Баламут (СИ) - Alexander Blinddog

Чудище, проехав по инерции добрую сажень, остановилось посреди поляны, где путник устроились ночью на привал. Замотала головой во все стороны, выбирая за кем же погнаться. Взрывая лапами траву и землю, пустилась вслед за визжащим княжичем.

Неопытный в таких делах Алексей, допустил очевидную ошибку новичка. Остановился, чтобы оглянуться, что у него там за спиной происходит. И это чуть не стоило ему жизни, будь крылатый монстр немного порасторопнее. Зелёная бестия неслась на него, как стрела пущенная из лука. С прытью перепуганного зайца, визжащий на одной ноте княжич, прыгнул в развилку между двух толстых стволов. Виверна мотнула головой вслед за беглецом. Шея её проскочила в развилку между деревьями, а длинное тело продолжало бежать вперёд. Раздался громкий треск, будто великан раздавил гигантскую ветку. Шея виверны хрустнула и сломалась. Перепончатые крылья трепыхнулись в последний раз, туша её обмякла и замерла. Виверна так и осталась висеть, застряв головой между деревьями.

Поляна, разорвавшаяся воплями во время драки с чудовищем, притихла. Хотя так же шумели кроны высоких сосен и так же пели птицы, казалось, что тишина наступила гробовая. Роковая для виверны встреча, не заняла и одной минуты. Княжич и наёмник с двух сторон медленно приблизились к мёртвому существу.

— Охренеть, — сказал Баламут, опасливо тыкая кончиком меча в поверженную виверну.

Он тряхнул головой, как собака вылезшая из воды, словно отгоняя от себя какое-то наваждение.

— Поверить не могу, что получилось. Поверить не могу, что эти твари существуют.

Баламут поймал на себе изумлённый взгляд Алексея и закашлялся.

— Ну, то есть, хочу сказать, поверить не могу, что тебе удалось выжить в этой жаркой битве. Я-то старый опытный охотник, а ты молодая зелёная поросль, мог сгинуть ни за грош. Опыта у тебя в таких делах нет. Я сразу принялся заманивать её на эту позицию для сражения, пока ты попусту своей шеей рисковал. В другой раз следи за мной, и повторяй всё, что я делаю. Хвалю твою храбрость, разумеется, но из-за такого безрассудства стал бы ты её завтраком. Уж поверь мне, я в таких вопросах мастер.

— Мне показалось, ты сбежать хотел, а не заманивать никого никуда, — сказал Алёша.

— Что? Кто? Я? Да как ты смел помыслить такое только? Подумать страшно. За кого ты меня принимаешь? За мошенника какого-то? Упаси господь. Скажешь тоже. Обидно слышать такое. Слёзы на глаза наворачиваются. Сейчас заплачу, подожди минутку.

— Так ты сам сказал, что бежать хочешь, — припомнил ему их разговор Алексей.

— Врёте, ваша княжеская светлость. Не было такого. Наговаривает вы на меня, грех это.

— Не наговариваю, а говорю как есть.

— Нет, ты меня ответь, слышал ты хоть раз, чтобы прославленный Баламут с поля брани бегал?

— Я о тебе вообще не слышал раньше.

— Вот! Не слышал, стало быть, чтобы прославленный Баламут с поля брани бегал, так и скажи. Всё тебе лишь бы наговаривать на честного человека. Грех это, говорю тебе, постыдился бы.

— Что-то уж больно странно повёл ты себя, для опытного охотника на подобных тварей, — Алексей недобро сощурился.

Баламут всплеснул руками.

— Мне кажется, что кое-кто из присутствующих, не будем показывать пальцем, — он многозначительно посмотрел на княжича, — ставит моё мастерство под сомнением. Подобное подозрение больно ранит моё сердце.

— Да, — Алексей выдержал этот обвиняющий взгляд не отведя глаз. — Меня терзают смутные сомнения.

Баламут выпрямил спину и расправил плечи.

— Мой опыт и моё непревзойдённое мастерство у меня на лице написаны. В прямом смысле.

Он показал пальцем на шрам под глазом

— Этот шрам мне оставил леший. Мы бились с ним три и дня ночи. Он был размером с могучий дуб и разил так, что земля дрожала от Чернигова до Владимира. Я победил его, но в память об этой легендарной битве у меня остался этот шрам, как доказательство моего опыта!

Алексей сощурился.

— Подожди, ты же вчера говорил, что тебе этот шрам оставила кикимора.

