Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

она запихивала в мешок вещи не старые, но надоевшие, долго не снашиваемые, хотя и вышедшие из моды. Целый тюк секонд-хэнда, как она сама, кстати, пошутила!

Если их переделать… Мысль мелькнула, но не нашла отклика в ее душе. Для таких дел нужен подъем, желание выглядеть, нравиться, в наличии же присутствовал явный упадок.

Мешок заполнился под завязку, и Марина пошла за следующим. Трехстворчатый шифоньер был битком забит, как упомянутый магазин «вторые руки». А еще на антресолях пылились два огромных чемодана, в которых лежали вещи, пересыпанные антимолью.

Но до антресолей очередь дойдет позже. Марина даже толком не помнила, что там, и подозревала, какие «сюрпризы» ждут хозяйку!

Пришлось тащить эти мешки вниз — в мусоропровод они бы не влезли, — и только на первом этаже она сообразила, что идет в белом купальном халате, но возвращаться ей было лень.

Марина прислонила мешки к огромной емкости за деревянными дверями, в которую с верхних этажей ссыпался мусор. Две старушки, сидевшие на лавочке как раз напротив дверей, едва дождавшись, когда она отойдет, рысью кинулись к ее мешкам. А она еще думала, поставить их рядом или забросить наверх!

Десять дней назад она мало чем отличалась от этих самых старушек.

Марина вошла в подъезд и стала подниматься по ступенькам, и тут только алкоголь ее достал. Можно сказать, со всех сторон. Ее желудок, десять дней обходившийся одной водой, содрогнулся, приняв в себя одним махом хлеб с икрой и красное десертное вино «Черный лекарь». Новая жизнь начиналась тяжело. Со спазм, головокружения и тошноты…

Неужели у нее из жизни выпало целых десять дней? И тут же внутренний голос подсуетился: «Одиннадцать лет семейной жизни выпало… из жизни! Об этом бы подумала».

Марина закрыла входную дверь на два замка, накинула дверную цепочку — ее отчего-то лихорадило. То ли от выпитого, то ли начинался новый виток ухода от действительности.

Телефонный звонок зазвенел среди тишины точно набат. Марина как раз подошла к кровати, поймала себя на этом привычном маршруте, ноги несли ее сами, и от неожиданности покачнулась, но трубку взяла.

Звонила школьная подруга, которая до того не звонила лет пять. Наверное, биополе урожденной Меньшовой излучает такой громкий сигнал SOS, что отзываются на него даже вот такие давно не звонящие друзья, как Катя.

— Слушай, Мариша, сегодня видела на улице Лизку Лях. Вообще-то она теперь не Лях, а, кажется, Демченко… или Дименко… не важно! Она мне такое порассказывала! Веришь, меня просто распирает от желания поделиться с кем-нибудь, кто Лизку прежде знал.

Лиза была самой красивой девочкой в классе и первой из всех вышла замуж за какого-то крутого мужика. У него была и машина, и дача. Квартиры не было, он оставил ее бывшей жене, а новую квартиру Лиза с мужем купили уже спустя год. Все знакомые девчонки ей завидовали.

И вот теперь…

— Представь себе, — взахлеб говорила Катя. — От нее ушел муж. От Лизки! Я думала, в крайнем случае это сделает она… Уйти от такой женщины!.. И что ты думаешь? Она не растерялась. Шутила: улетаешь, лети, пожалуйста! Занялась собой. Массаж, бассейн, маски, то да се. Помолодела лет на десять. Пять лет назад она выглядела старше, чем сейчас. И думать забыла про своего козла. А он, между прочим, уже обратно скребся.

— Зачем?

— Как зачем? Та-то вроде и помоложе Лизки, и ногами подлинней, зато в голове одна извилина. Представь, после Лизаветы, которая и Баха знает, и Гете… Короче, он поскучал с этой молодой и длинноногой, да и передумал с ней оставаться, решил к Лизке вернуться.

— А она?

— Не пустила. Зачем он теперь ей? У нее мэны покруче, а уж внешностью — не чета плюгавому Эдику. Слушай, я видела одного из них — вылитый Сильвестр Сталлоне!

Марина положила трубку и задумалась. Безусловно, пример Лизки куда лучше Нинкиного. Так что до той поры, пока информация о неурядицах в Марининой жизни достигнет широких слоев населения, ей нужно успеть кое-что сделать. Она представила, как ее вот так же обсуждают между собой подруги, и поежилась. Катьке не сказала ни о чем. Хотя она поинтересовалась:

— Как там твой Ковалев?

— Процветает, — сказала Марина правду.

— Счастливая! — сказала Катька.

Конечно, она не отделяла Михаила от Марины. Раз ее муж процветает, значит, и она тоже. Пусть подольше будет в неведении. Лучше уж привлекать к себе внимание успехом, чем несчастьем.

Утром Марина позвонила на работу. Попала на начальника — благо он приходил раньше других.

— Лев Евгеньевич, я разболелась. Извините, что не звонила. У нас не работал телефон, строители рыли котлован, бульдозером линию зацепили… И дома никого не было. Сегодня впервые с постели встала. У меня больничный лист…

— Конечно, конечно, — засуетился начальник. — А когда ты выйдешь на работу?

— Я как раз звоню, чтобы попросить у вас отпуск…

— Ковалева! — возмутился он. — Ты же не хотела идти в отпуск. Я предлагал. Ты забыла? Мы пообещали Малышенко.

— Но я же не знала, что заболею!

— У тебя что-то серьезное?

— И не говорите, неделю пробыла между жизнью и смертью.

— Что же у тебя за болезнь такая? Лето, тепло…

— Какой-то азиатский вирус, — беззастенчиво соврала Марина и сама этой легкости удивилась.

Прежде начальника она побаивалась и, разговаривая с ним, обычно робела или, как говорила Вика, бекала-мекала. Теперь она говорила, слегка растягивая гласные, явно кокетничала и отчетливо представляла себе, как удивлен Лев Евгеньевич.

Он, как мужчина, сразу почувствовал, что с его неприметной, серенькой бухгалтершей что-то произошло. Ее неизвестно откуда взявшийся грудной голос волновал даже при телефонном разговоре. На мгновение ему показалось, что он говорит совсем с другой, незнакомой ему женщиной.

— Ковалева! — позвал он, чтобы избавиться от наваждения.

— Слушаю вас, шеф! — отозвалась она, и это тоже было новым — шефом Марина его никогда прежде не звала. И потом, этот доверительный тон… — Скажите Малышенко, что я вернусь через две недельки. Только подлечусь немного.

Сказала как о деле уже решенном, и главбух, только что собиравшийся ей отказать, лишь спросил: