Я украл чужую жизнь - Алексей Андреевич Корнелюк

Заходит секретарша с весьма глубоким декольте и предлагает кофе, я разглядываю её родинку на ключице. От кофе отказался, Энтони брякает ложкой, размешивая сахар.

Кондиционер работал на всю, и от плеч к кистям выступила гусиная кожа.

Через стол двое мужчин за 40, одетые в строгие костюмы, внимательно рассматривают бумаги. Первый качал головой, как та самая неваляшка из советского прошлого, второй играл большими пальцами в догонялки, сцепив руки.

Я взглянул на Энтони. Отпивает, чмокает губами. Первый пиджак отрывает голову от бумаг. Снимает с переносицы очки, зажав двумя пальцами душку. Выковыривает из пазухи глаз несуществующую пылинку и как бы между прочим говорит:

– По вашей оценке не купим.

Второй, закончив шуршать бумагами, берёт с подноса чашку кофе. В кабинете повисает пауза. Мы с напарником переглядываемся.

– В таком случае разговор окончен. – отвечает Энтони и громче обычного ставит кружку на блюдце.

Лицо первого мужчины меняется, каменеет, даже ноздри почти не колышутся.

– Это не всё.

Я вынимаю руки из-под стола и тянусь за кофе.

– Показатели второго квартала снизились, возвращаемость клиентов падает.

Энтони отталкивается руками от стола и, отъехав на колёсиках, начинает медленно кружиться вокруг себя на кресле.

– Господа, если мы захотим послушать доклад на тему показателей, мы пойдём прямиком в отдел бухгалтерии. – останавливается. – Если вы хотите, чтобы мы задержались, предложите нам то, чего мы ждём.

Двое мужчин переглядываются, второй затягивает крепче и без того тугой узел галстука.

– Постепенный выкуп. Первый транш после подписания договора, второй после поглощения…

– Сроки? – вставляет Энтони.

Видно было, что мужчины не привыкли к такому тону. Мне самому было не по себе от напористости своего партнёра.

– От полугода до девяти месяцев.

Я отпиваю горький кофе.

Колёсики скользят на место, к столу, Энтони опирается одной рукой о стол, а второй тянется к мужчине.

– 4 месяца.

Второй мужчина собирает стопку из листков и прячет их в бежевую папочку.

– Договорились. – ответил он и пожал руку.

Выйдя из офиса, Энтони достаёт из нагрудного кармана изящный портсигар и, стукнув несколько раз кончиком фильтра о позолоченное дно, зажимает сигаретку в зубах.

– Сейчас не болтай. – подносит зажигалку. Делает глубокую затяжку. Свернув за угол, он, наконец, расслабился и расстегнул верхнюю пуговицу вельветового пиджака. – Переговоры заканчиваются там, где заканчивается видимость переговоров.

Я вскидываю вверх брови. Энтони снова затягивается.

– Наблюдают.

Я делаю вид, что понял.

– Они до сих пор в своём бизнесе, потому что хорошо знают правила игры. Как говорится, театр начинается с вешалки, а сделка там, когда кажется, что всё уже решено. Хорошо, что у тебя придурковатое лицо было. – Энтони выводит полукруг пальцами. – Сыграно отлично. Ты кофе будешь?

– А мы можем что-то кроме кофе пить?

Партнёр пропускает мой вопрос мимо ушей, направляясь к главному входу кофейни.

– Двойной капучино и…

– То же, что и тебе.

Пока мы ждали свой кофе, он продолжил:

– Это раньше перед сделкой ковыряли твои счета и движение денег, сейчас же скоринг строится на изучении твоей социальной активности.

Я взял из рук бариста кофейный стаканчик.

– Спасибо. – бросил я, спеша за партнёром.

– Твои выходы в сториз и посты скажут больше, чем кипа бумаг с цифрами. – толкает дверь. – Покажешь свою морду лица счастливее, чем положено – покупатели решат, что мы их нагрели, и потом затянут гайки.

Я отпил и в первый раз получил удовольствие от вкуса. Всё же домашний кофе ни в какое сравнение не идёт.

– Так, что позаботься о своей вешалке, если впереди ждёт отрепетированное представление. А теперь… – Энтони по-гусарски прижал к щекам усы. – Пора праздновать!

Глава 13

Надо сказать, «праздновать» для Энтони значило устроить полномасштабную содомию и ни в чём себе не отказывать. Что насчёт меня? Я был не против и ощущал себя золотой рыбкой в этом красивом дорого обставленном аквариуме.

Сперва пошло в ход шампанское, пузырьки били в нос, а градус в голову. Я ел канапе, лыбясь с набитым ртом, и всё пытался, да, увы, никак не мог пошутить, почему маленькие бутерброды называют канапе.

Пили в самой высокой башне, после десятого бокала я вразвалочку подошёл к панорамному окну и икнул, пролив несколько капель на гавайскую рубашку. Энтони раз в час удалялся в туалет и возвращался каким-то взвинченным, активным, и вот сейчас, подкравшись, он опустил тяжёлую руку мне на плечо.

– Это, брат, всё наше.

Отпечаток пальца жирным следом остался на окне. Я икнул.

Вернувшись за стол, я отпихнул остатки тонко нарезанного хамона, осетровую икру и откинулся на спинку стула. Перед глазами всё плывет да покачивается.

– Держи.

Моргнув, я опускаю голову.

Энтони держит то ли две, то ли одну сигару, они то сходятся, то расходятся, но когда я потянулся пальцами, обнаружил, что сигара всё-таки одна и где-то посередине.

– Мне бы водички. – произнёс я.

Партнёр щёлкнул пальцами, и рядом возник официант, наполняющий стакан водой. Жадно отпив из стакана, я большим пальцем прошёлся по кончику сигары и нащупал обрубок. Зажав её между зубов, я хотел было спросить, так ли я всё делаю, но Энтони уже подставил огонёк, и мне ничего не оставалось, как подкуривать, наполняя лёгкие терпким дымом.

А потом уплыл не только потолок, но и я вместе с ним. В далёкие беззаботные дали, где нет ни боли, ни разочарования, а есть лишь миг отупляющего блаженства. Я где-то на задворках сознания слышал что-то про «человеку плохо» и про себя думал, что за человек и почему плохо… Кто-то взял меня за подмышки и поволок.

Ноги я почти не чувствовал и опирался через раз.

– ДУРЕНЬ, ТЫ НАХРЕНА В СЕБЯ КУРИЛ? – привёл меня в чувство голос.

Я опирался о стену лифта и читал странную рекламу с доски объявлений про какой-то Фантазстан. Затем отключился и пришёл в себя ненадолго в такси, когда упал щекой на твёрдую замызганную кожу сидений.

Играла песня: «Рассея от Волги до Енисееея». На втором куплете меня, как полноводную реку, вырвало. Выблевав из себя и канапе, и икру осетра, я уплывал куда-то, подхваченный этим самым куплетом про Волгу и Енисей. К песне добавился мат таксиста, и слова из песни через каждые «блять» и «пиздец» я уже не разбирал, чувствуя, как с губ свисает тонкая ниточка слюны.

– Да открой же ты форточку! – возник голос, и к «блять» и «пиздец» прибавился шум ночного города.

Меня снова взяли за подмышки и куда-то потащили, силы в ногах не было.

Дверь. Раз ступень, два ступень,