— Гуль, кикимора, мантикор, какая разница? Чего пристал? Ты кто, мой личный летописец? У меня было столько битв, что все уже и не упомнить. Может, не этот шрам мне оставил леший, а какой-то другой. Я вообще весь покрыт шрамами так, что живого места не сыщешь.

— Да? Покажи-ка хоть один ещё?

— Делать-то мне больше нечего, перед вашей княжеской светлостью в одном исподнем бегать? Не хочешь не верь, правда от этого правдой быть не перестанет!

Алексей махнул на него рукой, уставился на убитую виверну, его пережитый страх и свежие подозрения быстро сменились осознанием победы. Княжича накрыло волной щенячьего восторга от такого подвига. Он затараторил что-то слишком быстро и неразборчиво, продолжая со всех сторон разглядывать поверженную виверну, и, казалось, вот-вот пустится в пляс.

— Мальчишка неразумный, распетушился весь, — проворчал тихонько Баламут.

Кривясь от брезгливости, клинком меча раскрыл пасть мёртвого чудовища, обнажая гигантские жёлтые клыки.

— Гадость какая, — сказал он.

Княжич беспрестанно ходил взад-назад около туши мёртвого монстра, словно никак не мог успокоиться.

— Вот это да! Убили! Убили её! Ты видел?! Победили эту гадину! Видел же, как я её и копьём и мечом?

— Мечом? — переспросил Баламут. — Двух минут не прошло, а ты уже сочинять начал?

Алексей будто не слышал:

— Разил её так, что земля дрожала!

— Хорошо, что земля, — буркнул Баламут себе под нос, — я-то думал это меня так от страха трясёт, как лист на ветру.

Алексей обошёл по кругу убитое чудовище, тыкая в тушу кончиком меча, не замолкая пересказывал скоротечный бой, с каждым разом прибавляя всё новые подробности и расхваливая собственную храбрость.

— Ну, действительно, чего скромничать, — Баламут потёр шрам под глазом. — Хвалю. Ты хотя бы знаешь, с какой стороны за копьё хвататься. В наши неспокойные времена это уже не мало. Батя научил?

— Дядька-наставник. Фёдором звать.

— Ах, ну да, у вас, княжьих детей, всё не как у людей. Отца родного не видите, всё няньки вас в подолах таскают, да дядьки какие-то вам сопли вытирают.

Алексей ожёг его взглядом, но Баламут только хихикнул.

— Извините, извините, ваша княжеская светлость, с языка сорвалось. Был взволнован, больше не повторится.

Алексей посмотрел на убитую виверну и на него опять накатила волна неконтролируемой эйфории.

— Ну и ну! Не верится, да?! — сказал он. — Видел, как я её копьём! Видел?! А она как заорёт, завоет! А мне совсем не страшно было! Мы убили её! Вот этот подвиг, который в былинах пересказывать будут.

— Да-да-да, — сказал Баламут вытирая меч пучком травы и убирая в ножны. — Слышал я это уже сто раз, угомонись. Былины это хорошо. Замечательно просто, даже слов нет. Но вот золото и обещанная награда куда как интереснее. Понимаешь, к чему я веду, или мне картинку на бересте нарисовать?

Алексей остановился, удивлённо посмотрел на Баламута.

— За что — награда-то? Не отдам я тебе медальон, с чего вдруг?

— Ну, здравствуйте, началось в княжестве утро. За виверну. Змея этого зелёного.

Баламут двумя ладонями показал на неподвижную тушу.

— Вот она, прямо перед тобой. Мертвее мёртвого. Не живая. Дохлая. Спящая вечным сном. На ромейском повторить?

Алексей снял шлем и почесал пропотевший затылок.

— Мы же не об этом договаривались, — сказал он.

Баламут задохнулся от возмущения.

— Как это не договаривались? Как это не договаривались, я не понял?! Ты давай, не плутуй, сын княжий. Договаривались змея убить? Договаривались. Змей повержен? Повержен. Отдавай медальон.

Алексей насупился.

— Мы с тобой договаривались, что ты убьёшь трёхглавого змея, — сказал он. — А это не тот змей. У этого голова только одна. И тот был чёрный, как ночь, а этот зелёный, как мох. Змей не тот.

У Баламута отвисла челюсть.

— Тогда на кой-леший мы этого убивали?! — взвизгнул он. — Сами чуть не полегли от этой зверюги? И ради чего? И ради чего, я тебя спрашиваю?