Цепная лисица - Кира Иствуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет-нет, готова!
— Интересно, сколько лисятам месяцев? Как тебе вон тот, самый ушастый?
— Не знаю. Выглядит квёлым.
— А тот что рядом, с белой мордочкой, вроде пободрее. Ой, третий — погляди каков смельчак! Людей совсем не боится, уже почти до мамы добрался. И хвост у него обалдеть — пушистый. Настоящая метёлка. Можно им пыль с полок стряхивать. Будет моим фаворитом!
— Ты всему ищешь практическое применение?
— Вовсе нет. Например, в детстве мечтал завести волчонка. Без всякого умысла. Но лисёнок тоже ничего. Это же почти домашняя овчарка, только симпатичнее, — Павел говорил в непривычной для него торопливой манере. Два его серых хвоста нервно вздрагивали. Только сейчас до меня дошло, что староста волновался не меньше моего, и это странным образом успокаивало, хотя я и склонялась к тому, что он переживает скорее не за меня, а за успех предприятия в целом.
— Встану позади и буду тебя поддерживать, — говорил он, — так что на ногах устоишь. Прыгай и сразу назад. Думаю, пары секунд будет достаточно. Никто ничего не заметит. Просто найди себя глазами и делай обратный прыжок, договорились?
— Хорошо! — через силу улыбнулась я. Мне вдруг тоже захотелось его подбодрить. — Всё будет сделано в лучшем виде, капитан!
— О, капитаном я ещё не был, — хмыкнул Павел, вставая сзади для поддержки, как обещал.
Лиса в вольере предупреждающе тявкнула, оскалила клыки, словно предчувствуя наше преступление. Топорща шерсть, мой Эмон зарычал в ответ. Откинув последние сомнения и пытаясь не думать о Павле и том, как мы выглядим со стороны, я сосредоточилась на первом из трёх лисят. Ушки у малыша и правда были самые большие и напоминали молодые лопухи. Я сконцентрировала внимание на его золотых, слегка раскосых глазах. Представила, как тогда, в доме у Илоны, что они приближаются, заслоняя собою мир, хватая за ноги, за руки, утягивают в янтарную глубь подсознания.
Где-то справа тоскливо завыл волк. И в тот же момент я провалилась.
***
Я раскрыла глаза в немом восхищении. Мир был огромным. И маленьким одновременно. Огромным — потому что ещё не все его уголки были обнюханы и исхожены. А маленьким — потому что самыми важными его частями оставались тёплые забияки-братья и пахнущая молоком мама.
Вот она — пушистая, сильная, большая мама. Любовь к ней походила на костёр, который греет, но не обжигает. Защищает, освещая внутри и снаружи уютным пламенем. Я хотела, чтобы мама всегда была рядом. Это желание переполняло меня, как талая вода весеннюю реку.
Неожиданно, кто-то болезненно впился зубами в моё правое ухо. Это был братик со снежной мордочкой. Недовольно куснула его в ответ, прихватив за рыжий бок. Сейчас мне было совсем не до игр. Я следила за вторым братишкой, единственным, кто осмелился выйти наружу при шуме дня.
Разметая песок своим непомерно длинным, шерстистым хвостом, он на трясущихся лапах подбирался к стеклу и к стоящему за ним высокому, пахнущему прелой травой человеку с серой ушастой мордой и угольными шахтами глаз. В такие можно невольно провалиться, если не смотреть куда ступаешь. Человек этот усиленно махал рукой, что-то говорил, глядя на меня. Мой взгляд сам собой впился в его губы. Что-то шевельнулось в сознании, что-то знакомое…
Ти-на, — прочитала я по губам. Мучительно вспомнила: — Тина — это моё имя.
“Надо вернуться”, — мысли ворочались ленивыми слизнями. Корчились, расползались так, что не ухватишь. С трудом, точно отделяя просо от рисовых зёрен, я отделяла свои мысли среди образов-мыслей лисёнка.
Усилием воли я пыталась заставить зверька выйти из домика, подойти ближе — туда где безвольно повисло на руках Павла моё тело. Бесполезно. Лисёнок стоял, как вкопанный. Чувство было такое, будто меня замуровали в бетон. Или, скорее заперли в машине с оторванным рулём и заваренными педалями, а пульт управления отдали в руки ребёнка, до которого не докричаться. Сколько бы я не дёргалась, моё пристанище — тело лисёнка — оставалось мне неподвластно. У него был совсем иной, глухой к моим крикам хозяин, который прямо сейчас собирался преспокойно скрыться в глубине домика.
“Вернуться”, — эта слово-мысль затопило мой разум, как стылая вода — каюты Титаника, с пугающей скоростью затягивая панический водоворот. В спешке, пока ещё было возможно, я отыскала взглядом свои — человеческие глаза. Так странно было видеть себя со стороны. С запрокинутой на плечо Павла головой, в кольце его рук. Мои веки, конечно, были закрыты, но у меня не осталось времени придумывать новый план. Каким-то чудом Лисёнок продолжал смотреть в нужную мне сторону. Выжимая воображение на полную, я представила на месте своих век крутящиеся вихри чёрных воронок, представила, что ныряю в них. Мысленно крикнула: “Сейчас! Вернуться!”
Воздух пересекла электрическая дуга, а затем мир рассыпался цветной пылью.
Через мгновение я, повиснув на руках Павла, уже хватала воздух своим человеческим ртом. Какое же это наслаждение — снова быть хозяйкой своему телу!
— Фух. Вернулась, — выдохнула я, обретая равновесие и с улыбкой оборачиваясь.
— Не сомневался в тебе, — напряжённо ответил Павел, всё ещё по инерции поддерживая меня. Я с удивлением заметила на его лбу испарину, а в глазах — затаённое беспокойство. — Это он? Наш лисёнок?
Моя улыбка тут же потухла, я помотала головой.
Мы оба знали, что это значит. Придётся прыгать снова.
В этот раз я решила не сигать с места в карьер, а внимательнее присмотреться к двум оставшимся лисятам. Беломордый опасливо поглядывал из домика, впрочем, не забывая изредка покусывать брата за не в меру крупное ухо. Настоящий задира. Пышнохвостый, кажется, вовсе не интересовался забавами братьев, вместо этого он, потешно расплющив нос о стекло, с любопытством глядел на фотографирующих его людей, словно это не они пришли на него поглазеть, а он на них. Мама-лисица маячила за его спиной, как самый натуральный телохранитель, только гарнитуры и очков недоставало для полноты образа.
— Скажу я тебе, — начал Павел, — социально ответственных граждан не так-то просто и встретить. Никто твоей обмякшей тушкой не интересовался.
— То есть никто не заподозрил в тебе маньяка с несчастной жертвой на руках? — притворно удивилась я, подняв брови.
— Почему же, очень даже заподозрили, — обиделся Павел. — Просто, ежу понятно, решили не связываться. Да и ты тоже вернулась довольно быстро.
— Ну, не на одну же твою маньяко-подобность полагаться, — фыркнула я.
— Зря во мне сомневаешься. У меня даже прозвище в
