Божий Дом - Сэмуэль Шэм

Мне было сложно думать. Неожиданно в хаосе появился просвет. Я могу стать кем-то, кого я не презираю? Отвязаться от прошлого? Избавиться от избегания, нетерпения, ярости? Я спросил, что мне нужно начать читать.

— Фрейд. Начни с «Грусти и Меланхолии». там Фрейд говорит: «Тени потерянных объектов накрывают эго.» Ты был накрыт этой тенью целый год.

— Какой тенью?

— Своей тенью.

Моя ячейка человечности, моя Бэрри. Как я вырос до того, чтобы любить ее, принимать ее, заботиться о ней за этот корежащий год.

— Я люблю тебя, — сказал я. — Я пережил этот кошмар лишь благодаря тебе.

— Частично да. И ты прав, эта интернатура была, как сборник детских кошмаров: агрессия, страх отомщения, а затем окончание, в котором ты не побеждаешь, но выживаешь. Это чистейшая тема Эдипа: мать, отец и ребенок.

...Надеюсь ты закончишь хорошо и получишь бесценный опыт. Теперь ты можешь решить многие медицинские проблемы и еще столько всего нужно узнать. Я волнуюсь по поводу мирового экономического кризиса и теперь держать деньги в банке не имеет никакого смысла. Не знаю, что говорила тебе мать, но это было правдой и основой всего. Я знаю, что ты волнуешься о нас и это никогда не изменится. Расстояние и обстоятельства не дают нам видеться чаще и это неминуемо в наше время. Я хотел бы поиграть в гольф с моим старшим сыном и надеюсь, что это вскоре случиться. Моя страсть к этой игре бесконечна, и я наслаждаюсь этим...

24

Расставшиеся с иллюзиями, не желающие продолжать в качестве резидентов Дома, но и не знающие, что делать дальше, мы нуждались в помощи. Мы обратились к Толстяку. Во время ужина в десять мы спросили его, что нам делать.

— По поводу чего?

— Что делать первого июля. На какую специальность пойти.

— То, что все сейчас делают. Проведите симпозиум.

— На какую тему? — спросил Эдди, глаза которого были слегка расфокусированы из-за транквилизаторов.

— На тему «как выбрать специальность.» На какую же еще?

— А кто его проведет? — спросил Рант.

— Кто? — улыбнулся Толстяк. — Я. Звезда кишечных пробегов кинозвезд.

Слух быстро разошелся и в назначенный день студенты и терны всего Дома собрались вместе. Даже Гилхейни и Квик присоединились к нам. Переполненная комната затихла, и Толстяк начал:

— Система медицинского образования порочна. К тому моменту, когда мы понимаем, что не будем докторами из телевизора, раздевающими загорелых красоток, а будем докторами Дома, вручную раскупоривающими кишки гомеров, мы вложили слишком много, чтобы развернуться и уйти, что приводит нас к вашей патовой ситуации. Все должно быть наоборот. В первый день тернатуры приведите блюющего от страха студента ЛМИ к койке Оливии О. и отвратите будущих хирургов ее горбами, а будущих умников-терапевтов параметрами несовместимыми с жизнью и ее нежеланием ни умереть, ни излечиться. Даже будущие гинекологи, увидев поле своей будущей деятельности, обратятся дантистами. А потом и только потом тех, у кого хватит выдержки можно допускать для последующего обучения.

Как мы и ожидали начало было прекрасным. Но как это может помочь нам?

— Но сейчас мои слова вам не сильно помогут, так как к этому моменту вы вложились по полной и вы в ловушке. И что теперь? Теперь перед вами множество специальностей, из которых можно выбирать. Большинство этих специальностей предполагает точно такой же близкий контакт с пациентами, которым вы наслаждались весь этот год и пытку ночных дежурств. Это специальности, предполагающие «прямую заботу о пациентах.» Таковые специальности здесь обсуждаться не будут. Мазохисты могут удалиться.

Никто не ушел.

— Я сам иду в специальность, включающую прямую заботу о пациентах — гастроэнтерологию. У меня есть причины. Я — особый случай. для моих планов гастроэнтерология подходит лучше всего. Повезло, не так ли? Но теперь про специальности, которые не требуют заботу о пациентах. Их всего шесть: Лучи, Газы, Трупы, Кожа, Глаза и Психи.[210]

Толстяк написал эти шесть слов на доске и сказал, что с нашей помощью перечислит плюсы и минусы каждой из специальностей. Он назвал это «теорией игры.» Это поможет нам принять решение в выборе специальности.

— Первое — лучи. Преимущества радиологии?

— Деньги, — сказал Чак, — много денег.

— Точно, — сказал Толстяк, — реальное состояние. Еще плюсы?

Но, помимо доказанного отсутствия прямого ведения пациентов, никто не нашел дополнительных плюсов, и Толстяк спросил про минусы.

