История российского государства. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Борис Акунин

ключевых должностях — председателя совета министров и министра внутренних дел — оказались очень приятные, но абсолютно недееспособные Николай Голицын и Александр Протопопов, растерявшиеся в критической ситуации.

Да и само решение царя лично возглавить вооруженные силы было фатальной ошибкой. Советники пытались отговорить Николая от этого шага, но он никого не послушал. Во-первых, это означало, что отныне император нес личную ответственность за все неудачи и поражения (а их хватало). Раньше можно было снять одного назначенца и поставить другого, теперь же за всё в ответе оказывался сам царь. Во-вторых, и это не менее важно, в сверхцентрализованном государстве все рычаги управления — в столице. Кто владеет столицей, владеет всей империей. Николай же теперь постоянно находился близ фронта, в Ставке. Не окажется его в Петрограде и в момент, когда всё зашатается.

Наконец, тяжелой ошибкой было превращение столицы в центр сосредоточения армейских резервов. В Петрограде и его окрестностях накопилось около 300 тысяч «запасных». Логистически это объяснялось тем, что столица являлась главным железнодорожным узлом, отсюда легче было перебросить пополнения на тот участок огромного фронта, где возникала потребность. Но праздность солдат, малочисленность офицерского состава, усталость от войны, да и просто нежелание попасть в окопы делали эту огромную массу вооруженных людей крайне взрывоопасной. Довольно было искры, чтобы гремучая смесь воспламенилась. Это в итоге и произошло. Монархию не свергли мифические «трудящиеся», ее развалили запасные солдаты. «Трудящихся» разогнала бы выстрелами полиция; против вооруженных гвардейцев Волынского, Павловского, Литовского, Преображенского и других полков полицейские ничего поделать не могли.

Еще 27 февраля император считал панические донесения из столицы «вздором» и верил, что во всем виновата Дума — довольно ее распустить, и восстановится порядок. Дума послушно распустилась, но самые радикальные депутаты в тот же день создали Временный комитет. Одновременно возник самопровозглашенный Совет рабочих и солдатских депутатов, то есть у восстания возникло сразу два штаба.

Бездарное правительство тут же ушло в отставку. Два дня спустя самодержец остался в полном одиночестве — ему отказали в поддержке все командующие фронтами. 2 марта он отрекся от престола в пользу брата Михаила. 3 марта отказался от короны и Михаил. Монархия закончилась, революция же еще только начиналась.

Ей предстояло пройти через обычные для всякой революции этапы: эйфорический, хаотический и диктаторский.

Революционное правительство пытается создать новую, демократическую Россию

Особенностью сверхцентрализованной державы является то, что страна привыкает безоговорочно повиноваться решениям, принятым в столице. Поэтому огромная Россия наблюдала за поразительными петроградскими событиями в ошеломлении, но безо всяких попыток противодействия. В защиту режима царской власти, казалось бы так прочно державшейся, не выступил никто, даже ультрамонархические черносотенные союзы (впрочем, управляемые сверху провластные организации по-настоящему общественными не бывают и собственной политической волей не обладают).

Многие, конечно, растерялись, но преобладали настроения энтузиастические. Все устали от тяжелых испытаний, лишений, военных тревог, все были недовольны властью. Революции происходят, когда потребность в обновлении становится сильнее естественного страха перемен — когда большинством овладевает пресловутое настроение «так жить нельзя». Сколь бы колоссальным ни было терпение привыкшего к трудному существованию народа, на третьем году ужасной войны, невиданных потерь, обнищания, дороговизны оно истощилось. Всем хотелось надеяться на лучшую жизнь.

И новая власть, еще толком не сформировавшись, старалась соответствовать этим чаяниям. На страну посыпались декреты один революционней другого, причем из обоих штабов революции — и от правительства, наскоро созданного Временным комитетом распущенной Думы, и от петроградского Совета.

За две недели Россия стала самой свободной страной на свете.

Были амнистированы все политзаключенные, а уголовникам скостили половину срока. Репрессивные органы прежней власти — Департамент полиции, Жандармский корпус, Охранное отделение — упразднялись, а полиция заменялась народной милицией.

Провозглашались свобода слова, печати, союзов и собраний.

Снимались все губернаторы, обязанности которых переходили к земским деятелям. Смертная казнь была отменена. Все нации и религии уравнивались в правах, а еврейская «черта оседлости» отменялась. Женщинам предоставлялось избирательное право. Наконец, заявлялось, что высшим органом власти станет всенародно избранный парламент — Учредительное Собрание, по примеру Assemblée constituante Французской революции. Правительство заявило, что оно «временное» — только до созыва Собрания.

Петроградский совет, опиравшийся прежде всего на революционных солдат, своим «Приказом № 1» исполнил запрос этой шумной и напористой среды: установил революционные отношения в армии. Нижние чины уравнивались в правах с офицерами, старорежимные уставные строгости отменялись, главное же — вместо единоначалия вводилась демократия, власть выборных солдатских комитетов. Формально постановление касалось только петроградского гарнизона, однако новые правила скоро распространились на все вооруженные силы.

Оба органа революционной власти расположились в одном и том же здании, Таврическом дворце, где заседала Дума, только в разных его крыльях: Временный комитет, а затем Временное правительство — в правом, Совет — в левом, и это выглядело символично. Российский орел, лишившись короны, сохранил две головы и два крыла, причем одно забирало вправо, а другое влево.

О феномене Двоевластия, то есть о конфронтации Временного правительства и Советов, написано во всех учебниках истории, однако в самом начале никакой враждебности между этими инстанциями не существовало. Они нуждались друг в друге и вполне ладили между собой.

Странная на первый взгляд конструкция революционной власти объяснялась естественными причинами.

Депутаты Прогрессивного блока, наиболее радикальной части распущенной Думы, обладали в глазах страны какой-никакой легитимностью, символизировали некоторую преемственность государственной системы. Не надо было объяснять всей России, что это за люди и почему они объявили себя «временным правительством». Но думские деятели не имели никаких рычагов для восстановления порядка в столице. Погромы магазинов и винных складов, самопроизвольные расправы, да и просто грабежи при полном отсутствии полиции и какого-либо начальства погрузили Петроград в хаос. Нужно было, чтобы кто-то отправил разбушевавшихся солдат назад в казармы, а рабочих по домам. Сделать это мог только Совет солдатских и рабочих депутатов, пользовавшийся у восставших авторитетом.

При этом руководители Совета, почти исключительно социалисты, популярные среди солдат и рабочих, вовсе не стремились к захвату