула рукой, пойманной хлыстом, так что удерживающий ее улези стал тянуть к себе, а затем она ослабила напряжение в руке и позволила инерции унести ее. Она хлестнула его по лицу. В этой форме у нее не было когтей, но она была драконом. Она провела пальцами по его лицу и снова победно закричала, когда он отшатнулся, схватившись за глаза.

Плеть была сделана так, чтобы цепляться, поэтому она не упала, когда он отпустил ее. Рева знала, что не может тратить время на то, чтобы убрать ее. Ей нужно было сосредоточиться на следующем улези, а затем на следующем, пока все они не исчезнут.

Однако их было достаточно, и она должна была сделать больше, чем просто сосредоточиться на одном. Она обогнула следующего, чтобы он был между ней и остальными, и они не могли напасть на нее, пока она сражалась с ним. В момент вдохновения она выбросила скованную цепью руку и позволила рукоятке кнута взлететь. Зубы вонзились ей в запястье, и она закричала от боли, но рукоять попала улези в голову и на мгновение оглушила его. Рева оттолкнула его, а затем осмотрела пространство вокруг себя, отчаянно нуждаясь в каком-нибудь оружии.

Она едва слышала рев сквозь завывание ветра и собственное дыхание, но то, что она услышала, заставило ее вскинуть голову и повернуться. Сверху обрушился огонь, попал по группе из трех улези, и они завизжали от боли. Это был звук из-за пределов мира смертных, полный ярости и агонии, который был порожден не только этим моментом.

Нет, улези страдал. Всю жизнь они страдали. Вопреки себе, Рева нашла к ним сострадание, когда они умерли.

Она была так поглощена наблюдением за тремя убитыми огнем дракона, что забыла о том, с кем все еще сражалась. Он отпрянул с шипением и воплем, и она поняла выражение его глаз, и ему не нужно было говорить