Прозрение. Том 2 - Кристиан Бэд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Имэ пытался вещать, надувал щёки. В разменянных на жизнь остатках величия он был похож на скалящуюся от страха крысу.
— Не нужно так смотреть на меня. — Недорегента всё-таки задело презрение в моих глазах. — Ты должен понимать уже, что каждый в освоенной Вселенной имеет свою корысть. Имел её и я. Но сейчас, согласись, это потеряло большую часть смысла. Агджейлин Энек погиб, не выполнив своей задачи. Но ты-то жив, хотя тебе изрядно насолили твои так называемые «друзья».
Имэ тонко балансировал на грани правды и домыслов. На что он надеялся? Что он может знать обо мне этакого, чтобы я ему поверил?
— …Когда ты свалял дурака и поступил в Академию Армады, ты сам подвёл себя под статью, ведь тебе пришлось повторно проходить генетическую экспертизу. Но дуракам везёт: тебя прозевали по халатности, больше озадачившись устойчивостью к нагрузкам и общей лояльностью. Но в банк Армады легли твои настоящие, не подправленные моими людьми генетические данные. А лендслер… О! — Имэ возвёл очи горе. — Он одарён воистину нечеловеческим нюхом. Он сразу почуял, что в тебе что-то не так, и сдал тебя гендепартаменту!
Я поморщился: плясать вокруг правды можно разнообразно, но надо же и края видеть.
— …Невольно сдал, — правильно отреагировал на мою гримасу Имэ. — Но, согласись, услуга вашуга так и осталась услугой вашуга. Лендслер переполошил курятник, и тебя заметили. И не только в Гендепе. Сам лендслер тоже получил доступ к твоим генетическим данным. Смог оценить тебя и использовать в корыстных целях.
Я опять поморщился.
— Привыкай видеть в себе лишь то, что ты есть! А есть ты — кусок неблагодарного человеческого мяса, — скривил рот Имэ. — Только как мясо ты мог заинтересовать меня, эрцога Сиби или… твоего так называемого «друга».
Я не ударил.
И Имэ, мерзавец, понимал, что я не способен разбить человеку морду на похоронах. По крайней мере, натрезвую.
— Знаешь, ты, — сказал я, не желая подбирать эпитеты. — Сейчас — нет, но через час-другой я буду пьяным. И тогда — лучше не попадайся мне на глаза!
— Тебе никто не предложит лучшей роли, чем я, — оскалился Имэ, уже не скрывая гадкого масла в зрачках. — Выслушай, мальчик? Когда завтрашним утром ты узнаешь, что тебя выкинули из всех раскладов, тебе будет куда идти. Посмотри на себя в плоское зеркало правды: ты здесь никто, и никто и никогда не играл с тобой честно. Даже те, кто называли себя друзьями, просто использовали тебя в своих целях. Как этого бедного мальчика, Тоо Иенкера.
— Угу, — кивнул я, узрев возвращающегося Энрека. Кивок был короткий, уставной. — Мяса во мне действительно много — удушу и не замечу. Уйди добром, Имэ, или я не сдержусь, и мне будет очень стыдно, если убью тебя прямо здесь!
Имэ ощутил волну гнева, подымающуюся во мне, и отшатнулся.
Энрек, услышав не слова, но тон, или уловив что-то психическое, напрягся весь, и даже воздух задрожал вокруг него.
Недорегент стал отходить бочком, выставляя вперёд скованные наручниками запястья.
Ворчание хайбора — низкий горловой звук предупреждающе завибрировал на самой грани человеческого слуха.
Энрек, уже сделавший в нашу сторону шаг, больше похожий на прыжок, замер, опустил то, что нёс в руках.
Он вдохнул, и грудная клетка его расширилась, грозя разорвать рубашку.
Имэ всё пятился, пятился…
Я сделал усилие и отвернулся он него. Ткнулся глазами в группку эйнитской молодёжи: одни зрачки, другие, третьи — понимающие, сочувствующие. Меня гладили, затягивали внутрь, прикасались, и всё это — одними глазами.
И не только меня.
— Ты чего? — выдохнул иннеркрайт над самым ухом.
Он уже успокоился и прижимал к груди гигантское травяное колено. Держал бережно, будто ребёнка.
Я снова с горечью вспомнил, что мне нужно выразить соболезнование Айяне, увидеть детей…
И ощутил дикое желание напиться.
Энрек указал пальцем на суперстебель. Тот был полым, внутри плескалась густая жидкость.
Запах расходился волнами — терпкий, холодящий, совсем без удушливости спиртного. Тем не менее, напиток этот славился и своей крепостью тоже.
— Акватика? — удивился я.
— Лучше! — осклабился Энрек. — Её родная мать — сок скании. Непередаваемый вкус, никакого похмелья! — Он взвесил в руках свою травяную тару. — Здесь будет литра полтора. Если продать эту бадейку — натечёт твоя годовая зарплата. У вас этот нектар не растёт, и ты имел дело только с консервами. Зато сейчас и сравнишь!
Мы отошли поглубже в кусты и попробовали прямо из стебля.
Вкус был свежее и глубже, чем у акватики, а горло почти не жгло. Зато сразу ударило в ноги — я сел там, где стоял. На травку.
— Месяц пропили, — на глаз определил Энрек.
Фишка была в том, что сырой сок скании невозможно вывезти с тех немногих планет, где она растёт, а консервированный — совсем не то. Кто пробовал — тот поймёт, о чём я.
Энрек уселся на травку рядом со мной. Мы отхлебнули ещё по чуть-чуть. Мир делался всё яснее, тело тяжелело.
Честно говоря, я обычно не пью такой крепкий алкоголь, да и вообще не люблю спиртного, но смерть с опьянением чем-то схожи, и на этот раз покатило.
Энрек раздвинул листья, похожие на детские ладошки:
— Нас хватились, — сообщил он. — Тебя шукает охрана Ме-ме…риса.
— А пусть себе ищут, — бросил я в траву.
Там какая-то бурозябра смотрела на меня круглыми глазами-окошечками.
Услышав мой голос, она замерла, задрав первую пару лапок. Всего лапок было шестнадцать, да ещё в промежутках болтались зародыши дополнительных.
Я посмотрел на Энрека — вдруг у него тоже растут в подмышках дополнительные руки? Но нет, похоже, прорезалось только дополнительное горло.
Энрек сделал сразу глотка четыре, и лицо его расплавилось, словно воск.
— Попусти-ило… — протянул он. — Хорошо как! Когда я умру, обещай мне, что тебе будет вот так же хорошо!
— Зачем? — удивился я.
— А зачем по мне плакать? Любить меня нужно живого. Жалеть — тоже живого. Столько свалили на меня, Ако видит, я же сдохну тут, и будет вам рагу из хайбора. Я ж… Мне ж всего шестьдесят. Я ещё любил-то только по-мальчишески… Эх… — Он расслабленно махнул рукой. — Ты меня не
