Триумф бессознательного - Вадим Ротенберг

Я был знаком до этого с Бассиным года два. Он был вдвое старше меня, и за несколько лет до нашего знакомства прославился монографией «Проблемы бессознательного». Я прочитал ее с очень смешанным чувством. Автор был блестяще эрудированным человеком, с острым умом, склонным к парадоксам, широким ассоциациям и неожиданным логическим ходам. Это была увлекательная книга, безусловно обращавшая на себя внимание не только тематикой, переведенная вскоре на многие языки. И одновременно это была грандиозная мистификация. Потому что автор делал вид, что критикует учение Фрейда, называя бессознательным то, что никогда не обсуждалось в таком качестве психоанализом. Бассин в действительности писал не о бессознательных психических процессах, которые имеют определенное смысловое содержание и не существуют в отрыве от сознания (об этом у нас еще будет возможность поговорить подробнее). Он писал о физиологических мозговых механизмах, о работе клеточных систем, лежащих в основе и сознания, и бессознательного, но не имеющих отношения к их содержательной, собственно психической стороне – т. е. к тому единственному, чем занимался психоанализ. Разумеется, эти физиологические процессы функционируют без участия сознания, и в этом смысле они бессознательные, как функционируют без участия сознания и клетки других тканей организма. Их деятельность является условием функционирования психических процессов в том же смысле, в каком детали компьютера являются условием функционирования обрабатывающих информацию программ. По этой аналогии и мозговые механизмы, о которых писал Бассин, нейтральны по отношению к психическим процессам. Потому что наша психика, вопреки распространенной точке зрения – это не функция мозга. Это функция взаимодействия мозга с окружающей средой, прежде всего – социальной средой, т. е. информацией, которую поставляет среда. Вне этого взаимодействия психическая жизнь не существует, как бы ни были совершенны сами мозговые механизмы. Из книги было видно, что автор прекрасно все понимает и совершает подмену сознательно. Все его критические выстрелы против Фрейда были выстрелами в пустоту, но иногда он, как бы между делом, подсовывал читателю сведения о подлинном психическом бессознательном, о внутренних конфликтах и защитных механизмах – сведения, которые в те годы было больше неоткуда почерпнуть.

Я прочитал и по молодости лет возмутился подтасовкой. В то же время, встречая Бассина на конференциях и слушая рассказы о нем общих знакомых, я не мог не заинтересоваться этим человеком и не поддаться обаянию его личности. И именно потому, что он очень мне нравился, при первом же знакомстве я не мог не сказать ему совершенно откровенно, что считаю его книгу большим жульническим трюком. Я просто не мог бы продолжать с ним знакомство на том уровне, на котором хотел, не сказав ему это.

Ф. В. посмотрел на меня с характерной лукавой улыбкой, оценивающе и насмешливо, и ответил: «Поговорим об этом, батенька, через несколько лет. Может быть, я сумею убедить Вас, что книга не такая вредная, как Вам сегодня кажется». Забегая вперед, скажу сразу, что на открытии Конгресса в Тбилиси, когда у всех нас кружилась голова от невероятности происходящего, Бассин спросил меня, кивнув на переполненный зал: «Как Вам это нравится? А помните, что Вы говорили мне о моей книге? Без того жульнического трюка был бы невозможен этот Конгресс».

Я должен был согласиться. Книга и последующие публикации Ф. В., на первый взгляд выглядевшие лояльными к официальной идеологии, расшатывали барьеры, вводили проблему бессознательного в круг научного обсуждения и в конце концов выполнили функцию Троянского коня. Ф. В. сделал для легитимизации этой проблемы в СССР больше, чем любой другой ученый.

Я не могу удержаться чтобы не рассказать немного о самом Бассине. Невысокий худощавый человек с вольтеровски острым лицом и вольтеровской же неизменной усмешкой, в свои семьдесят лет был самым живым собеседником в компании людей любого возраста. Скорость, с которой он схватывал суть проблемы, была удивительной. Видевший ситуацию с беспощадной ясностью, он отличался при этом неправдоподобным оптимизмом и энергией, которые в сочетании давали ощущение безграничного энтузиазма. Он и впрямь совершенно не ощущал своего возраста. Однажды, спустя несколько лет после знакомства, мы сидели в кафе и я жаловался на бесперспективность моего рабочего положения. Внезапно он сказал: «Что Вы торчите в Москве? Хотите, я помогу Вам получить лабораторию в Тбилиси? Вы будете там долго, счастливо и плодотворно работать в очень благоприятной обстановке, а когда Вы умрете, я добьюсь, что на здании института Вам установят мемориальную доску». Я засмеялся. Он был, напоминаю, вдвое старше меня. Но самое интересное – он почти не шутил. Казалось, он и вправду верит в свое бессмертие.

