Воспоминания: из бумаг последнего государственного секретаря Российской империи - Сергей Ефимович Крыжановский

было возложено на статс-секретаря Государственной канцелярии А. И. Кобыляцкого, с которым сотрудничали А. И. Путилов и я.

Заседания происходили в Мариинском дворце, и с места же дело получило совершенно неожиданное направление. Вместо того чтобы войти в обсуждение общих вопросов, сформулированных с этой целью в заключительной части представления, и установить руководящие начала, совещание, увидев пред собой готовый проект, прямо перешло к постатейному его рассмотрению. Первым выступил С. Ю. Витте, который обрушился на предположение об устранении от участия в выборах евреев (как устранены они были от участия в земских и городских учреждениях), а затем, не встретив отпора, стал развивать мысль, столь много причинившую вреда в дальнейшем, что весь успех задуманного дела зависит от того, в какой мере примут участие в народном представительстве крестьяне, как основная стихия русской государственности, и в какой степени будут выражены в Думе их особливые интересы. Он настаивал в соответствии с сим, чтобы крестьянам было предоставлено самое широкое участие в выборах. Эта мысль стала затем господствующей в совещании. Сам же Витте скоро уехал в Америку и в дальнейшем обсуждении дела мало принимал участия, кроме, кажется, двух последних заседаний.

Суждения совещания приняли запутанное и непоследовательное направление, что в немалой мере объяснялось старческим расслаблением председателя, графа Сольского. Все понимали, что дело сводится к фактическому ограничению самодержавия, но делали вид, что этого не замечают. У представленного Булыгиным проекта не оказалось к тому же хозяина. Булыгин, поглаживая, по обычаю своему, желудок, молчал и никаких разъяснений не делал; казалось, что он отправлял повинность, не допуская мысли, что из проекта может что-либо выйти.

Члены совещания в большинстве мало были знакомы и с проектом, и с самим вопросом, а потому суждения носили совершенно случайный характер. Спорили об отдельных статьях, о мелочах, принимали поправки, совершенно не согласованные с предшествующими решениями и не соображавшиеся с постановлениями, о которых речь была впереди; дойдя до последних и приняв их без изменений, начинали изменять свои прежние поправки и делать новые. Когда дошли до конца, стали пересматривать снова, делая новые частичные изменения. Так было три раза, и когда последняя, принятая совещанием редакция была разослана на замечания и собрались, чтобы ее окончательно принять, то граф Сольский, открывая заседание, заявил, что, пересмотрев результаты работы совещания и сличив с первоначальным проектом, представленным Булыгиным, он пришел к убеждению, что проект был лучше принятой совещанием редакции, а потому предложил еще раз пересмотреть работу и вернуться, где окажется нужным, к первоначальному тексту. Так и сделали. Началось новое рассмотрение, четвертое по счету, и в результате большинство статей первоначального текста «Учреждения Государственной думы» и «Положения о выборах» в Думу были восстановлены с той лишь разницей, что в части, касавшейся порядка выборов, совещание, в видах упрощения избирательной процедуры, выпустило уездное избирательное собрание, соответствовавшее уездному земскому собранию, и положило, что выборщики от отдельных уездных курий непосредственно входят в состав губернского избирательного собрания.

Это был удар в самое сердце булыгинской системы. Упраздняя уездное избирательное собрание, в котором выборщики от отдельных разрядов населения должны были сливаться в одно бытовое целое и могли бы послать в губернское собрание лиц, представляющих весь уезд в совокупности и всему населению знакомых, поправка приводила в губернское собрание выборщиков от отдельных разрядов уездного населения, которые неизбежно должны были группироваться там на основе классового признака, открывая этим (как оно и оказалось на деле) полный простор агитации, исходившей из действительной или предполагаемой розни классовых интересов. Вместо представительства национального получалось представительство отдельных, борющихся между собою интересов. Весь проект был испорчен, но Булыгин молчал, и совещание даже не остановилось на приведенных соображениях.

После заседания зашел разговор, почему Булыгин не отстаивал своего проекта. Он соглашался, что надо было отстаивать, но кончил тем, что сказал: «Да не все ли равно?» – и так на этом и уперся.

(Старые дворянские фамилии нередко очень верно определяли основные черты характера их носителей. К числу их относился и Булыгин – подлинная «булыга», грузно лежавшая на месте, под которую и вода не текла; по существу же это был очень хороший и порядочный человек и далеко не глупый.)

Еще хуже вышло с системой цензов и распределением выборщиков. В них был корень дела. От того, как будут распределены выборщики между отдельными разрядами избирателей, зависел состав Думы, а следовательно, и характер ее деятельности. Не подлежит сомнению, что на заре народного представительства нельзя было образовывать Государственную думу на началах пропорциональности числа выборщиков, численности или состоятельности отдельных разрядов населения, а надо было принять во внимание и степень их государственной подготовленности и способности разбираться в подлежащих ведению Думы делах; нельзя было заполнять Государственную думу теми слоями населения, в которых даже простая грамотность не является общим правилом. Но все эти вопросы совершенно не остановили на себе внимание совещания. Дело близилось к концу и все устали. Решили, что распределение выборщиков произведено будет в соответствии с оценочной стоимостью имуществ, предоставляемых каждым разрядом населения, и только.

Чтобы поправить дело, Булыгиным было внесено наскоро составленное мною особое представление по этому вопросу. В нем были приведены данные, свидетельствовавшие, что при отсутствии ограничений крестьяне получат в губернских избирательных собраниях, помимо преобладания, еще и двойное представительство, участвуя в выборах как в составе особых крестьянских съездов по признаку владения надельной землей, так и в составе съездов частных землевладельцев по владению купчей землей. Между тем местами (например, в некоторых уездах Тверской губернии), даже в среде крупных землевладельцев, крестьяне уже составляли в то время большинство. Отсюда ясно – [крестьяне] пройдут в губернские избирательные собрания в большинстве настолько подавляющим, что получат во многих местах возможность провести в члены Государственной думы лиц исключительно из своей среды (что, как известно, и случилось), заполнят Думу, которая при этом условии станет совершенно неработоспособным органом – игрушкой в руках честолюбцев и агитаторов.

Записка отмечала всю опасность такого положения. Если бы, говорилось в ней, предстояло созвать нечто вроде Земского собора для решения одного какого-либо, доступного пониманию масс вопроса или для выяснения общенародного настроения, то, пожалуй, можно было бы оправдать предоставление в нем столь значительного участия крестьянам. Но раз дело идет о создании постоянного законодательного учреждения, деятельность которого будет охватывать все стороны государственной жизни, то спрашивается, что будут делать в нем малограмотные, а то и совсем неграмотные члены-крестьяне, которые не только не в состоянии разобраться в делах законодательства, но даже и прочитать заголовки законодательных представлений. Нет сомнения, что большая доля крестьянства будет элементом не только лишним, но и крайне опасным, ибо станет легкой добычей социальных агитаторов и