Триумф бессознательного - Вадим Ротенберг

Так, может быть, терапевтический эффект психоанализа во многом обязан не осознанию скрытых мотивов благодаря ассоциациям, а всемерной стимуляции образного мышления, которое неполноценно функционирует при неврозах и психосоматических заболеваниях и восстановлению которого так способствует эмоциональный контакт с психоаналитиком (да и с любым психотерапевтом), контакт, который Фрейд описывает как феномен «переноса либидо»? Такое понимание помогает преодолеть один из основных парадоксов общей концепции Фрейда: ведь если неприемлемые мотивы и представления упорно вытесняются из сознания во имя сохранения целостности собственного «Я», то почему же метод свободных ассоциаций обеспечивает их возвращение в сознание и тем самым способствует излечению? Не более ли справедливо противоположное предположение, согласно которому активация образного мышления и эмоциональный контакт с психоаналитиком способствует душевному излечению, и уже как следствие этого наступает осознание ранее вытесненных, но утративших свое эмоциональное значение комплексов и мотивов?

В течение ряда лет я развивал эту идею «осознания через излечение» (в противоположность фрейдовскому «излечению через осознание»), пока не нашел ее зародыш у самого Фрейда. Как обычно, он между прочим замечает, что неразрешимый на первых порах симптом поддается анализу, только тогда отпадает реальная заинтересованность в вытесненных мыслях. Не правда ли, поразительно, что спустя 75 лет Фрейд предстает перед нами не «памятником науки», а живым оппонентом, с которым интересно спорить и к словам которого стоит прислушиваться с большим вниманием. Но при всем этом нельзя не признать, что его конкретная трактовка отдельных образов и символов сновидений носит достаточно произвольный характер. Трудно согласиться и с универсальной трактовкой символов – современные исследователи показали, что одни и те же, по формальным критериям, образы могут отражать разные движения душевной жизни у людей с различными особенностями личности и в разных контекстах самих сновидений. Можно было бы привести много примеров на эту тему, но они показали бы только то, что и классические тексты стоит читать критически.

На сегодняшнем уровне знаний нельзя согласиться и с тем, что сновидения представляют собой просто удовлетворения запретных желаний в замаскированном виде. При таком понимании сновидения в лучшем случае должны были бы обеспечивать охрану самого сна, но никак не способствовать нормализации психического состояния в бодрствовании. Ведь, как прекрасно осознавал это и сам Фрейд, удовлетворение жажды в сновидении ни на йоту не уменьшает эту жажду после пробуждения, а образы, маскирующие желания, могут олицетворять эти желания только до тех пор, пока длятся сновидения, – для бодрствующего сознания они не несут никакой значимой информации.

Но когда Фрейд описывает работу сновидений, он блистательно предвосхищает современные представления о механизмах образного мышления: «Благодаря накладыванию друг на друга отдельных сгущаемых единиц возникает, как правило неясная, расплывчатая картина подобно той, которая получается, если на одной фотопластинке сделать несколько снимков».

Интересно, что представление о достаточно жестких и однозначных кодах сновидении удивительным образом сочетается у Фрейда с вполне современным пониманием того обстоятельства, что для трактовки сновидений необходимо видеть связь сновидений со всей жизнью человека и с той конкретной психической реальностью, в которую сновидение вписывается. «Сновидение никому ничего не хочет говорить оно не является средством сообщения, оно рассчитано на то, чтобы остаться непонятным». Фрейд впервые поставил вопрос о том, что сновидение может быть функционально неполноценным и не выполнять свою задачу. Эта проблема только сейчас становится предметом естественнонаучного исследования во многих лабораториях мира. С такой неполноценностью сновидений Фрейд справедливо связывает чувства тревоги и страха, периодически возникающие в сновидениях.

Огромную роль во всей концепции психоанализа, в том числе и в концепции сновидении, играет представление о ранних сексуальных переживаниях и конфликтах ребенка и об их дальнейших трансформациях во взрослой жизни. Больше всего нападок на психоанализ было в связи с этими представлениями, и надо признать, что для этих возражений есть определенные основания. Но прежде чем обсудить их, давайте сразу признаем, что сексуальные мотивы действительно играют серьезную роль в жизни человека и его патологии, особенно при неврозах, и воздадим должное мужеству Фрейда, который в «викторианскую» эпоху цивилизации, задолго до сексуальной революции, заставил это признать. А сопротивление общественной морали было столь велико, что принудило Фрейда перегнуть палку в этом вопросе.

