Перейти грань - Роберт Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда солнце было высоко, Браун услышал, как его позывные выкрикивает Дикий Макс. Он предположил, что Макс вызвался ретранслировать адресованный ему телефонный звонок. Не настроенный болтать, он решил не выходить в эфир и сослаться при случае на все ту же неисправность генератора. Он занес вызов Макса в бортовой журнал, но отвечать не стал. Вскоре после этого пришел вызов от Виски Оскар Оскара, оператора морской связи из Джерси, который соединил его с Даффи.
— У нас небольшая проблема, касающаяся всех вас, ребята, — сообщил Даффи — Скажем так: вы исчезли с наших карт.
Браун спросил, что он имеет в виду.
— Какие-то баски взорвали приемную станцию спутниковой связи. Теперь нет возможности принимать сигналы вашего ответчика.
— Баски?
— Баски, колумбийцы, армяне, кто их знает? Это изобретение капитализма, и они взорвали его. Так что вы должны сообщать о своем местонахождении каждые сутки. Если что-то случится, немедленно дайте нам знать, потому что мы не видим вас.
Он поинтересовался у Даффи, сколько продлится такое положение.
— Компания не очень-то распространяется на сей счет, Оуэн. Они не говорят нам точно, где у них резервные передатчики и что они намерены делать. По нашим сведениям, это может тянуться неделю.
Помолчав, Браун напомнил ему:
— Мои форсунки по-прежнему доставляют мне неприятности. Скажите им, что меня некоторое время может не быть на связи.
— Я говорил им об этом, — сказал Даффи. — В остальном у вас все в порядке?
Браун заверил, что все остальное у него в полном порядке, а про себя решил не отвечать больше ни на какие вызовы. «Раз меня не видно, то пусть будет и не слышно», — решил он.
Продолжая идти курсом на восток, он больше не видел перевернутых горных вершин. Наверное, был какой-то фокус южных широт, здешних льдов, разреженного воздуха и туманов.
Ночью он опять случайно напал на миссионерскую радиостанцию. Передача на незнакомом языке неожиданно завершилась словами той самой англичанки, которую он слушал несколько недель назад.
— Мы заканчиваем нашу учебную передачу на тагальском языке и с семнадцати часов по Гринвичу начинаем вещание на английском. Затем в двадцать два часа по Гринвичу мы повторим этот же урок на кантонском диалекте, в ноль часов — на корейском и в четыре тридцать — вновь на английском. Слушайте нашу следующую передачу на тагальском в десять часов по Гринвичу.
Решив поесть первый раз за сутки, Браун поставил на плиту камбуза банку куриного бульона.
— Хотелось бы знать, — поинтересовалась леди, — сколько слушателей принимают наши передачи, находясь в море? Наша почта показывает, что немало их работает в море: это нефтяники, рыбаки. А многие ли из наших слушателей помнят, что первые ученики Иисуса Христа были рыбаками?
Наливая бульон в кофейную чашку, Браун поймал себя на том, что прислушивается к звуковому оформлению радиопередачи. Оно отдаленно напоминало шум волн, бившихся снаружи о борт его израненного судна.
— Слушатели, наверное, помнят, — говорила леди сквозь усиливающийся шум ветра и волн, — что, когда наш Господь был преследуем врагами, Он, как сообщает евангелист Матфей, удалился на лодке в пустынное место. Пришедший к Нему народ был отпущен исцеленным душой и телом, а также накормленным чудесным образом. И, отпустив народ, Он пошел помолиться отдельно от других.
«Утром наступит великий день, — подумал Браун. — Это надо записать на пленку». Его переполняла радость. «Я устрою себе обед в этот день, — решил он. — У меня будут хлеба и рыбы».
Подключать магнитофон по всем правилам не было времени, и он просто приставил микрофон к приемнику и нажал кнопку «запись». Леди описывала путешествие апостолов, отправившихся морем в Генисарет. С усмешкой на лице он ухватился за поручень над головой и припал к приемнику, сжимая в руке чашку с бульоном.
— А лодка была уже на середине моря, и било ее волнами: ибо ветер был встречный.
Он представил, как они слушают это с Энни и как они вместе смеются.
— В четвертую же стражу ночи Иисус пришел к ним, ступая по морю.
— Фантастика! — восхитился Браун.
Сопровождаемый специальными звуковыми эффектами из приглушенного свиста и кошачьего урчания, так мало напоминающими шум настоящей стихии, всемогущий Иисус Христос шел у них по морю, являя миру одно из самых древних и странных чудес.
— Они были смущены, — провозгласила леди. Браун был так возбужден, что даже пролил бульон.
— Они закричали от страха, — продолжала она. Браун сделал движение ртом, изображая кричавших от страха учеников.
