На всё село один мужик (сборник) - Василь Ткачев

– От сумы, говорят, и от тюрьмы… – Николай Степанович хотел чуть подсластить этому щупленькому Ивану.

– Не зарекайся. Правильно. Дай пять!..

– Да жена первая, язва еще та, запёрла! Хочешь знать, за что?

– Нет.

– Иди ты! – насторожился Шершень. – Первый раз встречаю такого человека, который не хочет знать!.. Обычно все хотят. Одним словом, пошли с тобой выпьем, Николай Степанович. Николай? Правильно?

– Николай. Правильно.

– У меня еще память – уго! Всем памятям память! А на что мне ее было, собственно говоря, тратить? Книжек не читаю. Газет также… Не умею. Не способный. Но одно тебе скажу, и это без всякого вранья: телевизор смотрю как положено, пока не усну. Так что в курсе многих дел. Хороших и плохих. Слыхал, что в Эстонии с моим тезкой в этом году сотворили?

Николай Степанович догадался, что хочет сказать собеседник, хотя и удивился: а почему – тезка? Хотя что ж тут непонятного – коль памятник солдату, значит, обязательно Ивану? Ну, пусть будет и так. Поэтому, чтобы не усложнять разговор, ответил:

– Слышал.

– Еще бы! А Львов что выделывает? А Польша? А в той Польше, между прочим, где-то мой отец лежит… там зарыт… Если бы он жил, я бы, может, и показал бы фигу Колыме!.. На!.. На!.. На!.. А мне так и хочется иногда в тот телевизор крикнуть: а что, если еще какая мать лишится ума и родит еще одного Гитлера… Адольфа, забодай его комар!.. Эх, посмотрел бы я тогда, как бы он их поочередно всех к рукам прибрал… Что бы они без меня, без Ивана, сделали? Как бы отбились? Кто бы заступился за них, если бы не Иваны? Мы же всех их собой запахнули!.. А теперь, видите ли, еще рты раскрывают!.. Сегодня я бы на их защиту не пошел!.. Перед своим домом руки бы растопырил: не дам, мое!.. А там сами разбирайтесь, если такие умники!.. Пустят меня в телевизор, как думаешь, Николай Степанович? У тебя там связей нет случаем? Я бы сказал все это, а может еще и похлеще, что и тебе, – всему миру!.. Так бы шандарахнул, забодай его комар!.. Пусть слышат!.. На всех континентах и полушариях!..

Николай Степанович ничего не успел ответить. В сенях появилась жена Шершня, она ловко подхватила его под руку и оторвала от политики одним словом: «Перекур!» И повела мужа не туда, где продолжалось застолье, а домой. На прощание Шершень намеревался еще что-то сказать своему внимательному слушателю, но жена прикрыла ему рот ладошкой:

– Я тебе покажу Гитлера, холера такая!.. Я тебе!..

Очередной перекур без писклявого Шершнева голоса не имел уже такого эффекта, более был похож на обычную деревенскую беседу. Без Ивана стало грустно и Николаю Степановичу. Мужчины, которые выпили немножко более, чем надо, пытались закурить даже прямо за столами, оттуда их гнали во двор, и мало кто из них задерживался в сенях. Разогрелись. Вот теперь разогрелись! Прочь, ветер, с дороги! Привет, ёлочка!..

Однако и в сенях все же толпились мужчины – на этот раз почти одни некурящие. У тех перекур имел другое значение – надо дать отдохнуть телу, ведь не так просто сидеть за столом весь вечер. Галдели. Федор Хацков вспомнил, как служил в армии на Кавказе. Хвалил Кавказ. Хорошо там, говорил. Мишка Терешенок рассказывал, что как-то к нему приезжал зять, и встречу ту они хорошо отметили. И вроде бы оставили на утро бутылку водки. А проснулись – нету. Куда подевалась? Кто бы мог спрятать? Ты, жена? А жена, тетка острая на язык, за словом в карман не полезла, нашлась быстро:

– Где это вы видели собаку с колбасой на шее? Спрятать они захотели. А более глупого ничего придумать не могли – что отец, что зять?

Посмеялись. У Мити Буханова – свое:

– Про косилку свою вспомнил… Новенькую купил же. Около двора на ночь оставил. Утром дочка спрашивает: «Папа, а где твоя косилка?» Как – где? Стоит. «Нет, там ее нет». Смотрю: правда, нет. Украли. Наши не могли, конечно. Не спрячешь. Объехал все окружающие деревни. Четыре года искал. Нашел! Мужики, кому нужна косилка? Бесплатно отдам. Пока нашел, все свои силы истратил, видимо… Да и жизнь за это время другой стала. Изменилась заметно. Корову же не держу. Знаете. Сам сено не ем. Может, и не надо было искать? Пусть бы парни те косили себе и людям на здоровье. Хотя – нет: за вред, за любой вред все равно надо по рукам бить…

Откуда-то взялся Иван Шершень. Тут как тут.

– А я уже выспался! – тер он глаза дрожащими пальцами. – А моя дрыхнет. Сопит в две дырочки. Глянул на часы: ого, мне же на ферму скоро!.. А в голове, сами понимаете… Так вы что, все еще тут?

