Баламут (СИ) - Alexander Blinddog

— Знаешь, — сказал наёмник. — Подумал я тут. Дел-то у меня совсем невпроворот. То лешие буянят, то ведьмы молоко кислят. То да сё, столько дел, столько забот. Некогда мне возиться с какими-то там Горынычами. Мелочь это, так, ерунда, на пять минут мечом помахать. Не моего полёта птица этот Змей, смекаешь? А ты, я гляжу витязь удалой, кого хочешь сможешь соплёй перешибить. Сам справишься. Поеду я обратно, пожалуй. А ты конечно иди, иди своей дорогой, спасай княжну.

Алексей насупился.

— Уехать хочешь? Ты что же это, струсил, наёмник?

— Чего? — возмутился Баламут. — Ещё никто и никогда не называл меня трусом. Ну, почти никто и никогда. Если вы хотите сказать что-то одно о Баламуте — скажите, что он красавчик. Потом добавьте, что он не трус.

— Раз не трус, значит будем искать княжну. И точка.

— Ну, не хотел, конечно, этого вслух говорить, но всё-таки, — Баламут снял шапку, придал лицу самое горестное выражение. — Ты сам подумай. Сколько времени-то уже прошло? Может, Горыныч-то твой уже того, съел княжну, а? Откушал твоей Василисушкой и вся недолга. Да косточки белые обсосал потом, причмокивая.

— Неправда это. Я сердцем чую, что жива она.

— Моё же сердце и опыт великий, многолетний, говорят мне, что княжна уже давным-давно стала завтраком. На худой случай — ужином. Так что искать её смысла нет, только время терять. Каждый день новые твари простых людей беспокоят, мне помогать им надо быстрее. Нет у меня возможности годами тут взад-вперёд ходить бесцельно. Ну а ты, Алексей, сын Владимира, конечно, если хочешь, то ищи, пока не надоест. Мне же поторапливаться пора, поеду я обратно на большой тракт.

Княжич пригнул голову, будто молодой бычок.

— Никуда ты не пойдёшь, ты слово дал. И на награду согласился.

— Ну, слово дал, слово взял. Одним больше, одним меньше. Согласен с тем, чтобы меня считали пустобрёхом. Ладно, так и быть, понесу этот крест.

— Никуда ты не пойдёшь, — повторил княжич.

— Да? И что же меня остановит? — спросил Баламут.

Алексей остановил коня, посмотрел наёмнику прямо в глаза.

— Я дядьку своего предупредил, чтобы он уже по всем заставам оповестил насчёт тебя. Покажешься где без медальона — тебя тут же в темницу кинут, а там уж заплечных дел мастер мигом выведает, что ты со мной сделал, да в каких дебрях бросил одного.

— Врёшь, холера бесстыжая.

— Хочешь проверить?

Баламут задумался.

— А ну как, я бы убил тебя, да снял бы медальон с твоего хладного тельца? М-м-м? Что тогда, витязь псковский?

Он придал лицу самый кровожадный вид, какой только мог изобразить.

Алексей хмыкнул и гордо подбоченился.

— Вот на такой случай всё просто. На медальоне я знак тайный нацарапаю кинжалом, какой — только мне ведомо, да дядьке моему. Покажешься где с медальоном без знака — между двух коней тебя привяжут, да пустят их в разные стороны.

Баламут присвистнул, надел шапку и сдвинул на затылок.

— Что же ты за человек-то такой, княжич, — сказал он. — Я-то думал мы друзья. Я-то думал ты хороший, а ты вон какой. Интриган хладнокровный. Начинаю думать, что совсем тебя не знаю. К тебе со вне спиной опасно оборачиваться. Нож всадишь между лопаток и бровкой своей соболиной не поведёшь даже.

Баламут плюнул, отвернулся и пустил коня дальше в дорогу. Алексей, сияя улыбкой победителя, поспешил за ним.

Наёмник призадумался и долго ехал в молчании, что-то переваривая в голове.

— Подожди-ка, подожди-ка, — наконец заговорил он. — Это что же получается. Если ты сейчас чихнёшь, с коня свалишься, да головой об камень приложишься… То всё? Конец мне? Княжича нет, медальон без знака, а я, совсем ни в чём невиновный, из-за тебя на плаху пойду?

Алексей округлил глаза, часто заморгал. Потом нахмурился, задумался, почесал подбородок, покраснел.

— Да, выходит, что так, — сказал он. — Поэтому, советую тебе беречь меня, как зеницу ока. Иначе спета твоя песенка, наёмник.