Он был остроумный и очень спонтанный человек. На каком-то совещании выступавший профессор говорил о нем что-то положительное и называл его «Филипп Васильевич». Филипп Вениаминович наклонился ко мне и шепнул: «Он придумал мне защитное отчетство».

Однажды вдруг повеяло рецидивом борьбы с космополитизмом. В научном журнале появилась статья какого-то ничтожества с хулиганскими нападками на А. Р. Лурия. Бассин ответил довольно резкой репликой в печати. Остальные промолчали. При встрече со мной Бассин возмущенно говорил: «Подумать только, она облила грязью такого ученого, как Лурия, и не нашлось ни одного умного и порядочного человека чтобы ответить». «Ну как же ни одного? Вы ведь ответили» – возразил я. «А я не порядочный» – тут же парировал Бассин с характерным смешком.

Он казался человеком тонко чувствующим коньюнктуру, а был при этом азартным и смелым и вступался за друзей. Дважды он помогал мне в конфликтных ситуациях, и одна такая история была особенно опасной. Вскоре после Конгресса в Журнале Невропатологии и Психиатрии появилась редакционная статья, где мои публикации в журнале «Вопросы Философии» противопоставлялись статьям Ленина. В 1980 г. это было серьезное обвинение. А тут еще в одном западном журнале появилась статья о проблеме сновидений с такой очаровательной фразой «Таким образом, Аммон, в противоположность Фрейду и Ротенбергу, считает…". Быть противопоставленным Ленину и сопоставленным с Фрейдом – это было несколько чересчур для советского гражданина, у которого докторская диссертация еще лежала в ВАКе. Бассину позвонил из Парижа наш общий друг профессор Шерток, и осторожно, ненавязчиво поинтересовался, работает ли еще Ротенберг.

Бассин написал блистательный ответ и добился его опубликования в том же журнале, где меня противопоставляли Ленину. Автор напрвленной против меня статьи так растерялся, что в комментарии к ответу Бассина написал: «Разве кто-то выступал против идей Ротенберга?» Поскольку противопоставление Ленину было очевидным, оставалось сделать вывод, что критиковал он позицию Ленина.

Точно так же вступался Бассин и за других людей, нуждавшихся в поддержке – и делал это всегда со скептическими комментариями стоика, не очень верящего в успешность своих действий, но действующего вопреки этому неверию.

Я вспоминаю эти подробности не только из желания воздать должное ушедшему учителю и другу, но и потому, что в них отразилась эпоха, в которой мы жили, и поведение людей в эту эпоху. Эпоха определяется далеко не только тем, что делают с нами власти и обстоятельства, но и тем, что делаем мы сами. Самоуважение и достойное поведение людей, их интерес не только к собственной карьере – тоже принадлежность этой ушедшей эпохи.

Вернемся к организации Конгресса. Бассин в лучших российских традициях в сущности предложил мне быть третьим и сообразить этот Конгресс на троих. Вторым был грузинский философ Аполлон Епифанович Шерозия, воспринявший авантюрную идею Бассина с большим энтузиазмом. Именно он взял на себя задачу убедить высокие академические и политические инстанции Грузии организовать этот Конгресс в Тбилиси. Это была счастливая идея. Бассин понимал, и это быстро подтвердилось, что в Москве и Ленинграде мы встретили бы отчаянное сопротивление высокопоставленных идеологов и могущественных бюрократов. Грузины же ценили свою относительную независимость, а перспектива такого научного Конгресса очень повышала их самоуважение, особенно с учетом запретной тематики.

Не менее важно было то, что Институт Психологии в Тбилиси был основан выдающимся ученым Узнадзе, разработавшим концепцию неосознаваемой психологической установки, и эта концепция была ведущей в институте. Согласно этой концепции, многое в поведении человека определяется выработанными на протяжении жизни установками, которые формируются исподволь и не осознаются. В отличии от многих положений психоанализа, эта концепция, будучи относительно более простой, поддавалась экспериментальной проверке, и с некоторой натяжкой ее можно было рассматривать как альтернативу классическому психоанализу. Благоприятными для созыва Конгресса были и тенденции в международной обстановке: стремление правительства СССР к разрядке, к упрочению экономических и научных связей с Западом, и в связи с этим – желание произвести впечатление открытого общества. Благодаря этим тенденциям идею Конгресса поддержал влиятельный бонза от идеологии – вице-президент АН СССР Петр Федосеев. К тому же Шерозия в прошлом был его аспирантом.