Любить и мечтать - Вера Кузьминична Васильева

который сделала В. Асланова, мне понравился, хотя я лишилась любимых монологов, но выросли роли моих партнеров. И это меня порадовало, потому что они мне очень нравятся. Олег Вавилов, еще когда работал в Театре на Малой Бронной, всегда казался мне очень талантливым, обаятельным и с огромным творческим резервом. Помню, посмотрев «Анну Каренину» в постановке Андрея Житинкина, где Вавилов очень светло, по-своему сыграл Каренина, я пришла за кулисы, не будучи знакома с ним, и поблагодарила за великолепно сделанную роль. Он поразил меня тем, что на сцене был не закрытый мундиром, скучный, положительный человек, а живой мужчина со сдержанной, но трепетной страстью к прекрасной, не любящей его женщине. И вот этот артист приходит в наш театр и становится моим партнером. Мне так легко его любить, а это необходимо в моей роли. В ней все — и надежда вернуться в театр, и страстное желание быть для него все той же влекущей женщиной, которой была до катастрофы. Если я, Элизабет Мадран, для него, Ивана Турнера, все та же, я еще могу жить, могу бороться; но я чувствую, как он тяготится мною, как ему хочется вырваться из этого круга моих страданий. По своей роли я стараюсь этого не замечать, делаю вид, что все та же, но… нервы не выдерживают, и я кричу ему с ненавистью: «По чьей вине я два года валяюсь в этой конуре, как побитая собака?! Ты предатель! Ты меня предал! Я ненавижу тебя!» Как же мне трудно давались эти слова на репетициях, хотелось плакать, хотелось жалости, но я понимала, что отчаяние доводит мою героиню до ненависти, и пыталась быть правдивой, то есть жестокой, неистовой, не похожей на себя привычную. Кажется, в какой-то степени мне это удалось.

У Олега Вавилова чудесные данные, дивный голос, темперамент, манера говорить, прекрасная фигура, умение мыслить на сцене, умение молчать. В общем, работа с ним — это подарок судьбы.

Мой другой партнер — Антон Кукушкин, молодой и очень обаятельный, органичный артист. Внешне он мне напоминал юного Вана Клиберна времен его победы на первом Международном конкурсе им. Чайковского в Москве, где тот играл «Подмосковные вечера». Как же он был прекрасен!

Антон очень молод, высокий и худенький, как ребенок, очень чистый и непосредственный на сцене. В роли Люсьена он покоряет своей детскостью, юмором и очарованием. На мой взгляд, это его лучшая роль в нашем театре. Посмотрев спектакль, зрители запоминают Антона Кукушкина, влюбляются в него и ждут его новых ролей.

Но все эти качества, и его, и Олега Вавилова, и мои, — это результат огромной волевой работы нашего режиссера Юрия Борисовича Васильева. Может быть, я от любви и благодарности преувеличиваю достоинства нашего спектакля, но та напряженная тишина по ходу спектакля и те аплодисменты после, а также огромное количество цветов от зрителей, рецензии на спектакль и мою роль дают мне некоторое право так сказать о нем. Но есть и еще одна правда, горькая правда… На него почти не ходит зритель… В зрительном зале малой сцены всего 100 или 120 мест, спектакль идет два раза в месяц, и в лучшем случае продана половина билетов. Те, кто приходит, в восторге, но их так мало…

Конечно, спектакль не подан, как это делается в теперешнее время, рекламы нет никакой, да и фото из этой постановки на стенде театра такие незаметные, а моего большого портрета вообще нет ни в одной роли, как будто меня и нет в театре… Но сетовать на это всерьез не хочется. Значит, так считают нужным или просто лень что-либо делать. Ведь относятся ко мне внутри театра все очень хорошо, и я чувствую себя, как в родной семье. Иногда на мой вопрос, почему нет сборов, отвечают, что тема стареющей актрисы, выброшенной из жизни, борющейся из последних сил за полноценную жизнь, никого особенно не волнует. А мне кажется, что это общечеловеческая тема — конец жизни человека. Ведь он будет у каждого, и как принять этот конец? Как жить в ожидании конца? Разве это не тема искусства? Мне не нравится название нашего спектакля, и я робко возражала против него. «Ждать?!» — в этом резком слове есть какая-то необаятельная жесткость. Я бы сама не пошла на такое название. Ведь спектакль с чудесной задумчивой музыкой композитора Затикяна, с таинственными, скупыми, но выразительными декорациями — на почти пустой сцене причудливо сплетаются прозрачные серебристые занавеси, похожие и на занавес сказочного спектакля, и на огромную серебристую паутину на пустом чердаке. Художник спектакля Акимова создала обстановку, лишенную быта; это нищета, возведенная в поэзию.

Но самое главное в нашем спектакле — это психологические переливы чувств, от тихого отчаянного одиночества до исступленного крика протеста, от насмешки над актерскими привычками быть в центре внимания до тонкой искренности переживаний ролей, которые в душе смешались с подлинными чувствами самой Элизабет Мадран.

Возвращаясь домой с букетами цветов, я никак не могу понять, почему зрителей так мало? Если бы спектакль провалился, мне было бы легче, но когда слышишь похвалы, о которых можешь только мечтать, когда чувствуешь напряженную тишину зала, а потом взрыв аплодисментов, то это противоречие начинает мучить.

И все-таки пусть будет мало зрителей. Но прожить на сцене судьбу сильного и очень несчастного человека и унести после спектакля в душе веру в то, что есть на свете любовь, есть мечта и есть искусство, — это огромное счастье в наше холодное, циничное время.

Забегая вперед, скажу, что в итоге этот спектакль у нас сняли, но он был возобновлен в театре «Модерн». Его режиссер Светлана Врагова поверила в эту постановку и взяла ее к себе. Спектакль сменил название на «Однажды в Париже» и имеет там необыкновенный успех — всегда аншлаги. Правда, зал сам небольшой, человек на сто, но как радостно, когда он полон.

Иллюзия счастливой жизни

Верните мне мою душу.

Я боюсь, что она мне понадобится

Ж. Ануй

В спектакле «Орнифль» у меня небольшая роль, но очень мной любимая, как и сама постановка. Это пьеса Жана Ануя, которую у нас ставил Сергей Арцибашев.

С самого начала наших репетиций меня поражало то, что великолепный, талантливый, ироничный Александр Анатольевич был удивительно старательным исполнителем у режиссера, который работал с ним влюбленно, вдохновенно и очень подробно. Он тихо ему одному что-то говорил, а иногда Ширвиндт так же просто и доверительно предлагал что-то