— Гомеры, — сказал я, — приходиться проводить тесты на гомерах.

— Нарколепсия, — добавил Хупер, — ты все время находишься в темноте.

— Гонады, — сказал Рант, — рентген может поджарить твоих сперматозоитов. Твой первый ребенок окажется одноглазым, двузубым и с восемью пальцами на каждой руке.

— Отлично, парни, — сказал Толстяк, записывая все это. — Мы движемся!

Мы создали таблицу специальностей, не включающих прямую заботу о пациентах:

ЛУЧИ: «+» Деньги (до ста тысяч в год)

 «–» Гомеры, нарколепсия, повреждение гонад и восьмипальцевые дети, клизмы с барием и кишечные бега.

ГАЗЫ: «+» Деньги (до ста тысяч в год)

 «–» Гомеры, скука, прерываемая паникой, астрономическая страховка от халатности, различные газы, приводящие к нарушениям личности. Постоянная работа с хирургами.

ТРУПЫ: «+» Никаких живых тел, редкие гомеры. Низкая страховка от халатности.

 «–» Кабинет в подвале, постоянное издевательства от всех, кроме других патологоанатомов. Депрессия.

КОЖА: «+» Деньги (до ста тысяч в год), путешествия на конференции в солнечных странах, красота обнаженной кожи.

 «–» Гомеры, инфекции, отвратительность обнаженной кожи.

ГЛАЗА: «+» Немыслимые деньги

 «–» Нужна хирургическая интернатура, немыслимая цена страховки, иногда приходится вести пациентов.

ПСИХИАТРИЯ: «+» НИКАКИХ ГОМЕРОВ! Почасовая оплата. Никаких контактов. Сидячая работа. Длинный обеденный перерыв. Шанс на излечение.

 «–» Постоянные нападки правых, обвинения в коммунизме, гомосексуализме, вуаеризме, перверсии, эротизме, автооэротизме, полиэротизме.

По окончании симпозиума выяснилось невероятное. На бумаге психиатрия побеждала с большим отрывом.

Во время сплава на байдарках привлекательность психиатрии лишь усилилась. Чак организовал этот последний совместный выезд интернов, и теплым ветреным летним днем мы сдали наших пациентов старшим резидентам, загрузили пиво и отправились к подножию холмов на берег реки, извивающейся через заросли в сторону океана. Мы с Бэрри лениво гребли вниз по течению, соревнуясь за последнее место с двумя полицейскими. Гилхейни, загребающий, громко ругал своего рулевого, Квика, так как их каноэ постоянно врезалось то в один, то в другой берег. Но все же, что могло быть лучше сплавления по течению с холодным пивом под звуки глубокого баритона рыжего и настойчивого тенора его друга, исполняющих дуэтом «Плач изумрудного острова»?

Мы высадились и устроили пикник на маленьком островке. В тени сосен мы столпились вокруг Бэрри. Она прислушалась к нашему недовольству и согласилась, что этот год был кошмаром:

— Это было бесчеловечно. Неудивительно, что доктора остаются бесстрастными перед лицом даже самой большой человеческой трагедии. Проблема даже не в черствости, а в отсутствии глубины. Большинство людей как-то реагируют на свои рабочие будни, но только не доктора. Это невероятный парадокс, что доктора настолько деградируют, но при этом остаются востребованными обществом. В любом сообществе они наиболее уважаемая группа.

— Ты хочешь сказать, что это все обман? — спросил Рант.

— Бессознательный обман, безумное подавление, которое позволяет докторам считать себя могучими целителями. Если ты думаешь, что этот год был не так уж плох, ты просто подавляешь свои чувства, чтобы провести следующих за тобой через тоже самое.

— Что ж, моя умная женщина, — вступил Гилхейни, — почему же тогда эти молодые люди пошли на это?

— Потому что очень тяжело сказать нет. Если ты запрограммирован стать врачом с шестилетнего возраста, вложил в это годы, развил свое искусство подавления до такого состояния, что не можешь вспомнить, насколько тебе было хреново в интернатуре, ты не можешь все бросить. Может ли звездный игрок самоудалиться из игры? Да никогда!

Она была права. Что мы могли ответить? Мы сидели, притихнув, наблюдая, как медленно наползают вечерние тени. Бэрри ответила на несколько вопросов о психиатрии и потихоньку наш пикник превратился в групповую сессию, основной темой которой была потеря.

— О какой потере ты говоришь? — спросил Чак.

— Каждый из вас потерял что-то за этот год. Я знаю об этом в основном из рассказов Роя, но я слышала про Браки На Костях и Отношения На Костях и... срыв Эдди и... — она замолчала, но продолжила дрожащим голосом: — ... и Потс. Вы потеряли Потса. Если бы вы чувствовали эту потерю, вы бы до сих пор плакали. Вы сломаны чувством вины и сломаны тем, что убили в себе сочувствие.