Синто. Героев нет - Пушкарева Любовь Михайловна

— Я не мечтаю о большем, — ответил я, глядя Ронану в глаза. Он поверил и расслабился. — Но как брат, я все равно буду претендовать на ее внимание и… — хотел сказать «любовь», но это слово не вышло из меня.

Ронан улыбнулся.

— Да пожалуйста, а то мне даже многовато сестринской любви перепало.

— То есть?

Он лишь отмахнулся.

— Ты думаешь, ваш отец не будет против? — спросил я.

— Вряд ли ход его мыслей отличается от моего или Ары-Лин. Вам надо как-то легализовать свои отношения.

— И ты не будешь против? — с нажимом спросил я.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Я ничего не имею против человека, который любит мою сестру и желает ей добра, — четко ответил он.

После этого мы какое-то время летели молча.

— Ты завидуешь мне? — этот вопрос застал меня врасплох. Он что, боится, что я буду делать ему гадости исподтишка и пытаться занять его место?

Я пожал плечами.

— Наверное… Немного… Викен-Алани, ты ее брат, и она любит тебя, можешь не волноваться, я не сделаю ничего такого, что ее расстроило бы.

Он удивленно и обижено посмотрел на меня.

— Я не думал о тебе такого. Просто мне немного неуютно, кажется, что в чем-то виноват перед тобой.

— Извини… Я привык, что люди думают обо мне плохо…

— Ничего. Я тоже привык, что меня считают пустоголовым красавчиком. У всех в шкафу скелеты, у всех.

— То есть?

— Выражение такое, означает, что даже у тех, кто кажется полностью благополучным, найдутся какие-то плохие воспоминания или слабые места.

Да… Семья Викен, всего лишь три человека. И я могу стать четвертым, я очень хочу стать четвертым. Никто не отнесся ко мне лучше, чем эти трое. Даже некст Грюндер, который сначала выцарапал из меня всю душу, и только убедившись, что я не опасен для общества, помог. Очень помог, благодаря нему у меня есть медицинская страховка, деньги и место смотрителя в саду — это очень много. Но почему-то лорду Викену я больше благодарен за один совет, чем Грюндеру за все благодеяния. Вот такое отсутствие логики.

Вечером того же дня раздался вызов, я бросился к визору в безумной надежде, что это Ара-Лин, но это был некст Грюндер, он коротко приказал прибыть в административный центр.

Лорды-безопасники без лишних предисловий потребовали дать отчет о сутках, проведенных в поместье Викенов. Меня напугал состав комиссии — Шур, Соболев и некст Грюндер. Такие величины, чего вдруг? Я не стал отпираться и рассказал почти обо всем, упомянув и визит Синоби. Выслушали, задали вопросы, отпустили. Уходя, я решился спросить:

— Можно ли узнать, что вы расследуете?

— Правомочность дуэли, — ответила Шур. Мне стало нехорошо.

— Между кем? — еле выговорил я.

— Между некст Викен и лордом Хоресом.

Я сполз по стенке, не в силах ничего произнести, лишь взглядом умолял мне ответить, но они смотрели на меня, как на актера на сцене.

— Да жива она, — наконец не выдержал некст Грюндер.

Я снова смог дышать.

— Ее жизнь вне опасности? — прохрипел я.

— Да, — ответила Шур.

Я вышел в коридор и стал их ждать, все равно я раскрылся, выдал свое отношение к ней; может, оно и к лучшему, ведь причину дуэли я не знал. Когда лорды вышли, я промямлил просьбу увидеть ее, к моему удивлению, они разрешили.

Ара-Лин в регенераторе — это стало моим новым кошмаром. Только глаза, нос и рот над раствором, глаза затуманены лекарствами и болью. Если бы я мог взять ее страдания на себя… Я просидел с ней несколько часов, прислушиваясь к еле слышным попискиваниям регенератора и ее дыханию. Потом я каждый день справлялся по инфосети о ее здоровье. Когда промелькнула информация о смерти лорда Хореса, моего единокровного брата, я испугался еще больше, ведь если дуэль сочтут неправомерной, последствия для Ары-Лин могут быть ужасными — лишение ранга, финансовые санкции. Но дуэль признали. Я набрался наглости и отправил письмо лично некст Грюндеру с просьбой рассказать о причинах дуэли, в конце концов, мое любопытство вполне оправдано. В ответ он сбросил мне отчет комиссии, я был в шоке от такой щедрости.