Одним из краеугольных камней психоанализа является представление об эдиповом комплексе – запрещенной любви мальчика к матери и связанной с этим скрытой ревности и враждебности к отцу. Проблему ранней сексуальности до сих пор нельзя считать окончательно решенной, однако очевидно, что Фрейд резко переоценил собственно сексуальный характер влечения к родителям противоположного пола (особенно – мальчика к матери) и явно недооценил несексуальный компонент этой привязанности.

Исследования последних десятилетий показали, что ранний отрыв ребенка от матери (независимо от пола ребенка) или даже просто дефицит эмоционального контакта с ней оказывает необратимое отрицательное воздействие на все дальнейшее развитие ребенка и может способствовать в дальнейшем развитию неврозов и психосоматозов. Причем дело не в уходе и заботе, а именно в эмоциональном контакте, в любви; но поскольку это в равной степени относится к мальчикам и девочкам, то это не та любовь которая приводит к появлению эдипова комплекса. Эмоциональный контакт помогает ребенку преодолеть первичный пассивный страх перед незнакомым, является первой ниточкой связывающей человека с миром! Поэтому независимо от того, как именно оценивал эту привязанность Фрейд, то обстоятельство, что он первый обратил внимание на жизненно важный характер эмоциональных связей с матерью, с родителями, является серьезной научной заслугой.

С сегодняшних научных позиций можно предъявить целый ряд претензий к фрейдовской теории неврозов. Эта теория переоценивает роль сексуальных конфликтов и недостаточное внимание уделяет другим мотивационным конфликтам; может быть, с излишней определенностью и однозначностью трактует отдельные невротические симптомы как символическое выражение вытесненных мотивов – здесь сказывается тот же воинствующий детерминизм, что и при трактовке сновидений; наивно звучат сегодня рассуждения об интоксикации организма половыми гормонами при неврастении.

Не следует, однако, забывать, что Фрейд отталкивался от своей клинической практики, в которой неврозы, обусловленные сексуальными конфликтами, занимали значительное место среди представительниц «среднего класса» процветающей Вены. Но еще важнее другое. «Пансексуализм» не помешал Фрейду понять, что в основе неврозов лежит внутренний мотивационный конфликт и вытеснение социально неприемлемого мотива из сознания, а это открытие определило развитие учения о неврозах на протяжении всего последующего столетия и оказало сильнейшее влияние на культуру. Фрейд впервые показал, что единые закономерности, определяемые сложными отношениями сознания и бессознательного, работают в бодрствовании и во сне. Предлагается блестящая по точности формулировка: «Здоровый человек является потенциальным невротиком, но сновидение – единственный симптом, который он способен образовать».

Мысль Фрейда постоянно развивается, и вот уже представление о сексуальных мотивах трансформируется в гораздо более широкое понятие – либидо, которое выступает как символ жизненной энергии. При таком понимании уже резко расширяется база для трактовки развития невроза. Невозможность реализовать либидо, понимаемое как жизненная энергия, – это уже прямое предвосхищение некоторых современных теорий неврозов и психосоматозов. Действительно, когда Фрейд говорит о сексуальном удовольствии от функционирования органов, от любого проявления жизнедеятельности, становится очевидно, что термин «сексуальность» – это часто только излюбленная метафора. Но понимание сексуальности как метафоры не отделено Фрейдом от понимания сексуальности как биологической реальности, и это нередко затрудняет восприятие текста.

Интеллектуальная смелость Фрейда проявляется и в том, что он не уклоняется от вопросов, к решению которых окончательно не готов. Так, из общей концепции логически вытекает, что сопротивление вытесненному оказывает «Сверх-Я», которое противостоит бессознательным эгоистическим побуждениям, олицетворяет совесть и, следовательно, должно быть атрибутом сознания. Но клинический опыт психоанализа показывает, что сам процесс вытеснения осуществляется бессознательно, а это, в свою очередь, неумолимо приводит к выводу, что «Сверх-Я» может функционировать бессознательно. Возникает, на первый взгляд, парадокс логического и вообще сколько-нибудь разумного объяснения – бессознательный атрибут сознания. Фрейд идет на признание такой возможности, ибо такова логика анализа.