Хрен с Горы - Изяслав Кацман

их, – ответил я и добавил, оборотясь к Гоку: – Развяжи чужаку руки. Только приставь к нему пару воинов поопытнее и держите пока отдельно от остальных из его отряда. Ну и пусть покормят и дадут напиться. И ему, и остальным троим.

А Баклан что-то совсем бледный стоит. Как бы не свалился прямо на месте.

– Всё, на сегодня хватит. Итуру, отправляйся отдыхать. Твоя рана опасней, чем казалось. Гоку, пошли кого-нибудь в Хопо-Ласу за старым Тунаки, чтобы он переводил разговоры с этим чужаком, пока Итуру будет поправляться после ранения, – распорядился я.

Разведчик-текокец тут же кликнул несколько ошивающихся поблизости бойцов: пара из них, моментально сориентировавшись, подхватила под руки моего многострадального переводчика, помогая ему доковылять до лежбища. Ещё трое, повинуясь короткому, но ёмкому распоряжению Гоку, грамотно окружили Тагора. Тузтец, как ни в чём не бывало, пошёл туда, куда его увлекли сопровождающие. Лицо лучника при этом сохраняло философскую отрешённость и полное безразличие.

Глава 15,

в которой герой сначала своим колдовством наполняет боевым духом сердца своих воинов и внушает великий ужас врагам и небывалое уважение союзникам, а в конце осознаёт своё полное бескультурье

Утро было ясным, как и накануне, в день сражения. Но настроение моё отнюдь не соответствовало прекрасной погоде. Полсотни уже остывших трупов, бывших менее суток назад бойцами моего отряда, требовали погребения. За ночь к ним прибавилось ещё четверо и среди них Тоборе, сын Боре. Его тело лежало крайним в длинном ряду мертвецов. Навсегда застывшие глаза, заострившееся серое лицо – мало что напоминало теперь жизнерадостного толстяка с наследственной бегемотообразной физиономией.

Я шёл вдоль погибших: любящий увильнуть от работы рассказчик занятных историй Текоро; Тинопе, решившийся променять на войну нудную жизнь сунийца-гане; Рагилуу, дальше всех стрелявший из пращи; коротышка Паки-хики, служивший объектом не всегда беззлобных шуток со стороны товарищей. Всех уравняла смерть: бонхойцев и сонаев, ганеоев и дареоев, потомственных регоев и земледельцев, всего несколько месяцев назад влившихся в ряды «пану макаки». Облепленные мухами раны, ставшие чужими мёртвые лица – всё это несправедливо и нелепо. Но это так.

Я поймал на себе взгляд Тагора, цепкий и изучающий, когда он думает, что его никто не замечает. Тузтец благоразумно отвёл глаза. Двое «макак» маячили у лучника за спиной.

Пятьдесят четыре воина, ждущих погребения, и полсотни лежащих или едва двигающихся от ран требовали от меня чего-то особенного. Какого-то необычного колдовства. Пусть я сам не верю в магию ни на грош, но у папуасов от рождения до смерти всё было пронизано огромным количеством обрядов и ритуалов, наполняющих жизнь смыслом и дающих силы. Так что нужно извернуться и обеспечить сегодня членам славного общества «пану макаки» незабываемое шоу, чтобы всех пробрало до печёнок, чтобы завтра или послезавтра они шли в бой с ещё большим озверением, чтобы прикрывали друг друга как самих себя.

Я начал обдумывать, как бы поэффектнее обставить церемонию прощания с погибшими товарищами, дабы совместить отдавание дани памяти павшим с идейной накачкой оставшихся в строю. Однако меня самым грубым образом оторвали от сочинения речи и продумывания сопутствующих ей действий.

Заявилась делегация из доброго десятка командиров отрядов, требуя выдать на расправу пленников-лучников. Состав был отнюдь не перворазрядный – в основном предводители мелких групп ласунгцев и текокцев. Никого из людей Рамикуитаки, в том числе и Тономуя, попавшего со своей сотней под стрелы Тагора и Ко, среди них не наблюдалось.

Мои орлы, уловив суть требований, начали активно поглаживать рукоятки топоров и тесаков. Не то просители, не то требователи начали нервничать. Я же в свою очередь поинтересовался у этих «господ», сколько человек убито из луков именно у них. И после некоторого замешательства получил ответы, что, в сущности, ни одного. После чего дальнейший разговор, с моей точки зрения, потерял всякий смысл. Но я всё же счёл нужным сказать, что вчера успел дать клятву о неприкосновенности всех пленных. Это окончательно добило делегатов, и они предпочли откланяться, принося извинения: дескать, откуда им было знать.

Объект вышеозначенных претензий присутствовал при сей дискуссии, чуть в стороне. И познаний Тагора в туземном языке явно хватало понять, что речь идёт о его голове, тем более собеседники мои то и дело делали экспрессивные жесты в сторону пленного чужака. Пока мы с союзниками беседовали, тузтец стоял, прямой как палка, с напряжённо сжатыми кулаками. На лице его застыла наигранная улыбка. Когда же жаждущие крови удалились из зоны видимости, лучник подошёл ко мне.

– Они требовали твоей смерти, – говорю буднично.

– Я понял, – медленно, стараясь чётко выговаривать звуки чужого языка, ответил он.

– Сонаваралинга, а когда ты успел этому чужеземцу поклясться, что его не тронут? – вмешался Гоку.

– Я перед духами клялся. – И обернулся к оказавшимся под рукой командирам: – Кано, Вахаку, никого ко мне не пускайте по пустякам. Я буду говорить с духами. Сегодняшний день запомнят все «пану макаки».

Мои подчинённые пожали плечами в знак того, что поняли и будут стеречь своего «пану олени» от ненужных визитёров.

– Паропе, а ты пойдёшь со мной, будешь мне помогать, – приказываю Длинному. – Не бойся, колдовать и обращаться к духам я буду сам, – успокаиваю бывшего деревенского хулигана, видя испуг на его лице. – Ты будешь поддерживать огонь, которому предназначено веселить и согревать духов этим вечером.

Впрочем, когда я остался с Длинным наедине, то разговор пошёл о делах совсем не колдовских. А конкретно о только что случившейся попытке наезда. Интересовало меня в данной истории по большому счёту лишь одно: действовала ли эта шушера по собственной инициативе, или же Рамикуитаки решил проверить, как говорят американцы, крепость яиц Ралинги-соная. Увы, Паропе ничем не мог мне помочь. В итоге так и осталось неизвестным, столкнулся я с самодеятельностью мелких вождей или же за их спинами маячил наш главнокомандующий.

К обеду известие, что Сонаваралинга затеял какое-то мощное колдовство, успело распространиться по всему нашему войску. Так что к тому времени, когда текст и программа грядущего действа окончательно оформились в моей голове, вокруг занимаемого «макаками» участка собралось немало любопытствующих.

Стараясь не обращать внимания на собирающуюся публику, я занялся подготовкой: при помощи Длинного и назначенных мной добровольцев по возможности выровнял площадку примерно десять на пятнадцать метров, убрав пару кустов, затем туда перенесли тела наших погибших товарищей, а по углам соорудили четыре кучи дров высотой в половину человеческого роста. Ещё один костёр приготовили в центре «сцены».

Зеваки всё прибывали, числом превысив моих бойцов. Так что пришлось озаботиться выделением мест особо уважаемым зрителям,