— Ну, здравствуйте, приехали на именины. Хорошо, сейчас эту новость узнал, а не на дыбе. И сколько это всё ещё будет продолжаться? Сколько мне твоей нянькой быть прикажешь? Ходить за тобой, приглядывать, чтобы в речке не утонул? Вздрагивать от каждого твоего чиха, думая, что сейчас приберёт тебя болезнь, и каюк мне?

— Как только побьём Горыныча, так сразу и ступай своей дорогой, сколько раз говорить, — ответил Алексей.

— Хорошо, хорошо, отлично, — сказал Баламут. — Что же, мне не в тягость. Проведу с тобой ещё один денёк. Кто знает, может и нет никакого Горыныча в помине. Чёрт бы с ней, с виверной, гадюка-переросток. Она, может, тут вообще одна-единственная такая была. А Горыныча-то и нет никакого. Привиделось тебе всё, небось. Сидел там в кустах, бражку пил, перебрал, да задремал. Знакомая история. С бражки-то ещё и не такое привидится, уж поверь мне. Хоть трёхглавая змея, хоть старуха в ступе по небу.

— Горыныч есть, устал я повторять уже, — ответил Алексей. — Может, и ведьмы есть, чего не видел, того говорить не буду. Мне всё едино, всех побью.

Княжич грозно зыркнул и сжал рукоять меча.

— Нет, нет, нет, — Баламут поднял руки вверх и закачал головой. — Давай-ка, княжич ты мой любимый, солнышко ненаглядное, шантажист бесстыжий, прямо сейчас договоримся. Здесь и сейчас. Отныне — каждая тварюка, считая ужей, ежей, жаб и прочих леших, убитая мной по твоему приказу или во имя спасение вашего княжеского зада, будет оплачиваться отдельно. Разок ты меня обдурил. Признаю. Обманул раз — позор тебе. Обманул дважды — позор мне.

— Несправедливо как-то, — ответил Алексей, обдумав это предложение. — Раз мы идём Змея Горыныча бить, то любую тварь, которую на пути встретим, вроде и так положено убивать? В целях обороны нашей?

— Нет, всё как раз-таки очень справедливо, — гнул свою линию наёмник. — Сам подумай. Собираешь ты, значит, бояр со всего княжества с дружинами, с боевыми холопами своими, и говоришь им — пойдём, братушки, печенегов бить, князь повелел. Ну, делать нечего, печенегов, так печенегов, почему бы и нет? А по пути начинаете месяцами кружить во все стороны. То бьёте хазар, то половцев, ромеев, норманнов, франков, готов… Заодно древлян с полянами пару раз отовариваете. А тем временем земли твоих бояр чахнут. Засыхает урожай, крестьяне разбегаются, куда глаза глядят, колодцы зарастают, поля гниют. Потому что без хозяйского пригляда всё разладилось, как водится. Справедливо ли это будет, по отношению к твоим боярам?

— Нет, — честно ответил княжич.

— Вот то-то и оно. Поэтому договор между нами теперь такой — за каждую тварь своя оплата. Это раз. Искать Горыныча будем быстро, а не до конца света. Это два.

— Ладно, — буркнул княжич — договорились. Поищем Змея ещё пару дней, дальше иди куда хочешь. С этого момента. Но за виверну платить не стану ничего.

— Вот же жадное племя, посмотрите на него, люди добрые. Ещё меня за жадность стыдить смеет. Не сладить с тобой, я чую. Ох-хо-хо. Это будет очень долгий день, — с тоской сказал Баламут, глядя на небо. — Медальон, говоришь, при тебе всё ещё, сын Владимира?

Княжич кивнул, достал из-под кольчуги кошель и, проверив содержимое, повесил его на пояс.

— Вот и чудно.

Баламут, казалось, что-то мучительно обдумывает, переводя взгляд то на меч княжича, то на кошель. Наконец, видимо, пришёл к какому-то решению.

— Ладно, — сказал он, — пойдём ещё по лесу до вечера походим. Зайдём поглубже. Заночуем, если понадобится. Помолюсь пока, чтобы лишних виверн не встречать только.

Густая чаща медленно сменялась редким подлеском. Вместо высоких могучих сосен теперь встречались только кривые тусклые берёзки. Почва под ногами становилась мягкой и зыбкой, под ковром изумрудного мха явно таилось старое болото. Кони ступали все медленнее и неувереннее, прощупывая каждый шаг.

— А ты много нечисти всякой порубил? — спросил княжич.

— Хм, дай-ка полудумать, — Баламут закатил глаза, зашевелил губами, что-то подсчитывая. — Очень много.