100 великих литературных героев - Виктор Еремин

На этом Мериме не остановился. В 1827 г., тщательно изучив нравы южнославянских народов, их легенды и поверья, он сочинил и опубликовал книгу «Гузла». В этот раз переводчиком и издателем был объявлен некий полуфранцуз-полуитальянец. (Создается впечатление, что писатель отчаянно боялся выйти на публику с открытым лицом.) В сборник вошли двадцать девять прозаических баллад, сочиненных самим Мериме, и одна поэма – перевод сербской народной песни. «Мистификация Мериме увенчалась блестящим успехом. Пушкин и Мицкевич приняли стихи “Гузлы” за творения славянской народной поэзии и сочли возможным некоторые из них переложить на родной язык. (Мицкевич перевел балладу “Морлак в Венеции”, а Пушкин включил в свои “Песни западных славян” переработку одиннадцати поэм “Гузлы”)».[185]

Весной 1828 г. перед публикой наконец-то предстал настоящий и уже великий без всяких преувеличений писатель Проспер Мериме. 5 марта вышел в свет роман «1572. Хроника времен Карла IX».

А затем пришло время новелл. «Матео Фальконе», «Видение Карла XI», «Взятие редута», «Таманго», «Федериго» и другие принесли Мериме большое всеевропейское признание.

В 1830 г., уже будучи широко известным писателем, он отправился в свое первое путешествие по Испании. Как оказалось, эта поездка сыграла огромную роль в судьбе писателя. В Испании Мериме познакомился с семейством графа де Теба, в том числе с его четырехлетней дочкой Евгенией. «Господин Мериме» произвел на маленькую девочку такое сильное, на всю жизнь запомнившееся впечатление, что когда в 1853 г. она стала всесильной французской императрицей Евгенией, жестко державшей под каблуком своей изящной туфельки Наполеона III, писатель до конца его дней был осыпан почестями и привилегиями.

Путешествие длилось с июня по декабрь. Мериме изучал нравы и обычаи испанского народа. Ездил он в дилижансе или верхом; останавливался, где придется; ночевал в бедняцких лачугах, где делил скудный ужин со своими случайными попутчиками, беседовал с погонщиками мулов, контрабандистами, тореадорами и фермерами. Так был собран неисчерпаемый фактический материал для будущих произведений.

Пока писатель путешествовал, во Франции произошла революция. Едва Мериме появился в Париже, как друзья сразу же устроили его на государственную службу. В последующие годы Мериме занимал должности в Морском министерстве, в Министерстве торговли, был специальным комиссаром по борьбе с холерой в Париже, наконец, в мае 1834 г. его назначили инспектором исторических памятников. Необходимо отметить, что парламентаризм как таковой писатель глубоко презирал и называл его не иначе, как «…господство 459 бакалейщиков, каждый из которых думает лишь о своих частных интересах».[186] Это не помешало Мериме всей душой отдаться заботе о сбережении исторических памятников, по причине чего в течение нескольких лет ему просто некогда было писать. Публиковал он преимущественно заметки о своих многочисленных путешествиях. Только в 1840 г. писатель выступил с очередной новеллой «Коломба», через четыре года появилась новелла «Арсена Гийо» и, наконец,

1 октября 1845 г. читатели смогли познакомиться с новеллой «Кармен».

«В те времена – тому уже пятнадцать лет – я был таким нехристем, что не отшатнулся в ужасе, увидев рядом с собой ведьму. “Что ж! – подумал я. – На той неделе я ужинал с грабителем с большой дороги, покушаем сегодня мороженого с приспешницей дьявола. Когда путешествуешь, надо видеть все”».[187] Так рассуждал герой новеллы Проспера Мериме при первой встрече с цыганкой Карменситой, более известной нам сегодня под кратким именем Кармен.

Отметим, что этот молодой герой намеревался откушать мороженого, а Кармен преднамеренно заманивала парня в ловушку, где ему должны были перерезать глотку. Не за что-то, а просто подвернулся цыганке под руку.

Мериме был жестким реалистом и показал в новелле то мерзкое самовлюбленное отродье, которое и права-то не имеет именоваться женщиной – худшая из убийц, лживая, коварная, не знающая ни любви, ни жалости, готовая ради минутной забавы исковеркать судьбу каждого, кто имеет глупость довериться ей… Единственное, что действительно поражает в образе Кармен, так это тот философски-патетический шабаш, которые курится вокруг этого ничтожества либерально-гуманистической компанией интеллектуалов всех мастей.

Вчитайтесь в следующие строки: «Она не может не лгать и не обманывать, она готова принять участие в любой воровской авантюре. Но в противоречивом внутреннем облике Кармен таятся и такие прекрасные душевные качества, которых лишены изнеженные или очерствевшие представители господствующего общества. Это искренность и честность в самом сокровенном для нее чувстве – любви. Это гордое, непреклонное свободолюбие, готовность пожертвовать всем, вплоть до жизни, ради сохранения внутренней независимости».[188] Или: «Кармен – цыганка. У нее нет ни отечества, ни родителей, ни даже сородичей.