– А где нам быть? – повернулся лицом к Шершню Федор Хацков. – Свадьба же!..

Шершень согласился:

– И я своей говорю: свадьба же, а ты меня уволокла оттуда. Как же, говорю, там одни мужики без меня будут? «Спи!» Слышали? Это мне: спи! А я, может, не хочу. Бессонница у меня. Но ты ей поди докажи! – он повертел головой по сторонам. – Так что, и Николая Степановича, брата Егора, уже нету?

– Почему же, тут он, – кивнул на входные двери Митя Буханов. – В доме.

– В доме? В доме – не считается. Ишь, спрятался! А почему не там, где все? Непорядок! Перекур – он для всех перекур! Я правильно говорю, мужики?

Шершню никто не ответил, тогда он потянул двери на себя и исчез в доме.

– А, так вот ты где, Николай Степанович! – широкая добродушная улыбка появилась на лице Шершня. – А для меня уже новый день начался. Где бы тут чего тяпнуть, а то голова тяжеловата?.. Мне же теляток кормить скоро… Должен быть, как штык!.. – Иван наполнил первую чарку, что попалась под руку, водкой, задержал взгляд на собеседнике. – Так что, забодай его комар, выпьем, так сказать? За компанию? А?

– Нет, спасибо. Я уже и так, чувствую, много выпил.

– То вчера было. Да? Да. А сегодня еще не пил. Что было, то уплыло. Где твой шкалик, Николай Степанович? Да и как же дядя не выпьет за любимую племянницу, которая, вишь ты на нее, не кого-нибудь, а инженера сельского производства прибрала к рукам, приютила, так сказать. Человека солидного. Я же ее, сопливую, вот такой-то помню, – Шершень держал в одной руке чарку, а пальцы второй растопырил над полом, даже чуть наклонился, чтобы быть более достоверным. – Такой была… Вовремя я тут, у вас, оказался – чуть не проспал было мероприятие. Ну, со своей мымрой… сам же знаешь… Я разве не рассказывал вчера?

– Рассказывали. Много чего рассказывали.

– И про комсомольскую путевку?

– Ну, это конечно… в первую очередь… и с таким энтузиазмом рассказывали, что и мне захотелось туда, на Колыму.

– Сегодня не пустят. Не-а. Другая страна. Не пустят. А жаль. Комсомол был в почете. Так что, за племянницу не выпьешь?

Николай Степанович подставил чарку, Шершень наполнил ее и сказал:

– Теперь я вижу, что ты свой человек. Наш. Ну, пусть будет все хорошо.

И осушил посуду. То же самое, чуть помедлив, сделал и Николай Степанович.

– Теперь можно и перекурить…

– Вы закусите, – посоветовал Ивану Николай Степанович.

– А папироса – что, не закуска? Еще какая! Ого закуска! – и начал выбираться из-за стола. – Пошли, пошли, Степанович. Я же альбом принес. Покажу Колыму. Свой ты человек, вижу, тогда почему ж не показать. Вот он, альбом, тут… В коленкоровом переплете… При мне. Или, может, еще по одной?.. Чтобы лишний раз штаны не рвать о скамью, а, Степанович?

– Накормите телят, дядя Иван, а тогда и выпьем. Договорились?

Шершень задержал на бутылке с водкой долгий взгляд, передернув кадыком, согласился:

– Разумный человек дурного не посоветует. Правильно: сперва телят, а тогда можно будет… Тут или где глянем карточки? Тут света побольше.

– Можно и тут.

– Принимается! Держи пять!..

Шершень достал из-под ремня маленький альбомчик, который был перехвачен белой резинкой, развернул, полистал… потом еще полистал, на этот раз быстро… А тогда поднял альбом над собой, потряс – из него ничего не выпало. Альбом был без карточек. Посмотрел на Николая Степановича.

– Были же!.. Вчера листал!.. Были же!.. Ну, Татьянка, ну, подожди! – и на его глазах, что еще больше поразило гостя из города, показались слезы. – Так подвести!.. Всю мою Колыму вытрясла из альбома!.. До единой карточки!.. А я же там и с начальником в обнимку стою – с тем, что из Канавы!.. И печки на фотках были, что топил!.. И дрова!.. И много чего было на тех фотографиях, забодай ее комар! Хотел тебе, Николай Степанович, показать… похвастаться биографией… Не получилось. И все потому, что не везет мне на баб. Одна запёрла туда, а вторая и знать не хочет!..

Николай Степанович положил руку на плечо Шершня, а сам, пристально посмотрев в его влажные глаза, не сразу проговорил:

– Хорошая жена у вас, дядя Иван… Берегите ее… А карточки как-либо посмотрим в другой раз… Что мы, последний день на этом свете живем?

… На дворе по-прежнему бесился холодный ветер. Поближе к утру свадьба начала загасать, в сенях уже никого не было. О перекуре напоминало только сизое облако горьковатого дыма, которое намеревалось проскользнуть во двор и подбиралось к двери, когда кто заходил или выходил, однако ничего не получалось: холодный воздух с улицы опережал облако, всячески оттесняя его; он нагло и решительно врывался в сени и начинал властно хозяйничать тут, не обращая внимания, как у себя во дворе у новогодней елки…