Любить и мечтать - Вера Кузьминична Васильева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главная тема спектакля заявлена очень четко: человек должен быть ответствен за собственную жизнь и жизнь живущих рядом с ним людей. Герой Ширвиндта — известный поэт, относящийся и к своей профессии, и к жизни цинично; он продешевил свой талант в погоне за славой и красивой жизнью. Будучи женат, всегда грешил, вел свободный образ жизни, ни о ком не думая, желая нравиться многим женщинам и ломая их судьбы.
Есть тысячи семей, в которых женщина по-своему несчастна. Она чувствует, что муж ее не очень любит, но дом налажен, внешне — абсолютно благополучная семья, и каждый поддерживает эту иллюзию в глазах друзей, знакомых и незнакомых. В общем, видимость богатого счастливого дома. Такой я представляла себе семейную жизнь моей героини с Орнифлем. Вскоре после свадьбы он стал ей изменять. Я думаю, что она очень любила своего мужа и тяжело перенесла, что он оказался не тем идеальным возлюбленным, каким, наверное, чудился ей до вступления в брак. И чтобы быть женой такого человека, надо иметь и мужество, и терпение, и веру в то, что подобное ей предназначено.
Правда, когда мы с режиссером читали свои роли, ничего Арцибашев про нее (да и про остальных персонажей) не говорил, как будто это не имело значения. Поэтому на репетициях у нас происходили довольно смешные случаи. Об одном из них расскажу. Зина Матросова играла экономку в доме Орнифля. И однажды она во время репетиции спросила режиссера: «Почему я должна идти вон туда, а не туда?» И вдруг он так рассердился, схватил стул и бросил его. Потом Зиночка ко мне подошла с хохотом и говорит: «Чтобы я когда-нибудь что-нибудь еще спросила у режиссера — ни за какие тысячи!» И мы с ней смеялись, потому что каждый из нас, в общем, свои роли чувствовал, и не было ощущения, что мы не знали, что делать, просто она хотела что-то уточнить. В итоге ее роль получилась очень яркой и колоритной. Видимо, режиссер умел как-то подвести каждого актера к точному рисунку роли, практически не давая никаких советов. Спектакль идет уже пятнадцать лет, и все время — с неизменным успехом.
Во время репетиций я потихоньку, не спеша, пыталась нащупать свою роль. Я считала, что жена, которую не любят, которая почти со всем смирилась, все же хочет производить впечатление счастливой, богатой, ухоженной женщины…
И в создании такого образа мне очень помог художник Олег Шейнцис. Прежде всего, он изумительно оформил этот спектакль. Сделал такие элегантные, красивые, удобные декорации, что при очень небольших изменениях спектакль все время дает какое-то новое ощущение. А когда мы коснулись костюмов и я не знала, во что могу быть одета, Шейнцис вдруг сказал: «У Веры Кузьминичны роль маленькая, но она звезда. Поэтому, я считаю, мы должны одеть ее идеально». Я обрадовалась, конечно. Во-первых, потому что люблю красивые костюмы, а во-вторых, потому что художник, да еще такой талантливый (он работал всегда с Марком Анатольевичем Захаровым и, по-моему, был неявным соавтором многих его победных спектаклей), считал своим долгом меня как бы приподнять — ведь эту роль можно играть малозаметно, а можно внутренне богато и интересно.
Я видела в этой роли Ирину Карташеву в Театре Моссовета. Она играла строгую женщину, строго, по-английски, одетую и причесанную, и это тоже была правда. Но моя героиня мне чудилась женщиной, которая старается сохранить жизнерадостный вид, создать иллюзию счастливой семьи, богатого дома и полного благополучия.
И мы долго-долго ездили по Москве, искали вместе с Шейнцисом какой-нибудь заграничный красивый современный костюм. И нашли. Замечательного оттенка розовый костюм, неожиданно как будто на меня сшитый. Мы оба были в восторге, и, конечно, я подумала: «Ух, в таком костюме я должна производить впечатление счастливого человека!» Он органично сочетался с моим представлением о самой роли. Моя героиня многие годы провела в браке, и теперь упрекать мужа в том, что он неверен, или выяснять истину — бессмысленно, и если она согласилась на роль жены, которую не очень любят, но создают такую иллюзию, значит, ее надо поддерживать.
Поэтому в сцене, где я говорю о том, что любовница моего мужа пыталась покончить с собой, я немного скрываю свое состояние за юмором и показным спокойствием. На самом деле это больная тема, которую я ни перед собой, ни перед людьми со всей искренностью никогда не затрагиваю.
Но есть другая сцена, в которой Орнифль, привыкший цинично, насмешливо вести себя с людьми, вдруг обнажает себя и предстает человеком глубоко чувствующим, осознающим свою вину перед женой. Он болен. Я стою около него, и он вдруг впервые за долгие годы так искренно говорит: «Вы единственная женщина, которую я когда-либо любил». И это такая неожиданная фраза, что я теряюсь — то ли обрадоваться сказанному, то ли опять сделать вид, что я не верю, что все это шуточки, потому что шуточек у моего мужа очень много. И я спрашиваю: «Я что, должна за это поблагодарить вас?» Он отвечает: «Вы были со мной несчастливы?» И тогда я говорю правду: «Это не то слово».
Когда человек привыкает к своему незавидному положению, то с болью ему об этом говорить не хочется. Хочется спокойно, смиренно: другого выхода нет, что поделаешь, значит, так. Наверное, внешняя невозмутимость моей героини немножко обманывает зрителя. И он думает, что ей все равно. На самом деле боль люди стараются не показывать, прикрываются юмором, иронией, показным спокойствием. И видя свою жену такой, Орнифль произносит: «А где ваша душа? И у вас ведь была когда-то прекрасная душа!» И я говорю ему очень спокойно, глубоко и вразумительно: «Она умерла». Он понимает. «Значит, наша жизнь была для нее очень трудной». И спрашивает: «Почему?» И я отвечаю честно: «От голода». От того, что не было любви в ее жизни, но приходилось делать вид, что все хорошо. Он и это понимает. И, видимо, какое-то предчувствие возникает у Орнифля, что его жизнь внезапно может оборваться, и он говорит: «Верните мне мою душу. Я боюсь, что она мне понадобится». И я, опять же с печалью, отвечаю: «Она отвыкла от вас». Значит, он о душе своей совсем не вспоминал, но что-то произошло, и это заставило его теперь задуматься о смерти, почувствовать свою вину перед женой и, главное, перед самим собой. Наша с ним последняя сцена — диалог двух людей, которые
