Стилет с головой змеи. Петербургские детективы - Виктор Зорин

Оттого что глаза гада несоразмерно велики, взгляд, как вы можете убедиться, оставляет жутковатое впечатление. Однако поверьте моему опыту, даже в неумелых руках, это – очень опасная вещица.

Не могу передать, как я сожалею, что этот стилет достался не мне, однако от всей души поздравляю Феликса Петровича с этим чудом оружейного и ювелирного мастерства.

Здесь Веригин, всё-таки, сорвал аплодисменты. Он вернул стилет дядюшке, и желающие стали по очереди рассматривать диковину. Мужчины обсуждали смертоносные свойства оружия, а дамы ― великолепные изумруды и зловещий взгляд змеиной головы.

Представление не обошло и меня. Почувствовав тяжесть клинка в своей руке, я вдруг осознал, что дядя заплатил за своё приключение колоссальные деньги.

Когда любопытство присутствующих было удовлетворено, дядюшка снова взял слово:

– Прошу извинить старика, ― сказал он, нежно обнимая футляр с сокровищем. ― Сейчас я уединюсь, а вы можете продолжать веселиться. Я побеседую наедине с гостями и расскажу родственникам, что их ожидает в моём завещании.

Разговор по душам

После ухода виновника торжества мной овладела одна, но пламенная страсть: я искренне захотел стать единственным наследником дядюшки. Увы, я понимал, что это невозможно, но никак не мог отбросить заветную мысль. Когда мне показалось, что я взял себя в руки, фантазия принялась рисовать мне картины спокойного достатка в будущем. Логика была категорически против чудных видений: во-первых, дядюшка хронически скуп; во-вторых, в медовых картинах я не видел себя адвокатом, а это противоречило планам моего благодетеля; в-третьих, дядюшка прекрасно себя чувствовал и не собирался умирать.

В конце концов, пришёл и мой черёд навестить кабинет Феликса Петровича. Дворецкий Ерофей – чопорный и величавый, как австрийский полковник, пригласил меня войти и проводил до дверей.

Полный надежд, я вошёл в кабинет дяди. Эта сильно вытянутая комната начиналась широкими двустворчатыми дверями и заканчивалась высоким окном. Вдоль всей левой стены тянулся книжный шкаф от пола до потолка. На противоположной стене висели два неплохих портрета моих деда и бабки по материнской линии, а между ними наш новоиспечённый коллекционер развесил кинжалы и ножи. Там же стоял длинный кожаный диван, на котором хозяин иногда отдыхал в середине дня.

Дядя сидел за столом в пенсне и внимательно рассматривал какой-то документ. Он пригласил меня сесть в кресло напротив, которое стояло совсем рядом с несгораемым шкафом. В этом шкафу хранились ценные бумаги, наличные и, конечно, футляр со знаменитым стилетом, так что посетитель должен был испытывать некоторое волнение, сидя совсем рядом с богатством дома Лесковых.

– Дорогой мой, ― ласково начал дядюшка, ― у меня есть обязательство перед твоей матерью ― дать тебе хорошее образование. Да, как мы уже говорили, ты выучишься на адвоката, будешь помогать в моём деле и, я надеюсь, встанешь на ноги.

Вы не поверите, но он достал из стола счёты и принялся щёлкать костяшками у меня на глазах.

– Пока ты учишься, будешь получать двадцать рублей в месяц, то есть – двести сорок в год минус вакации. Итого – сто восемьдесят рублей в год. За пять лет в университете, ты получишь от меня – ого! ― девятьсот рублей.

– Вот это «ого!» ― подумал я, огорошенный жадностью родственника. Я понимал, что он не должен меня содержать полностью, но двадцать рублей – это зарплата рабочего. Сегодня оказалось, что дядюшка грохнул кучу денег только на то, чтобы привезти стилет в Россию, а родного человечка он рассчитал, как работника на текстильной фабрике.

– Но ты не переживай, ― радостно продолжил старый скупердяй. ― Ты – человек молодой, поэтому я округлю эту сумму до тысячи рублей. ― Он победно взглянул на меня, ожидая увидеть обожание.

Я криво улыбнулся.

В наследство твоей матери я оставлю ещё одну тысячу рублей.

– Ай, да дядя! Ай, да сукин сын! Десятки тысяч спустить за неделю и оставить родной сестре тысячу…

Я был потрясён, а дядя, как ни в чём не бывало, ждал потока благодарностей и воздаяния своей щедрости.

– Благодарю вас, дядюшка.… Весьма, ― выдавил я, встал и, ошеломлённый, направился к двери. Несмотря на хорошо подвешенный язык, мне никогда не удавалось поспорить со стариком по-настоящему. Поэтому сейчас я страшно завидовал сестрице Ирине, которая могла пойти против отца, не оглядываясь на последствия.

