Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

— Bon jour[53], — приветствовал их Франциск, приподняв украшенную пером шляпу.

Приемная зала составляла шагов двадцать в ширину. Мы не прошли и половины, как Франциск вдруг резко остановился. Приложив палец к щеке, он игриво приподнял левую бровь. Потом, сдернув с головы шляпу, отбросил ее в угол.

— А давайте-ка поборемся, брат! — воодушевленно предложил французский король.

Он опять застал меня врасплох. Я не успел встать в стойку, когда Франциск, нарушая все правила, начал наступать на меня, нещадно нанося удары, и в итоге сразу опрокинул меня на спину.

Удивленные придворные смотрели сверху на мой позор. Теперь я понял, почему Франциск выбрал для меня столь тесный наряд — он буквально лишал меня свободы движений. Отступив назад, этот притворщик начал гримасничать, изображая ужас.

— О! О! Sacrebleu![54] — затараторил он.

Франциск сыпал глупыми ругательствами, однако даже не подумал протянуть мне руку и помочь встать. Он стоял столбом, всем своим видом изображая крайнее замешательство.

— Неужели у вас во Франции противнику не дают подготовиться к поединку? — спросил я, поднявшись с пола.

— Cher frère[55], всегда надо быть готовым к неожиданностям. — Он пожал плечами и закатил глаза. — Жизнь обычно наносит нам удары без предупреждения. Я лишь пытался уподобиться ей.

Я сорвал тесный плащ. Тогда уж следовало устроить бой подальше от любопытных глаз и отбросить все протоколы, запрещавшие драку между монархами!

— Тогда уподобьтесь атлету — если сможете! — и поборемся в честной схватке, — подначил его я.

— Я никогда не повторяю своих действий, — надменно сказал он, отступая назад. — Особенно успешные удары.

— Вы предпочитаете повторять ошибки? — спросил я, надвигаясь на него.

— Какая у вас тут грязь на полу.

Сдвинув брови, он с нарочитой старательностью разглядывал ковер.

— Да, французская грязь, — парировал я. — Она залетает даже сюда.

— Жаль, что вам не удалось по достоинству оценить все мое королевство. И как удачно, что вам не придется больше тут появляться. Судьба поистине благосклонна.

— Как удачно, что мы с вами «братья» и вы можете наслаждаться своими фальшивыми титулами в полнейшей безопасности.

Он вновь приподнял бровь.

— Младший брат Эдмунда де ла Поля Ричард мог бы сказать то же самое. — усмехнулся он. — К счастью, такие заявления совершенно безвредны и лишь развлекают нас обоих. — Он вновь поклонился. — À bientôt, mon frère![56]

Де ла Поль! Как посмел он упомянуть имя этого изменника, который по сей день скрывается во Франции, питая надежды, что его признают законным английским королем? А Франциск прикрывает его, держит про запас!

Я швырнул в дальний угол бордовый плащ и камзол, запачканные пылью из-за вероломства Франциска.

— Отдайте эти тряпки французскому нищему, — велел я пажу и, видя, что он расторопный малый, добавил: — Позаботьтесь, чтобы их получил самый тщедушный и уродливый голодранец.

— Сам Творец не рассудил бы лучше, — восхитился слуга и со всех ног бросился исполнять приказ.

Интересная мысль: как поступил бы с Франциском Христос? Мне казалось, что мир Спасителя четко разграничен: приверженцы с одной стороны, противники — с другой. Однако как быть с теми, кто обращает к Нему красивые речи, тая ненависть в глубине души? Есть ли притча об этом в Писании? Должно быть, есть. Я поклялся найти ее. А пока я попросил у Господа стойкости и силы духа — ведь мне приходится иметь дело с человеком, который, как я теперь понял, является ближайшим подобием его сатанинского величества на земле.

Уилл:

Генрих имел привычку преувеличивать и во всем видел повод для начала военных действий. Франциск был не антихристом, а просто распутным французом, который воспринимал жизнь как колоссальную шутку. Ему, несомненно, польстило бы почетное звание, коим наградил его Гарри, возвеличив до столь высокого ранга в демонической иерархии.

XXIX

Пока мы с Франциском вели переговоры и устраивали приемы в зеленых долинах Франции, епископ Рочестера Джон Фишер резко осуждал нас обоих.