Она всем в равной степени чужая и всем одинаково близка. Кармен свободна. Она не знает ни дочерней привязанности, ни долга. Ей чужда мещанская мораль, и она не признает иных законов, кроме своей воли. Кармен своенравна, коварна и жестока. Она совершает предательства, лжет и обманывает. И лишь любовь к свободе, независимость и нетерпимость к деспотизму и угнетению возвышают ее и оправдывают. Отвращение к насилию над свободной волей – вот ее единственная логика. Кармен не изменяет ей и в любви, и в ненависти».[189]

Эти рассуждения по поводу литературной Кармен на самом деле относятся к Кармен оперной, откуда было выброшено бандитское начало и перед зрителем предстала горделивая рабочая девица с неуравновешенным характером. Что же касается Кармен литературной, то подобные заявления не имеют границ по ханжеству и беспределу безнравственности. Вспомним, как с умыслом цыганка Кармен устроилась работать на табачную фабрику в Севилье, где сразу же настроила против себя всех местных работниц. Острая на язык, она грязно оскорбила одну из женщин, а та не стала молчать и ответила тем же. Считавшая себя безнаказанной и «в праве», Кармен взбесилась и изрезала женщине лицо кинжалом, изуродовав ее на всю жизнь. Преступницу схватили и отправили в тюрьму. Но «свободолюбивая» Кармен не могла допустить, чтобы ее держали за решеткой! Она заговорила молодого ефрейтора Хосе – идальго-баска из глухой деревни, – подзадоривая его националистической неприязнью к испанцам, и он доверился цыганке, помог ей бежать, чем поломал себе всю судьбу. Хосе разжаловали, посадили в тюрьму. И тут вновь объявилась «свободолюбивая» Кармен, которая не признавала «мещанской морали» и была «возвышенно» «нетерпима» «к угнетению и деспотизму», а потому предложила Хосе бежать в разбойники. Парень отказался, однако мертвой хваткой вцепившаяся в него цыганка со временем все-таки втянула безумно влюбившегося в нее Хосе в банду, сделала убийцей и вором. Лишь дважды посягнул беглый солдат на свободу «возвышенной» Кармен: когда пытался спастись от неминуемой смерти и умолял цыганку бежать с ним в Америку, где можно было бы начать нормальную жизнь. Но Кармен предпочла личную «свободу», которая и привела Хосе на гаротту. И даже любовь, которую во все трубы нынче воспевают литературоведы, Кармен, по ее признанию, испытала в жизни лишь несколько мгновений – к пикадору Лукасу и чуть больше мгновений, именно мгновений, – к Хосе.

История давно показала нелепость абстрактно-гуманистических рассуждений о бандитке Кармен, однако ничему не научила либеральную интеллигенцию. Число таких «свободолюбивых» девиц растет в мире не по дням, а по часам, но многомудрые мужи и жены продолжают гневное обсуждение «гнета мещанской морали».

Я пишу эти строки, а перед глазами стоит недавний телевизионный сюжет. В России была обезврежена шайка преступников, которые выслеживали крепких здоровых девушек, вламывались к ним в квартиры, зверски насиловали их, снимая весь процесс на кинокамеру, а в конце оператор кромсал несчастным лица бритвой так, что никакая косметическая операция уже не могла помочь. Параллельно грабили. Как оказалось, оператором была главарь шайки – молодая женщина, которая таким образом мстила миру за то, что ее муж ушел к другой. Кличка у нее была Кармен, и она очень мучалась оттого, что была не в силах выносить решетки и несвободу. Фильм был посвящен ей – страдалице, восставшей против мещанской морали общества.

Не буду рассуждать о том, до какой низости может опустить человеческая глупость или, что еще страшнее, корысть любые самые благородные идеи и порывы. Кармен уже в XIX в. стала жупелом либеральной интеллигенции в борьбе за права человека, правда, на расстоянии – как только бандиты заденут интересы очередного «благородного» защитника свободы личности, визги поднимаются на весь мир. Нормальные же люди прекрасно понимают, что общественные устои и общественная мораль формировались в течение тысячелетий не по чьей-то прихоти, а во имя выживания всего рода людского, то есть вопреки личной воле и корыстным интересам индивидуума. Для того и существуют нравственные законы, отрицание которых ради собственного удовольствия является посягательством на судьбы миллионов. Нет и не может быть никаких оправданий таким персонажам, как грабительница и убийца, подсадная потаскушка Кармен. Потому и казнил ее Проспер Мериме как душегубку – без сострадания, без могилы, без слез сожаления.