Девочка-медведь - Софи Андерсон

до нас доносится с площади шум и гам последних приготовлений. Там устанавливают ярмарочные палатки, музыканты настраивают свои инструменты, и уже тянет ароматным дымком запекающегося в стальных бочках мяса.

Пока мы с Сашей ставим палатку для Мамочкиной торговли, со всех сторон стекается народ, и вскоре на площади яблоку упасть негде. Многие мне незнакомы, ведь на праздник съезжаются жители из самых отдалённых деревень, рассыпанных вдоль противоположных краёв Снежного леса.

Над площадью витают праздничные шумы — взвизги с крутой ледяной горки, подбадривающие крики оттуда, где соревнуются в лазанье по шесту, смех и переклички от ярмарочных рядов, где идёт бойкая торговля едой и питьём. Запущенный кем-то снежок просвистывает над головой Саши и шмякается к моим ногам. Я оборачиваюсь к ледяной крепости, откуда его, надо полагать, запустили. Мальчишки-озорники с гоготом юркают за зубчатые верхушки крепостной стены.

Маленький Ваня высовывает голову из-за зубца:

— Гляди, сколько ядер мы заготовили! — Он с гордостью указывает на высоченную кучу крепко слепленных снежков. — Янка, айда к нам в команду! Мы сегодня защитники крепости.

— Мы с Сашей уже записались в штурмовую команду! — кричу я в ответ, поднимаю расплющенный Ванин снежок, снова придаю ему округлость и кидаю им в Ваню. — Прибереги-ка свой боеприпас для обороны, вояка!

— Пошли с горки кататься. — Саша по привычке пихает меня в плечо. Поверх его головы я бросаю взгляд на Мамочку.

Она обхаживает очередного покупателя, но успевает подмигнуть мне и машет рукой — мол, давай, развлекайся.

Саша идёт впереди меня через запруженную народом площадь, стараясь обходить кучки людей, зато передо мной все сами расступаются. Я до того огромная, что мне всегда уступают дорогу. И смотрят на меня по-особенному — чуть дольше, чем нужно, и скованно улыбаются. С Сашей здороваются запросто, просто кивком. А меня дразнят «Янка-Медведь», кто за спиной шёпотом, кто громко в лицо. Сегодня меня донимают не в пример больше обычного, и немудрено, ведь сельчане из отдалённых деревень не видели меня с прошлогоднего праздника, а я за год вымахала на голову.

Интересно, как далеко они разбежались бы, покажись в деревне настоящий медведь? На миг меня охватывает сильное желание зарычать — поглядела бы я, что они будут делать. Саша останавливается поболтать с ребятами из школы, а я держусь поодаль и помалкиваю, только тереблю волчий коготь в кармане.

Моя ровесница Лиля с улыбкой обращается ко мне:

— Слышала, ты у нас в этом году Зиму несёшь, да?

Я уже зарделась от гордости, но вдруг замечаю, что она зло щурится, а её губы кривит ехидная улыбка.

— Ума не приложу, с чего это тебя выбрали, — продолжает Лиля. — Я бы не сказала, что в этот год ты так уж расстаралась для нашей деревни. К тому же ты бука, из друзей у тебя один Саша, а сама ты всё время в лесу ошиваешься.

— И вообще, носить чучело Зимы — это, между прочим, наш деревенский обычай, — встревает Лилькина подружка Оксана. — А ты вовсе не в деревне родилась, ведь так?

— Ну и что? Я всю жизнь в деревне живу, — пожимаю я плечами, делая вид, что меня не задевают их подначки. Но кожу уже покалывают иголки злости. Зачем они лишний раз тычут мне в глаза, что я не такая, как все? Разве это и без того не очевидно?

— Не нашли никого, вот Янку эту и выбрали. — Лиля презрительно отмахивается от меня. — Чучело в этот раз огромное, и его привязали к тяжеленному шесту. Кому ещё таскать такую тяжесть, как не этой?

— Вот-вот, — вторит ей Оксана, и девчонки поворачиваются ко мне спиной, возобновляя прерванную болтовню.

— Они просто тебе завидуют, — одними губами говорит из-за их спин Полина. И улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Полина всегда обходится со мной по-доброму, хотя мы с ней даже не подружки. Тут вредная Лиля права: я мало с кем общаюсь в деревне и ни с кем по-настоящему не подружилась. Саша — другое дело, мы с малолетства росли вместе, мы ближайшие соседи, вот и дружим.

К моему облегчению, Саша наконец-то заканчивает тары-бары с однокашниками, и мы с ним идём к ледяной горе в стороне от площади. Я выбираю из кучи сваленных у подножья горы саней самые прочные на вид и тащу их вверх по крутому склону.

На верхушке горы я, оседлав санки, смотрю на площадь, которая с высоты видна как на ладони, оглядываюсь на лес за спиной, на убегающую к горизонту широкую ленту реки, глубоко вдыхаю ледяной воздух, и напряжение отпускает меня.

— А ну, вперегонки! — кричит Саша и первым стартует с горы.

Я слегка отклоняюсь назад, крепко ухватываюсь за лямку санок и ухаю вниз вслед за ним. На кочке меня подбрасывает в воздух, и на миг я захлёбываюсь в снежном вихре. Но тут же шлёпаюсь на санки, сердце трепыхается у самого горла. Я долетаю до подножья горы вперёд Саши и крутым виражом торможу, вздымая фонтаны снега. Поднимаюсь на трясущиеся ноги, меня бросает то в жар, то в холод, от вымученной улыбки ломит щёки. Подлетает в снежном облаке Саша и, хохоча во всё горло, кубарем скатывается с санок.

— Ух, Янка, всех за пояс заткнула! Сорвиголова ты, каких поискать!

Он встаёт на ноги и подмигивает мне:

— Ещё разок, а?

Я киваю. Пускай я за эту зиму на голову переросла Сашу, всё равно мы с ним как были, так и остаёмся лучшими друзьями.

Мы скатываемся с ледяной горы ещё и ещё, пока от обжигающего встречного ветра не начинают саднить лёгкие, а ноги — ныть от бесконечных подъёмов по крутому склону.

Раздаётся барабанная дробь — сначала тихо, потом нарастает и вот уже гремит над площадью, как гром с небес. Мы с Сашей возвращаем на место санки и вслед за толпой идём к возведённой посреди площади сцене. От возбуждения по телу бегут мурашки, потому что с минуты на минуту начнётся главное праздничное представление.

Глава 4. Представление

В этом году гвоздь программы — кукольный спектакль, каких у нас ещё не бывало. Я помогала строить для него сцену и успела одним глазком взглянуть на кукол. Они выше человеческого роста — даже моего. И к каждой, чтобы она двигалась, приставлены по трое кукловодов.

Саша пробирается поближе к сцене, а я остаюсь в задних рядах. При моём богатырском росте мне и так всё будет видно поверх голов. Барабаны смолкают, толпа затихает,