Сам он тоже присутствовал на церемониях, поскольку состоял в свите Екатерины, но впоследствии произнес пылкую проповедь о тщете этой затеи. Впрочем, некоторые его замечания показались мне весьма ценными (а именно: все развлечения оборачиваются усталостью и скукой, наряды и украшения заманивают человека в ловушки, расставленные на других тварей, а наши суетные ожидания никогда не оправдаются). В сущности, они были применимы в любой житейской ситуации в силу одного того факта, что нам выпала судьба родиться людьми. Последнее высказывание Фишера о том, что дождь, град и «странные небесные явления»[57] грозят разрушить роскошь мнимых дворцов, подвело итог встрече на «Поле золотой парчи»: «сердечное согласие» оказалось на редкость хрупким и от него не осталось и следа, едва лишь ветер политических событий подул в другую сторону.

Меня немыслимо раздражало поведение епископа Фишера, этого старого ворчуна, который вечно лез не в свое дело. Они с моей бабушкой Бофор были, как говорится, одного поля ягоды. На смертном одре она завещала мне: «Во всем слушайся епископа Фишера». Ха! Дни моего послушания остались позади, и бабушка уже не узнает об этом. Я обращал мало внимания на брюзжание старого теолога и уж точно не просил у него советов. Но публичные проповеди, осуждающие мою внешнюю политику… их пора было запретить. И я издал соответствующие приказы.

Христианское духовенство раскололи публичные споры — одни осуждали и протестовали, другие защищались и отстаивали свою точку зрения. Немецкий монах Мартин Лютер напечатал три теологических трактата: «О свободе христианина», «Обращение к христианскому дворянству немецкой нации» и «О вавилонском пленении церкви». В последнем он открыто нападал на церковь в целом и на Папу в частности, утверждая, что наконец-то сбылось пророчество семнадцатой главы Откровения. («И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих… И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых… И сказал мне Ангел… я скажу тебе тайну жены этой… Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена… Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями».) Очевидно, речь шла о Риме с его семью холмами и о Папе, коему все цари обязаны повиноваться.

Папа Лев заявил, что отлучит еретика от церкви, если тот не отречется от своих взглядов в течение шестидесяти дней. В ответ Лютер сжег папскую буллу об отлучении под одобрительные возгласы толпы приверженцев.

Да, сторонники Лютера ликовали — ведь народы Германии, Нидерландов и Фландрии с радостью приняли протестантское учение. Они будто бы давно мечтали отказаться от старых церковных догм, и целое поколение только и ждало, когда появится лидер, способный облечь в слова их убеждения, не меняя их.

Карл, новоиспеченный император Священной Римской империи, тотчас же издал указ, запрещающий распространение лютеранства в Нидерландах. Университетские факультеты лишились ученых-гуманистов (которые, по его ошибочному мнению, и посеяли семена ереси своими хитроумными насмешками над церковью). Лютера вызвали в суд для разбирательства его дела. Он отстоял свои убеждения и заявил: «Таковы основы моей веры. Иначе я жить не могу. Да поможет мне Бог. Аминь».

Противоречия определились, и я вдруг понял, что Лютер мой противник.

Почему я решил встать на сторону Рима? Кое-кто говорил, что мне попросту хотелось выслужиться перед Папой, а потом сбросить шкуру кроткой овечки и открыть свое истинное лицо. Ничего подобного! Отметая критические нападки, скажу, что в то время ничьи духовные доктрины меня вовсе не привлекали и я использовал религию для осуществления собственных целей. Равно оскорбительными представляются мне толки о моем крайнем непостоянстве, в силу какового — в зависимости от прихоти или настроения — я принимал ту или иную сторону.

Все эти домыслы (к разочарованию моих критиков и недоброжелателей) не имеют ко мне ни малейшего отношения. Я полагал, что учение Лютера — опасная ересь. Взятое за основу, оно могло привести к анархии. Его принципы призывали восстать против самого Христа, основателя христианства.

По моему мнению, католическая церковь нуждалась в очищении, но не в обезглавливании. И именно так я поступил с английской церковью. Просто и ясно! Почему люди любят все усложнять?