Когда ты исчез - Джон Маррс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хватит, Дуги, пусти! – взвизгнула я.
Крик утонул в покрывале.
Он тем временем задрал на мне юбку, сорвал нижнее белье, стянул с себя брюки и от души засадил. От жгучей, мучительной боли меня чуть не разорвало надвое. Я задергалась, забилась, пытаясь вырваться. Вонючее пивное дыхание жгло мне затылок. Я повернула голову набок, хотела закричать, но от боли меня вырвало. Рвота измарала все простыни и щеки. Тело тряслось, пытаясь выдавить из себя вторжение.
Среди музыки и голосов, эхом разносившихся по дому, на лестнице вдруг прозвучали громкие шаги. Я взмолилась Господу: кто бы это ни был, пусть заглянет в спальню и положит конец моему кошмару.
Дуги ни на что не обращал внимания. Шаги неожиданно стихли. Я хотела позвать на помощь, однако вырвался лишь приглушенный стон – Дуги еще сильнее вдавил мою голову в матрас. Я взмолилась, чтобы в спальню поскорей зашли, но мой ангел-хранитель, потоптавшись немного в коридоре, развернулся и ушел.
Испустив последний сдавленный крик, я, к своему стыду, обмякла и перестала сопротивляться. Повисла тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием и звяканьем пряжки ремня.
Закончив, Дуги не торопился вставать. Вместо этого навалился всем телом сверху, не давая дышать.
Больно мне уже не было. Каждую клеточку охватило оцепенение. Чувства отключились.
Наконец он сполз с меня. Натянул брюки и ушел, не сказав ни слова.
Не знаю, как долго я лежала на кровати, распластанная и полуголая, пытаясь осознать, что, собственно, произошло.
Я поняла, что Дуги наказал меня за Саймона. Каким-то образом я была виновата в том, что мой муж посмел самостоятельно принимать решения. Дуги почему-то счел меня виноватой во всех своих ошибках и вздумал отыграться, чтобы я на своей шкуре поняла, каким беспомощным он себя чувствует.
Кто-то громко позвал меня из сада, тем самым приведя немного в чувство. Я встала, вытащила из комода чистое белье и поползла в ванную. Вытеревшись, увидела на туалетной бумаге кровь. Смыла ее и упала на колени. Меня долго выворачивало наизнанку, пока в желудке не осталось ровным счетом ничего. Я опустела – во всех смысла слова.
Подняв голову, я уставилась на себя в зеркало. Надо же, до сегодняшнего дня я и не замечала, насколько оно беспощадное. Я вытерла глаза и рот, заставляя себя не плакать. Сжала руки, чтобы они не дрожали, так крепко, что, казалось, пальцы вот-вот переломятся.
Потом, через какое-то время, я медленно и неуклюже спустилась к гостям. Нервно огляделась. Дуги, похоже, ушел. Не было видно и Саймона – тоже к счастью. Я понятия не имела, как рассказать ему о том, что случилось наверху.
Поэтому я собралась, как могла, делая вид, будто ничего не было. Нацепила улыбку и со смехом принялась подливать гостям выпивку, хотя сердце и душа внутри медленно сгорали.
«Тебя только что изнасиловали. Тебя только что изнасиловали. Тебя только что изнасиловали», – твердил в ушах голос, словно боясь, что я не пойму или забуду.
Уложить в голове случившееся я так и не смогла – ни тогда, ни потом.
Когда гости к утру наконец разошлись, а Саймон, скорее всего, улегся спать в одной из детских комнат, я не пошла в постель. Стала мыть посуду, сгребать мусор в пакеты и скоблить дом.
Я отчистила все, до чего дотянулась, – кроме самой себя.
Нортхэмптон, наши дни
19:40
Если за порогом дома в этот миг разразилась бы ядерная война, они все равно не нашли бы сил отвести друг от друга взгляды.
Саймон понял, что ошибся двадцать пять лет назад. Ошибся страшно, непоправимо.
Но в их истории самым жутким было не это.
Глава 20
КЭТРИН
Нортхэмптон, двадцать восемь лет назад
18 марта
Я притворилась спящей. Саймон встал, сходил в ванную, а потом тихонько вышел из дома.
Я знала, что последние дни ему не спится. Наверное, решил провести время в мастерской у себя в гараже. Он часто туда уходил, и я, надо признать, втайне этому радовалась. В том, что сделал Дуги, не было моей вины, но все равно никак не удавалось избавиться от пакостного чувства в душе, и я ощущала себя последней дрянью.
Все эти дни я была на взводе. Боялась, что, если хоть на секунду дам слабину, тут же разлечусь вдребезги. Поэтому я занимала себя делами, чтобы не оставалось ни единой свободной минуты. Ходила по магазинам, покупая ненужные вещи, играла с детьми, которые предпочли бы это время провести с друзьями, вскапывала грядки, пока в саду не осталось ни единого клочка нетронутой земли…
И ужасно боялась лечь в постель: неважно, одна или с Саймоном. Там на меня накидывались кошмары. Я подумывала, не рассказать ли обо всем мужу, но в конце концов решила, что только сделаю хуже. Для Саймона не было ничего важнее доверия – и такие новости о лучшем друге его убьют. Я же, увидев, как он мучается, и вовсе окончательно расклеюсь.
Еще он наверняка заставит меня подать заявление в полицию. Я в тот вечер была пьяна; могут подумать, что я сама согласилась, а потом в приступе раскаяния решила оклеветать любовника. Свидетелей не было, а я столько раз помылась, пытаясь убрать с кожи его запах, что давно уничтожила любые улики. Оставалось только верить на слово: мои показания против его.
Даже если полиция найдет какие-то доказательства и предъявит обвинения, то начнется суд. О случившемся узнает весь город. Мне придется переживать тот вечер снова и снова: в окружении чужих людей, которые будут меня осуждать, и перед адвокатом, который постарается разбить мои обвинения в пух и прах. Где взять столько сил, чтобы вытерпеть подобное унижение?
А самое главное, я не знала, что будет с моим браком. Я боялась, что Саймон после такого не посмотрит на меня как на женщину. Боялась, он увидит во мне порченый товар. Если же вдруг поддержит меня, поймет, как мерзко мне на душе, я тем более не смогу вынести его сочувствие.
Поэтому я глотала слезы и, когда оставалась одна, уходила в гараж, закрывала дверь и откупоривала бутылку вина. Когда та пустела, я вновь брала себя в руки и делала вид, будто вовсе не нахожусь на грани нервного срыва.
22 марта
Трясло
