История российского государства. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Борис Акунин

во-первых, отношение к Временному правительству: при всех трениях, эсеры и эсдеки поддерживали эту демократическую форму власти и готовы были дождаться выборов в Учредительное Собрание, где рассчитывали одержать победу и потом возглавить страну на законных основаниях. Во-вторых, выступая за мир без аннексий и контрибуций (общий лозунг всех социалистов), они не желали заключать невыгодный для России мир и призывали к «защите революционного отечества» — это называлось «оборончеством».

По множеству других важных вопросов оба крыла социалистического движения не могли договориться не только между собой, но и внутри собственных партий.

Социалисты-революционеры делились на «правых эсеров», с самого начала (в лице Керенского) участвовавших в работе либерального правительства, а в мае получивших еще несколько министерских портфелей; на радикальных «левых эсеров», которые требовали свержения Временного правительства, безоговорочного выхода из войны и немедленного раздела земли — не дожидаясь Учредительного Собрания; а еще имелись «центристы», занимавшие промежуточную позицию. При большой популярности эсеровских идей и массовом притоке новых членов (к лету уже миллион человек), это была аморфная и разномастная общественная сила, раздираемая непримиримыми противоречиями.

Примерно такая же ситуация сложилась и в РСДРП. По заведенной советскими историками традиции, партию называют «меньшевистской», но этот термин вводит в заблуждение. Он был запущен Лениным после раскола на лондонском съезде 1903 года, где социал-демократы разделились по вопросу о принципах устройства партии, и сторонники жесткой дисциплины получили большинство, однако в дальнейшем «большевики» подчинили своему влиянию довольно немногочисленную часть рабочего движения, а главную роль в нем играли умеренные социал-демократы, следовавшие классическому марксизму.

Слабой стороной РСДРП, как и у эсеров, была та самая партийная дисциплина, за которую бился Ленин. «Меньшевики» (будем для краткости называть их так, как традиционно принято) тоже раскололись на три фракции — по тем же ключевым вопросам отношения к Временному правительству и войне. Левое крыло, «интернационалисты», подобно левым эсерам, мало чем отличались от большевиков: тоже требовали немедленного прекращения войны и разрыва с «временными».

В общем и целом социалистический, советский (в первоначальном значении слова) фланг политической жизни в начале лета выглядел весьма пестрым и дезорганизованным, что в полной мере продемонстрировал Первый Всероссийский Съезд Советов, состоявшийся в июне. Председательствующий Ираклий Церетели, меньшевик, резюмировал: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». Тогда, согласно канонической легенде, с места поднялся Ильич и громко крикнул: «Есть такая партия!»

На самом деле было не совсем так. Заявление о том, что его партия «готова взять власть целиком», Ленин сделал не из зала, а с трибуны, на следующий день — и оно было встречено смехом присутствующих. Так называемые «большевики» составляли малозначительное меньшинство съезда, всего десятую часть делегатов.

Эту легендарную сцену многократно запечатлела советская иконография (слева — картина А. Кулакова, справа — Е. Кибрика)

Невозможно было представить, что через пять месяцев эти маргиналы действительно придут к власти.

Самой действенной из соперничающих партий оказываются большевики

В предыдущем томе, описывая процессы, приведшие монархию к гибели, я почти не упоминал большевиков, ибо эта группировка пока не имела особенной политической важности. В бурных событиях 1905–1907 годов роль «ленинцев» была третьестепенной. Террористическую борьбу вели в основном эсеры и анархисты; рабочим движением руководили меньшевики. К моменту Февральской революции РСДРП(б), как ее тогда называли, представляла собой довольно немногочисленную организацию, руководители которой находились или в эмиграции, или в Сибири.

Если говорить о соотношении случайного и неслучайного в крупных исторических событиях, эпопея семнадцатого года может быть описана следующим образом.

Самодержавие рухнуло, потому что оно не могло не рухнуть. Революция закончилась диктатурой, потому что и это было неизбежно. Но дальше включается фактор случайностный и личностный. Россия скатилась не в «генеральскую», а в «комиссарскую» диктатуру, потому что в июле и августе произошла череда более или менее случайных событий, сместивших баланс в левую сторону. А то, что из всех левых группировок верх взяла именно большевистская, — уже иллюстрация на тему «роль личности в истории». Вернее, двух недюжинных личностей — Владимира Ленина и Льва Троцкого. И чтобы понимать, как и почему история России пошла по большевистскому вектору, а, скажем, не по эсеровскому, нужно в обеих этих личностях как следует разобраться.

Начнем с Ленина, превратившего малозначительную и малочисленную группку политэмигрантов в мощный инструмент захвата власти. Именно в этом заключается главная историческая заслуга Владимира Ильича Ульянова (или его главное преступление — зависит от ваших взглядов).

При всём колоссальном объеме литературы о Ленине, из чтения очень трудно составить представление о живом человеке. Беспристрастных свидетельств почти нет — рассказчики или смотрят на объект снизу вверх, с благоговением, либо люто его ненавидят. Создается впечатление, что «живого и человеческого» в этом историческом деятеле было не так много. Всё его существование, все поступки подчинялись главной цели, так что определяющей чертой этого характера была почти сверхъестественная целеустремленность.

Дмитрий Писарев, которого Ленин высоко ценил и чью фотографию держал на письменном столе, очень точно описывает такой тип личности: «Сам мечтатель видит в своей мечте святую и великую истину; и он работает, сильно и добросовестно работает, чтобы мечта его перестала быть мечтою. Вся жизнь расположена по одной руководящей идее и наполнена самою напряженною деятельностью… Он счастлив, потому что величайшее счастье, доступное человеку, состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить безраздельно все свои силы и всю свою жизнь».

Когда именно юный Володя Ульянов «влюбился в идею», мы не знаем, но ничего уникального в подобном фантазировании не было. Российские юноши интеллигентского сословия в ту эпоху были чуть не поголовно охвачены подобного рода идеализмом. В конце девятнадцатого века под воздействием научного и социального прогресса очень многим казалось, что строительство «земного рая» в той или иной форме вполне достижимо.

Цель, к которой стремился Владимир Ульянов, была грандиозной и утопической: перестроить