Записи с «душ» — вызов на дуэль, сама дуэль, допрос Ары-Лин в регенераторе. У меня голова шла кругом, я чувствовал какую-то двойную игру и не мог понять, чью. Почему она на него набросилась, что ее спровоцировало, почему она немного играла и привирала на допросе? И наконец, почему отключили жизнеобеспечение Хоресу? Ответ нашелся в прямой инфосети — обвинение в нелояльности лордов Хоресов, Моргана и леди Китлинг. Да, вовремя я отказался от своей семейки.

Ара-Лин улетела обратно на Дезерт, мы так и не увиделись еще раз. Я тренировался каждый день. Я и до этого, кроме медицинских процедур, каждый день уделял внимание «раскачке», языкам, общеобразовательной информации, но теперь старался не оставлять себе ни единой свободной минуты. У меня появилась цель.

Но человек полагает, а бог располагает, хотя на Синто говорят: человек думает одно, а его Судьба — другое. Так и у меня.

Местная красотулька, которая и раньше не давала мне проходу, стоило мне высунуть нос за ограду сада, совсем стыд и разум потеряла. Как-то вечером она, сидя у калитки, дождалась моего возвращения из больницы и буквально набросилась. Мне стало противно, просто мерзко, она напомнила мне хоул с промытыми мозгами, которых привозили с Депры: они хотели одного — трахаться со всеми, кого видели. И я, не стесняясь в выражениях, выдал все, что думаю о ней и ее женских органах, которыми она думает. Наверное, столько оскорблений она не слышала за всю свою жизнь. Тут же девица выдала красочное предположение о моих пристрастиях к мужчинам, на что получила ответ:

— Вовсе нет. Просто я брезгую шлюхами.

В бешенстве она попыталась меня ударить, но ничего не вышло, и она убежала с криками: «Ты еще пожалеешь» и грязными ругательствами в мой адрес.

А через день ко мне пришел шериф с молодым помощником. Шериф держался спокойно и официально, а его помощник был готов разорвать меня на месте. Они сообщили, что девица обвинила меня в извращенном изнасиловании и побоях, и что они пришли арестовать меня. Я спокойно собрался, чем, похоже, их удивил, дал надеть на себя наручники и отправился в участок.

Я не спешил с оправданиями, меня смутила формулировка «извращенное» изнасилование, и прежде чем объяснять смехотворность обвинений, я хотел знать, в чем именно они состоят.

Она понарассказывала такого, что я понял, почему помощник шерифа хотел прибить меня на месте. Эта дура перестаралась, слишком точные и яркие показания дала, уже не сможет переиграть версию с учетом моих «особенностей». Шериф был заинтригован моим спокойствием. Я попросил его лично съездить в больницу к моему лечащему врачу и сказать ей, что меня обвиняют в изнасиловании. Он так и сделал, я ждал в камере. Вернувшись, он молча выпустил меня, ничего не сказав ошалевшему помощнику. Приезд окружного судьи и сам суд были лишь формальностью, по моей просьбе суд был без зрителей, и шериф меня в этой просьбе поддержал. Судья ознакомился с делом, вынес оправдательный приговор и спросил, не подам ли я обвинение в клевете, чтобы он сразу рассмотрел и это дело, не приезжая еще раз. Я ответил, что нет, мол, предпочитаю абстрактной справедливости возможность спокойно ходить по улицам. Помощник шерифа был в шоке, и непонятно от чего больше — то ли от того, что девица, которая ему нравилась, оказалась такой дрянью, то ли от того, что я оказался таким «не способным».

Дурак, я думал, что на этом все и кончилось. Но через два дня после суда, опять после позднего возвращения из больницы, у ворот меня поджидали трое. Слушать меня они не были настроены, и завязалась драка. Пусть я многое восстановил за эти несколько месяцев, но один против трех я довольно быстро оказался в проигрышной ситуации. Во мне рос дикий ужас, ведь я не раз переживал подобные ситуации у пиратов, и почти всегда проигрывал. Я дрался с остервенением из последних сил, в голове метались две мысли: «как глупо» и «я не хочу умирать СЕЙЧАС». Пропустив удар в голову, я ненадолго вырубился, очнулся, когда привязывали руки к ножкам лавочки. Очнулся и впал в ступор, защитная реакция, выработавшаяся для того, чтобы не давать насильникам удовольствия видеть страдания, в этот раз сработала против меня, я не мог ничего сказать, а надо бы.