– Да, и пригласи Веригина, пожалуйста, ― послышалось мне в спину.

Я был чертовски зол. Наверное, всё отразилось на моём лице, поскольку Веригин с большим беспокойством выслушал от меня дядину просьбу.

Веселье прерывается

Я не заметил, как Измайлов подошёл ко мне:

– Прошу прощения, вы, кажется, имели неприятный разговор с Феликсом Петровичем.

Не умея лукавить, я ответил довольно резко:

– Я страшно зол на него.

– Это ― из-за его жадности, верно?..

– Откуда вы только всё знаете… ― меня охватила досада.

– Я же охранял его драгоценную реликвию. Дело в том, что я не хуже Веригина знаю настоящую цену стилета. Благодаря историческому шлейфу, подобная вещь на том же аукционе Друо ушла бы не меньше, чем за семьдесят тысяч рублей на наши деньги. Если бы аукциону предшествовала реклама, стоимость стилета могла взлететь до ста сорока тысяч рублей

После услышанного я, вероятно, выпучил глаза:

– Вы верите в подобную сумму?..

– Я уверен в ней: заезжая во Францию, временами я предлагаю охранные услуги господам, совершающим сделки на крупных аукционах. Именно там я познакомился с Эженом Тибо, ― ему я тоже иногда оказывал помощь. Поэтому по роду работы мне необходимо знать аукционные расценки и результаты торгов.

Но дело не в этом. Феликс Петрович купил крайне дорогую вещь. Не буду открывать сумму сделки с де Роганом – это тайна. Но после покупки стилета, предлагая мне плату за услуги, он бился, как лев, чтобы сбить цену.

– И вы…

– Да, мне пришлось слегка уступить. Поверьте, я неплохо узнал вашего дядю во время обсуждения моего вознаграждения. Он даже пытался отказаться от части предосторожностей, чтобы не платить больше.

– Поэтому основные расходы – сделка с де Роганом и оплата поездок по Европе?

– Вы умеете думать, молодой человек.

– А охрана, выделенная господином Кудасовым?

– Уверен, что и Егор Федотыч без разговоров получил только деньги на билеты и обустройство своих агентов, а в цене на саму охрану ему пришлось уступить. Обратите внимание, что, в отличие от Веригина, который ничего в этот раз не получил, кроме предмета для профессиональной зависти, господин Кудасов так и не пошёл беседовать с Феликсом Петровичем в кабинет. Он уверен, что не получит больше ни копейки.

– Но Иван Сергеевич отправился к дядюшке не из-за денег.

– Конечно, нет. Он решил ещё раз взглянуть на сокровище и предмет своих будущих воздыханий, ― Измайлов улыбнулся.― Коллекционер – это вид одержимого человека. Не удивлюсь, если он сам предложит за стилет деньги. И снова не удивлюсь, если ваш дядя ему категорически откажет.

Все-таки, Лев Николаевич мне нравился: он объяснял невидимое так, словно сам слышал разговор Веригина с дядей.

– Михаил Иванович, ― сказал он, ― махните пока на всё рукой и получите удовольствие от сегодняшнего вечера. Я приглашу на танец mademoiselle Кати, а вы – нашу добрую хозяйку Елизавету Кондратьевну. Вон возвращается поскучневший Веригин – ему мы деликатно оставим тур с Амалией Борисовной, ― Измайлов по-мальчишески подмигнул.

Игорь за роялем играл первые такты мазурки, а Егор Федотыч, чтобы не провоцировать супругу на танец, присел рядышком, намереваясь, по-видимому, перелистывать ноты. Ирина сидела в сторонке у окна и временами поглядывала на улицу. Казалось, она кого-то ждала.

Что умел неплохо делать мой брат – так это весело играть танцевальные мелодии. Особенно ему удавались польки и мазурки: он увлечённо хлопал пальцами по клавишам, пока Кудасов с крайне серьёзным видом ждал кивка для переворота нотного листа. В этот вечер я понял, что лучше всех танцует Кати, чуть скромнее – моя тётя. Объятий Амалии Борисовны мне удалось избежать, ― она устала после тура со Львом Николаевичем. Ирина не танцевала.

Мы, как раз, переводили дыхание после очередной польки―бабочки, когда дверь гостиной открылась, и в неё как-то боком вбежал Александр Ланге, дядин секретарь. Присутствующих поразило не столько его неожиданное появление, сколько весь его вид, не предвещавший ничего хорошего. Одет он был обычно, даже – по-деловому: чёрный сюртук, чёрные брюки, чёрная в полоску жилетка, но лицо перекосила гримаса страдания и неверия в происходящее.

Дверь во время появления Ланге оглушительно хлопнула, поэтому все смотрели только на него. Он сделал вдох и громко крикнул: