Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Мор принес манускрипт в коробке.

— Я надеюсь, в нем ничего не изменилось, — заметил я, — ведь дарственные экземпляры для Его Святейшества уже подготовлены… переписаны монахами, разумеется. Они знают толк в таких делах и весьма искусны в каллиграфии.

— Конечно, все осталось по-прежнему, — пробормотал он, вручая мне коробку. — Я обнаружил лишь один недостаток. Вы слишком явно подчеркиваете важное значение папской власти. Возможно, об этом следовало написать более тонко.

Только и всего? Волной хлынуло облегчение.

— Лютер так яростно нападал на главу церкви, что я счел себя обязанным укрепить ее устои.

— Вы преувеличиваете весомость этого сана, — мягко возразил он. — Папа Лев согнется под его тяжестью, если прочитает сей труд. Ему не потянуть такой ответственности. Как, впрочем, и любому смертному, если он попытается взвалить ее на себя.

— Но каково ваше мнение в целом? — сорвалось у меня невольно с языка.

— Я полагаю… — Он помедлил. — Это превосходное научное изыскание. Вы выказали изрядное старание в поисках цитат и…

— А суждения? Я имел в виду исследования, выводы! Что вы скажете о них?

Мор отпрянул, словно моя напористость сбивала его с ног.

— Они, безусловно… убедительны. И исчерпывающи.

Но ведь я и стремился изо всех сил наставить читателя на путь истинный.

Внезапно мне расхотелось расспрашивать его дольше. Он уже упомянул о «превосходстве», «старании», «убедительности» и «исчерпанности». Скупое одобрение. А не наивысший благоприятный отзыв. Мор, очевидно, был хорошо знаком с моим творением, но воодушевления в нем я не заметил.

Он не увидел в труде ничего гениального.

Ну и что с того? Достаточно ли Мор осведомлен, чтобы судить непредвзято?

— Я благодарен вам за то, что вы нашли время и прочли мой трактат, — процедил я, — и готов учесть ваши советы и предложения.

Для пользы моих размышлений, а не для изменения манускрипта, уже переписанного смиренными монахами на лучший пергамент.

— Нас порадовало, что прошедшим летом во Франции вы присоединились к нашему обществу, — добавил я, — а также согласились предпринять дипломатическую миссию в Кале, отдав должное Турне.

Он улыбнулся. Или мне привиделось? Природа одарила его на редкость неулыбчивым лицом. Оно постоянно носило печать мрачности и уныния.

— Итак, вы наконец приобщились ко двору, — продолжал я.

— Ваша правда. Я сам себе удивляюсь… — наконец ответил он.

— Вы привыкнете и почувствуете себя здесь как дома, — успокоил его я. — Ибо по праву принадлежите к самому высшему обществу. Блестящие умы нашего королевства должны состоять на службе у монарха, поскольку размышления ученых ценнее золота. А каждому верноподданному следует с радостью дарить свое достояние королю.

Мор молча поклонился.

Я не намеревался говорить с ним в таком тоне. Мне хотелось просто посидеть у камина, наслаждаясь доверительной беседой, дабы достичь взаимопонимания и завязать дружеские отношения. Но в манерах моего визави не было сердечности. А любезность служит отличным прикрытием равнодушия. И я ощущал его холодность сильнее, чем тепло, исходящее от огня.

— Мои умственные способности в вашем распоряжении, — сказал он.

Я не собирался распоряжаться им, мне мечталось об ином. Он же по-своему истолковал мои слова, исказив мои благие намерения и превратив их в нечто унылое и зловещее.

Ах, да пусть себе живет как хочет! Почему меня так волнует, что он думает или чувствует?

Он всего лишь человек, не хуже и не лучше прочих.

Уилл:

Этот манускрипт — роскошный подарочный экземпляр, написанный на листах пергамента и оправленный в золотой переплет, — действительно отправили Льву X. Если верить сообщениям, Папа сразу же прочел пяток страниц и заявил, что он «никогда бы не подумал, что такой труд может родиться по милости монарха, коему судьба уготовила иные подвиги, ведь даже люди, всю жизнь посвятившие наукам, не в состоянии породить ничего подобного».

Папа, благодарный за столь благочестивую поддержку, пожаловал Генриху долгожданный титул Defensor fidei — «Защитник веры». Отныне Гарри не будет чувствовать себя обделенным рядом с монархами, увенчанными витиеватыми церковными титулами.

Эта скромная книга имела потрясающий успех. Многочисленные переводы печатались в Риме, Франкфурте, Кельне, Париже и Вюрцбурге помимо других мест и распродавались они, едва только выходили из-под печатного станка. В общей сложности понадобилось двадцать переизданий, дабы удовлетворить аппетиты европейских читателей. Именно тогда Лютер вступил с поклонниками королевского таланта в перепалку, хуля автора на чем свет стоит. Генрих счел ниже своего достоинства отвечать на протестантские нападки, поручив Мору защиту своего труда.

Генрих VIII:

Мои теологические стрелы попали в цель. Я понял это по страстности отклика Лютера — он был уязвлен. Этот «одухотворенный» монах позволил себе дать против меня залп низкопробных оскорблений, сочинив ответный памфлет «Против Генриха, короля английского». Лютер обозвал меня «королем Англии, Божьей немилостью» и заявил, что поскольку тот «намеренно и сознательно выдумывает ложь против величия моего Небесного Владыки, достойную лишь ничтожных червей, то я имею право, от лица Владыки моего, забросать его английское величество мерзостным дерьмом и втоптать в грязь его корону».

— Итак, — сказал я, призвав к себе Мора, — вы можете убедиться, на каком уровне находятся мудрствования Лютера. На уровне испражнений.

Мор вяло листал страницы памфлета. Даже в его невыразительных глазах отразилось удивление (и презрение), когда он прочел выражение «мерзостным дерьмом».

— Я хочу, чтобы ему ответили вы, — заявил я. — В том же стиле.

Он явно собирался возразить, но я оборвал его:

— Ниже королевского достоинства отвечать в том же духе, и уж тем более сие не пристало Его Святейшеству. Но подданные могут воспользоваться вымышленным именем. Таким, как, к примеру, ваша «Утопия».

— Ваше величество, но почему именно я? — На лице его отразилось страдание. — Если вам нужен лишь обмен ругательствами, то есть более искусные пасквилянты. Я и слов-то таких не употребляю и уж тем более не мыслю подобными категориями. Для меня это будут адовы муки, тогда как для кого-то другого — приятное развлечение. Позвольте мне служить вам в более уместном качестве.

— Нет. Ибо мне нужен человек, способный ответить Лютеру должным образом, в том числе и в самых непристойных выражениях. Наймите матроса, он подскажет вам бранные слова; но суть дискуссии требует вашего ума.

Он явно запаниковал. Я уже заметил, что, волнуясь, Мор обычно пощипывает большие пальцы. Оттого они частенько бывали в ссадинах и царапинах. Эти движения он не мог спрятать под законоведческой мантией, даже если сохранял невозмутимое лицо.

— Должны же у вас быть скрытые, возможно, неведомые вам самому склонности, — сказал я. — Попробуйте оживить персонажа, коему нравится пачкать стены в сортире. Дайте ему волю.

— Я стараюсь подавлять мою земную ипостась, милорд.

— Тогда позвольте ей поднять голову в последний раз.

Я смягчил улыбкой непререкаемость моего приказа.

Мор ответил удовлетворительно. В его «Отповеди Лютеру», написанной под псевдонимом Уильям Росс, утверждалось, что душа Лютера «переполнена мерзостью». Мор назвал его «более грязным, чем свинья, и более глупым, чем осел», «раболепствующим буффоном, бывшим монахом, ставшим на путь сводничества», «чей рот полон смрадных экскрементов» и пригоден только для того, «чтобы дотянуться прогнившими зубами лишь до задницы облегчающейся ослицы». Он призвал читателей швырнуть обратно в Лютеров «разъяренный рот, в эту поистине полную собачьего дерьма пасть все то, что способна извергнуть его заслуживающая осуждения гниль, и излить нечистоты всех сточных труб и сортиров» на его голову. Лютер, как и ожидалось, страшно разгневался.

— Вы порадовали меня, — сообщил я Мору. — И я награжу вас по достоинству.

Честно говоря, он не проявил особой оригинальности, просто и довольно скучно обыгрывая тему «дерьма» и «сортиров».

— Особенно вам удался образ облегчающейся ослицы, — добавил я.

Единственная заслуживающая внимания находка.

— Назначьте пособие Уильяму Россу, дабы конюшни его неизменно очищались от навоза, — ответил Мор. — Прошу вас, не связывайте мое настоящее имя и звание с этой отповедью.

— Но благодаря ей вы сами очистились от тайной скверны — выпустили на волю бесенка, вашу земную, телесную ипостась.

— О да, за это я могу поблагодарить вас, — печально произнес он.