Любить и мечтать - Вера Кузьминична Васильева

«Белые ночи» по Достоевскому, где она так трогательно сыграла Настеньку. Прочитала об огромной любви Ивана Александровича Пырьева к ней, о том, как, не ответив на его любовь, она лишилась своего будущего в кино и погибла, начав с отчаяния пить; это часто бывает с актерами, пережившими свою славу и оказавшимися ненужными, в нищете и забвении.

И вспомнила свою звездность и свое кинематографическое забвение. На это были свои причины, но об этом я никогда никому не рассказывала, только своей подруге Кате Дыховичной. Зная страсть нашей прессы ко всему запретному, ко всему пикантному, в интервью я никогда не говорила о своем роковом свидании с Иваном Александровичем Пырьевым в гостинице «Москва», где, по его словам, он снимал номер для деловых встреч. Появление в моей жизни Пырьева и его картины «Сказание о земле Сибирской» было для меня судьбоносным. Моя скромная тогдашняя жизнь превратилась в сказку, и я всегда с благодарностью произносила имя Ивана Александровича, вычеркнув из своей жизни один печальный эпизод. Но этот эпизод оказался, судя по событиям судьбы Марченко и многих других, типичным для жизни начинающих актрис.

Когда картина вышла на экраны и вслед за этим последовал ошеломляющий успех, Пырьев пригласил меня для беседы в гостиницу «Москва».

Я пришла благодарная, счастливая, смущенная свалившейся на меня славой. Иван Александрович был взволнован, взнервлен, то ходил, то садился, то снова вскакивал. Наконец, сев на стул, он попросил подойти к нему. Я подошла, и он придвинул меня к своим коленям. Я стояла, робея, не зная, о чем говорить… Тогда сказал он: «Что же ты не поблагодаришь меня?» Я заволновалась и сбивчиво стала лепетать: «Я вам очень благодарна, очень…» Он перебил: «Не так… не так… Разве ты не видишь, что я люблю тебя…»

Несмотря на волнение, я чуть не засмеялась: самое смешное было в том, что он никогда не утруждал себя излишним вниманием ко мне, я была для него очередной девочкой из массовки, которую он осчастливил. Во время съемок он ласково поправлял на моей голове платочек или еще что-то в костюме, но я никогда не видела его глаз, я была для него лишь персонажем его картины, а не живой девушкой со своим характером, своими понятиями о любви. Поэтому его признание показалось мне циничным обманом — надо что-то говорить, чтобы убедить, сломить сопротивление, а сопротивлялась я, как деревенская девчонка — со всей силой возмущения… Кончилась борьба моей победой как девушки и поражением как актрисы, зависевшей от всесильного режиссера и директора «Мосфильма». Возмущенный мной, он сказал такую же фразу, которую я прочитала в очерке о судьбе Марченко: «Ты больше никогда не будешь сниматься…»

Так оно потом и оказалось. Из рассказов я иногда слышала, что меня хотят попробовать на новую роль, но потом все срывалось.

Не знаю, правильно ли я сделала, что открыла эту тайну, дискредитирующую моего волшебника, изменившего мою судьбу? Я постараюсь его сейчас даже в какой-то степени оправдать…

Нравы в кино, да и в театре, бывают таковы, что подобная расплата за роль, за успех встречается довольно часто. Девушек, мечтающих о славе, готовых через постель добиться ролей, тьма-тьмущая. Пырьеву, вероятно, никогда не отказывали, и я ему казалась одной из тех дурочек, которая по глупости, из страха, из благодарности пойдет на все. Но я оказалась мечтательницей, начиненной историями разных классических героинь, которые умирали от любви. Интересно, что по истечении определенного времени я размышляла, что если бы Пырьев хоть когда-нибудь на самом деле заинтересовался мною, проявил бы ко мне интерес, потратил бы себя на чувство, я ведь могла бы влюбиться в него, ведь он так талантлив! Так всесилен!

Конечно, мне грустно вспоминать о том случае, но все-таки, несмотря на эту черную страничку моей биографии, я благословляю память об этом выдающемся режиссере, об очень противоречивом человеке, который, мне кажется, в снятых им фильмах по произведениям Достоевского исповедовался через искусство и в своих пороках, и в своих страстях, и в своем падении, и величии…

Чем старше я становлюсь, тем чаще задумываюсь о судьбах многих наших актрис, которые когда-то покоряли людей своим талантом, красотой, обаянием, а потом были забыты всеми и погибали от одиночества и бедности. Может быть, это участь многих талантливых людей, не только актрис, но так как я актриса, то часто ставила себя на их место и переживала их отчаяние как свое собственное.

Невольно вспоминается женщина, перед которой я виновата, правда, не по своей вине, а так сложилась судьба. В год, когда пришел в наш театр на постановку «Свадьбы с приданым» Борис Иванович Равенских, имя которого гремело по всей Москве, вместе с ним большим успехом пользовалась у зрителей и его жена Лилия Олимпиевна Гриценко, сестра знаменитого артиста Театра Вахтангова — Николая Олимпиевича Гриценко.

Я, конечно, пошла посмотреть нашумевший в те времена искрометный, талантливый спектакль Театра Станиславского «С любовью не шутят». В главной роли была жена нашего будущего режиссера Равенских, получившая вокальное образование. Успех у спектакля и у нее был ошеломляющий. Я была в восторге и от спектакля, и от исполнителей, таких как Борис Левинсон, Надя Животова и, конечно, Лилия Гриценко. Она была очень хороша собой, с огромными печальными глазами, гладкой прической, тонкой подвижной фигурой. Роль была сделана мастерски, но больше всего покоряла ее женственность и, несмотря на озорной характер спектакля, какая-то трогательная чистота.

Потом я увидела ее в роли Нины Чавчавадзе, жены Грибоедова, в спектакле «Грибоедов». И снова ощущение чистоты, беззащитности, бесконечной любви ее героини к великому классику пронзило мое сердце. Мне даже показалось, что проявленная любовь Лилии Гриценко в этой роли была сродни ее любви к Борису Ивановичу Равенских, который так талантливо поднял жену на пьедестал в своих спектаклях. И, безусловно, я никогда не забуду ее чудесную Ларису в «Бесприданнице» Островского и Елену Тальберг «В днях Турбиных» Булгакова. Я приходила и на творческие вечера Гриценко, где она пела русскую классику и старинные романсы.

Лилия Гриценко была для меня особенной актрисой, она заставляла думать о ней, пытаться понять, какая она. Мне казалось, что она религиозна, что даже способна уйти в монастырь, что очень далека от нашей действительности и что является проповедницей чистой любви. Я не была с ней знакома лично и, конечно, идеализировала ее.

Их отношения мужа и жены не были похожи на обычные отношения супружеских пар. Борис Иванович был абсолютно свободен во всем, иногда она после окончания его репетиции ждала мужа по два-три