— Но, — продолжала леди, — тотчас заговорил с ними Иисус и сказал… — Здесь ее перебил актер с сочным и звучным североамериканским голосом — этакий пляжный калифорнийский Иисус.
— Мужайтесь! Это Я, не бойтесь.
Брауна страшно рассмешила эта ханжеская, неестественная манера говорить.
Простодушного в своем бесконечном изумлении Петра играл африканский актер — скорее всего, тот самый, который исполнял роль Исава, поскольку слова у него звучали так же заученно.
— Господи, если это Ты, повели мне пойти к Тебе по воде. — Его ломаный английский придавал драме комедийную окраску.
— И Он сказал… — выдохнула леди.
— Иди! — в унисон ей прозвучал самодовольный голос американца.
Браун хохотал. Но в голосе африканца, выкрикнувшего: «Господи, спаси меня!», когда ветер стал крепчать и Петр испугался и начал тонуть, ему послышалось что-то очень печальное, правдивое и отчаянное.
— Господи, спаси меня, — повторил он вслед за актером, не заметив, что плачет вместе с африканским Петром.
— Маловерный, — голосом, полным осуждения, обратился к нему Иисус, — почему ты усомнился?
— И, когда вошли они в лодку, — произнесла англичанка, — прекратился ветер.
После этого Браун отставил недопитый бульон и лег на койку. «Зачем это нужно, — думал он, — передавать такую бессмыслицу и глупость на тысячи миль среди пустынного океана?» Этот вопрос не выходил у него из головы.
Он коротал время, размышляя над тем, какие личности скрывались за актерскими голосами. Английская леди, с ее вычурной, безукоризненно правильной дикцией, — кто она и какова ее жизнь? Лживый американец, почтительный африканец. Находясь с ними наедине в океане, Браун иногда забывал, что они не придумывали то, что исполняли. Посреди темной ночи он обнаружил, что все еще плачет. Религия всегда воздействовала на чувства людей.
Будучи не в состоянии уснуть, он продолжал раздумывать над услышанным. «Очень приятная история», — решил было он, но через некоторое время подумал, что есть что-то циничное в том, когда в тебя вселяют напрасные надежды. Какими бы безыскусными ни казались эти маленькие инсценировки, за ними всегда угадывались чьи-то хитрые замыслы. Люди восприимчивы, и в некоторых обстоятельствах бывает трудно удержаться от того, чтобы не обращаться в мыслях к этим сюжетам вновь и вновь.
«Рабство, — думал Браун, — мы становимся рабами этих странных историй». Скрытые голоса, специально купленные для этой цели, без конца повторяют их. Когда человек один в океане, ему не остается ничего, как только слушать, и узнавать, и раздумывать, словно у него находится вторая половина долларовой банкноты. Они постоянно принуждают всех видеть себя их глазами. Это не дает человеку быть свободным.
Сокрытие правды было постоянной темой его размышлений. Кого-то всегда держали за дурака. Сам процесс повествования был игрой в утаивание чего-то. Каждая история была обратима и имела свою внешнюю и внутреннюю стороны. Все они были написаны на месте прежнего текста.
«Они начинают рассказывать нам истории, — думал Браун, — а мы уже знаем, чем они закончатся, хотя никогда не слышали их. Они ведут нас к воде и заставляют пить, хотя это вовсе и не вода, а вино. Вновь и вновь от тебя требуют слепой веры. Бросайся, прыгай, а там как Бог даст. А Он может дать, а может и нет. И ты, распростертый над океаном, может быть, не упадешь и не утонешь, когда ветер будет встречный. Когда море такое огромное, а лодка такая маленькая. Бесконечные игры. Обман без конца, бесконечность против одного, все против всех. А на ветру, усиленные в стратосфере, звучат истории, призванные облечь все это в форму. Не дать нам расслабиться во льдах и темноте. Истории, как мнимые рассветы. Но льды, потемки, ураганный ветер и мнимые рассветы — все это было в действительности, и все это надо было пережить.
Если бы у нас не было второй половины банкноты, — размышлял дальше Браун, — если бы конец историй был неизвестен нам, мы могли бы, наверное, что-то понять. Эти истории только усугубляют наше невежество».
Он вдруг вспомнил, что в книге Джошуа Слокама, кругосветного мореплавателя и мастера галлюцинаций, была подмечена какая-то связь между буревестником и историей, которую ему только что рассказали по радио. Призвав на помощь все свое спокойствие, на какое был способен, он стал рыться в своих книгах, пока не нашел Библию и экземпляр «Одиночного плавания вокруг света» коммодора Слокама. Он помнил вполне отчетливо, что старина Слокам связывал происхождение названия этой птицы с тем же самым убогим чудом. Найти нужное место Брауну не хватило терпения, хотя он был уверен, что читал его.