Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

Лариса Кондрашова

Брошенная

Глава 1

Алла Пугачева пела из радиоприемника на кухне: «Люби его, детка, как я не смогла. Люби его крепко — он хочет тепла». В том смысле, что мужик от женщины ушел, а она беспокоится, чтобы другая делала все как надо. Не повторяла ее ошибок.

Нет, ты прикинь, тепла ему захотелось! Да такую песню и слушать не стоит! Подумать только, к чему певица призывает: позови разлучницу к себе, напои ее чаем, дай соответствующие инструкции, как с кобелем-возлюбленным поступать… А что, очень даже благородно. Только тогда зачем «сильная женщина плачет у окна-а-а…»?

Марина расхохоталась: смех гулко прокатился по пустой квартире, хотя мебель вроде стояла на местах и негде было катиться этому самому смеху. Услышит кто-нибудь, как она тут хохочет сама с собой, и подумает, что женщина с катушек съехала…

А все потому, что в отличие от Пугачевой Марина вовсе не сильная. Если разобраться, она даже слабая, потому и никак не может осознать того, что в ее жизни произошло. Ей не верится в случившееся, как не верилось бы в страшный сон. Она не замечает, как повторяет будто заведенная: «Не может быть! Этого не может быть!»

Люди! От Марины Ковалевой ушел муж! Это она — мадам Ерошкина. Только та же Пугачева поет об этом весело: мол, поезд ее ушел, а так все тип-топ. Вернее, ту-ту, ту-ту… А у Марины жизнь кончилась.

Она откликается на случившееся лишь частью своего сознания — охватить во всей полноте жизненную катастрофу просто нет сил. Ясно только: это конец!

Марина говорит себе, что теперь надо нести с достоинством свой крест брошенной жены. Но вот не успела его поднять и взгромоздить на себя, как тут же уронила. Вернее, упала вместе с ним. Теперь лежит, придавленная этим крестом, и даже раздавленная. Без чувств. Без сердцебиения. Лежит, как в гробу. Одна в трехкомнатной квартире.

Хорошо хоть, сын в пионерском лагере. Нет, это теперь называется скаутский лагерь. Не важно. Ребенок отдыхает и ни сном ни духом не ведает, что он уже наполовину сирота. Не думает же супруг, что Марина будет отпускать с ним Юрку, как в фильме «Папа на воскресенье»? Пусть и не мечтает! Сын ее, и только ее! Вряд ли суд — если бы Мишка надумал подать в суд, чтобы отобрать у нее сына, — стал даже разбирать его заявление. Как в фильме «Крамер против Крамера».

Марина потому все время вспоминает то песни, то фильмы, что своего опыта у нее совершенно нет. Да и какой может быть у нее опыт — муж у нее один-единственный… был. Теперь хорошо бы узнать у кого-нибудь — из жизни, а не из глупой песни, — как ведут себя оставленные женщины? Кричат? Рвут на себе волосы? Сходят с ума? Пьют упаковками транквилизаторы? Режут вены, принимая ванну? Или вот так же бесцельно сидят на чистой, выскобленной кухне, сложив руки на коленях. И ощущают в голове звенящую пустоту. И звенит пустота одним-единственным вопросом: «За что?»

Когда с человеком подобное случается, он обычно считает, что такого никак не заслуживает. То есть сплошь и рядом с другими это бывает, а вот с ним не должно происходить!

Марина всегда была верной женой. Заботливой. Безотказной. Самоотверженной. В чем ее можно упрекнуть? Она даже тряпок модных себе не покупала, все ему, Мишеньке. Первое время он еще стеснялся: «Давай и тебе что-нибудь купим». Она выбирала: колготки там или помаду, чтобы успокоить его совесть. И страшно гордилась своим благородством: Мише надо, у него работа на людях. С иностранцами встречается. С администрацией города. А ей для кого наряжаться?

И ни разу не подумала: «А для себя?»

Пой теперь, ласточка, на свой лад: «Серая женщина плачет у окна!»

Марина подошла к зеркалу, из которого на нее смотрело бледное, рыхлое существо в старом, застиранном халате, с волосами-сосульками и с глазами загнанного зверя. Жалкое зрелище.

— Я не смогу без него жить, — сказала она своему изображению.

— Ничего не поделаешь, придется, — качнуло оно головой.

Нет, это решительно невозможно! Одинокая! Какое страшное слово… Но почему одинокая? Штамп в паспорте у нее все еще стоит. По паспорту Марина — замужняя женщина… Она вдруг начинает лихорадочно искать свой паспорт, чтобы лишний раз посмотреть на чернильный прямоугольник. Не исчез ли он вместе с мужем? Нет, все в порядке! Она замужем! А та, к которой ушел ее законный муж, неизвестно кто. Любовница! Сожительница! Проститутка!

Марина всегда была довольна жизнью. У нее имелся муж, и это казалось вечным, незыблемым. Она собиралась прожить с Михаилом до гробовой доски…

«В одном и том же старом халате!» — услужливо подсказал внутренний голос.

Михаил ее самопожертвование принимал как должное. Обнимал за плечи, шутил: «Ты у меня экономная. Другие бабы из своих мужей кровь пьют — купи то, купи это, а ты довольствуешься малым. Ты бескорыстная. Ты хозяйственная. Мне повезло с женой!»

Она млела от его похвал и старалась экономить еще больше. Помаду — самую дешевую! Крем для лица — не дороже десяти рублей, а то и вовсе обходилась без него. Тушь покупала ленинградскую, за пять рублей…

В конце концов Михаил стал ее стесняться. Сейчас стало понятно — муж, одетый с иголочки, и Марина в старой, немодной одежде никак не выглядели парой, мужем и женой. Одна его туалетная вода стоила, как два ее платья.

И он уже не брал ее с собой на всякие там званые вечера, презентации. Мол, чего ей делать среди незнакомых людей? А он быстренько смотается — туда и обратно. Причем в последнее время «обратно» порой затягивалось до утра. Где он был так долго? По собственному выражению, оттягивался с коллегами. Он полюбил теперь вставлять в речь такие вот словечки.

А Марина? Первое время еще ждала его, не ложилась спать. Тупо смотрела в телевизор, пока не кончалась очередная программа. Тогда щелкала пультом, искала канал, на котором передачи шли круглосуточно.

Потом ждать перестала — утром ей нужно было идти на работу, она