Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

вода, и выбрала самую дорогую. Обтерлась ею с ног до головы — пахнуть так пахнуть!

Сестренка Вика сразу унюхала:

— Ого, у тебя какая-то крутая туалетная вода. Откуда?

— У меня много чего есть, — скромно отозвалась Марина, — о чем ты даже не подозреваешь.

— Например? — заинтересовалась сестра.

— Например, огромный тюк «секонд-хэндовских» вещей.

— Ты стала одеваться в секонд-хэнде? — удивилась сестра.

— Я всегда в нем одевалась, — грустно сказала Марина. — Просто раньше не задумывалась, как это называется.

— Теперь ты поняла, что случается с людьми, которые себя не любят?

— Думаешь, в этом все дело? — без улыбки спросила Марина, но Вике тоже было свойственно чувство справедливости, и она сказала:

— Наверное, неприятности такого рода случаются со всеми, но, думаю, со здоровыми эгоистами — гораздо реже.

— Раньше я такого выражения не слышала — здоровый эгоист.

— Потому, что эгоизм бывает нездоровый. Это беспредельщики, которые считают, что на свете имеют право хорошо жить только они, как личности исключительные. Здоровый же эгоист живет сам и дает жить другим…

Марина присела на табуретку на кухне, куда за ней пришла и Вика.

— Первый раз вижу на тебе этот халат, — заметила она. — Нехилый.

— Ты теперь многое будешь видеть на мне в первый раз.

— Хочешь сказать, что ты готова начать жизнь сначала? — оживилась сестра.

Марина подумала и заколебалась. Оказывается, на эту тему легче рассуждать, чем что-то радикально менять в своей жизни. Она лишь новый халат надела, а словно революцию произвела. Плюс ко всему чувство вины еще где-то там копошится: могла бы поберечь его до лучших времен!

Потому ей пришлось сделать над собой некоторое усилие.

— Наверное, теперь хочешь не хочешь, а придется…

— Нет, так я не играю! — подражая мультяшному Карлсону запротестовала Вика. — Так я даже начинать с тобой не буду! А вот когда ты сама дозреешь и скажешь: «Виктория, я готова!» — твоя сестра к тебе тут же приедет и проведет для тебя короткий экскурс в современную жизнь…

— Хочешь сказать, что я несовременна?

— Ты несовременна, как старый большевик, ты консервативна, ты ретроград…

— Дегенерат! — рассердилась Марина. — Кончай обзываться, а?

— Сейчас доем бутерброд и уйду, — рассмеялась Вика. — А ты над моими словами подумай.

— Погоди доедать, — сказала Марина. — У меня ведь в заначке не только вино хорошее, но и банка черной икры. Я никогда не ела ее «от пуза». Все для гостей берегла, для Миши, если он болел. Иммунитет поддерживала! А сегодня я предлагаю съесть ее вдвоем.

— Разошлась! Юрке оставь, завтра ребенок приедет.

— Он икру терпеть не может. А ты чего испугалась?

— Подумала, вдруг это у тебя временное умопомрачение? Оно пройдет, ты увидишь, что натворила, расстроишься. Заставишь меня съеденное компенсировать, а у меня как раз сейчас тяжелое материальное положение…

— Может, подкинуть тебе тысчонку-другую?

— От удивления у нее на лоб полезли глаза, — сказала о себе Вика в третьем лице. — Спасибо за заботу, пока не надо, но буду иметь в виду… Интересно, произошедшие в тебе изменения необратимы или это только бзик?

— Ты подозреваешь, что я все еще сплю, но с открытыми глазами? — вздохнула Марина. — Увы, я окончательно проснулась и даже расстроилась: сколько времени прожила без любви к себе! Чуть совсем не пропала…

Глава 3

Вика ушла, и в квартире настала тишина. Такая оглушительная, что Марина вздрогнула, когда в ванной из крана сорвалась большая капля и шлепнулась на дно.

Она сходила прикрутила кран и опять села.

«Надо же, — подумала о себе Марина, — я так привыкла с утра до вечера торчать на кухне, что даже в самые ответственные моменты жизни сижу именно здесь, а не, например, в той же гостиной. Сижу и жду у моря погоды…»

И что еще странно, алкоголь ее не взял. На пару с Викой она выпила бутылку вина, по триста пятьдесят граммов на нос, и ни в одном глазу! Раньше с одной рюмки пьянела…

Она поднялась и как была, в новом махровом халате, побежала к кладовке, чтобы забрать из нее самый большой полиэтиленовый мешок. Потом открыла платяной шкаф и стала сбрасывать в него свои старые платья, свитера, халаты — все, что носила долгие годы и всегда жалела выбросить. Думала: «А вдруг пригодится?»

Для кого пригодится? Для нее, для Марины. Когда наступит черный день и она не сможет покупать себе одежду. Вот черный день и наступил. Носи, Марина, этот хлам! Правда, деньги на новые вещи у тебя пока есть, но тебе же ничего не надо! Ты никуда не ходишь. Ты никому не нужна…

От собственных мыслей в душе что-то заледенело. Неужели для нее все кончилось и действительно ни один мужчина не глянет в ее сторону, как в одну из их семейных ссор пророчествовал муж Михаил? Неужели — никто?!

Совсем недавно она о мужчинах и не думала, а теперь вдруг стало обидно. Если она никого себе не найдет, ни в кого не влюбится, то всю жизнь будет беззащитной перед бывшим мужем. Пусть она с Михаилом не развелась, но в мыслях уже так и думала: бывший! Тогда он в любое время может вернуться, а она, как Пенелопа, будет его ждать. Вернее, и он сам, и все прочие будут так думать…

Марина поймала себя на каком-то новом, глубинном чувстве ярости, с каким она пихала в мешок эти вещи, и была эта ярость сродни ярости человека накануне генерального сражения с врагом, который доселе во всех схватках его одолевал, а теперь шансы на победу были равны.

Поздновато пришло к Марине это чувство. Тогда, когда другой уже распорядился за нее, решил, не то, как ей дальше жить, а то, как она жить уже не сможет. Всего одним своим телефонным звонком: «Собери мои вещи. Я ухожу от тебя».

Она опять заплакала, но были это уже не слезы безнадежности или растерянности, а обиды и даже злости на себя, такую лапшу!

Теперь