Дни Самайна - Татьяна Олеговна Воронцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирландские сказания в большинстве своем повествуют о событиях, привязанных к Самайну, даже если в них не упоминаются никакие календарные даты. «Священное время» покрывает некий концентрированный период, который, исходя из обстоятельств, может быть равновелик суткам, году или вечности.
Злые чары, друидический огонь… Но когда она упомянула об этом в беседе с Константином, выяснилось, что он почти ничего не может сказать по этому поводу. Его интерес не простирался дальше того, что можно извлечь из-под слоя земли, отнести к тому или иному историческому периоду, зарегистрировать как очередную сенсационную находку, подтверждающую чью-то гипотезу, а при случае упомянуть в научной статье.
Засвидетельствованный в Галлии как SAMONIOS календаря из Колиньи, Самайн является важнейшим праздником, поскольку соединяет между собой два мира и два года: он ограничивается моментом, когда мир людей сообщается с миром сидов, и этот момент не принадлежит ни году уходящему, ни году наступающему. По традиции праздник сопровождается грандиозными пиршествами, напоминающими смертным пиршества в Ином мире.[110]
Константин взобрался вверх по склону и присел на траву. Он уже не выглядел больным, скорее, слегка утомленным.
– Ну что? – спросила Анна. – Ты увидел, что хотел?
Он покачал головой.
– Я и сам не знаю, что хотел увидеть.
Лежа под капельницей в больничной палате, в порыве откровенности он рассказал ей о своем видении – изломанное тело на каменном полу подземелья, треснувший череп, лужа черной крови – и это заставило ее вспомнить о собственных спонтанных галлюцинациях. Он не внял предупреждению, хотя в том, что это было предупреждение, сомневаться не приходилось. А она? Ей-то что следует предпринять в связи с явлениями этого светловолосого ангела в армейских ботинках?
– Никогда не думал, что со мной может случиться что-то подобное, – говорил Константин, шаря глазами по белому потолку. – Я не провидец и не телепат. Я не обладаю никакими паранормальными способностями. Правое полушарие моего мозга спит, как у большинства современных людей. Я не пил вина в тот день и не курил траву…
– Твои способности здесь ни при чем. – Это было единственное, что пришло ей в голову. – Ты видел только то, что тебе хотели показать. Каждый на твоем месте увидел бы то же самое.
То ли на солнышке их разморило, то ли разом навалилась вся накопившаяся за последнее время усталость, но незаметно для себя они забылись тем коротким сном, каким свойственно забываться больным и старикам. Константин лежал на земле, закинув руку за голову. Анна сидела на прежнем месте, наблюдая за суетой маленьких птичек в траве, и вдруг обнаружила себя сладко потягивающейся и протирающей заспанные глаза. Подскочила, как ошпаренная. Толкнула в бок Константина.
– Костя, вставай!
– Что случилось?
– Мы спали! Спали!
Он ничего не понимал.
– Мы спали на холме! – крикнула Анна, приходя в отчаяние от его тупости.
– Ну подумаешь, задремали на пару минут…
– Пара минут или пара часов – это не имеет значения. Мы спали на чудесном холме в дни Самайна, и теперь владыка Бруг-на-Бойн…
– Тихо, тихо… Не нервничай так. Сегодня двадцать девятое октября. Самайн наступит только завтра.
– Нет. – Анна глубоко вздохнула и взяла его за руку, чтобы завладеть его вниманием. – Ирландский Самайн – это не ночь с тридцатого октября на первое ноября, как привыкли считать европейцы. Самайн не вполне аналогичен Хэллоуину. Дни Самайна – это три дня до первого ноября и три дня после. Это не один день, пойми ты наконец, а целая неделя. И мы уснули на холме как раз в это время. Во время Самайна.
Константин озабоченно пощупал ее лоб.
– Только не надо таких слов, как «сказки» или «суеверия». Разве ты не видел свой труп в подземелье?
– Видел. Но не во время Самайна. И загремел в эту проклятую яму тоже в другое время. И Ирка поскользнулась в ванной… – Он замолчал, но ненадолго. – Не знаю, как другие гости из Зазеркалья, но этот, – Константин бросил взгляд на вершину холма, – свободно разгуливает по всему острову в любое время года.
Да. Но ведь разгуливать это одно, а принимать участие в жизни смертных – совсем другое. Щедрый и грозный, надменный и сентиментальный, Энгус Ок принадлежит к плеяде изначальных богов, таких как Дагда, Нуаду, Мананнан, Диан-Кехт, Огма, Морриган, Бригитта… И кто может сказать, в каких случаях он предпочтет быть наблюдателем, а в каких – непосредственным участником драмы? Его королевский покой – прореха в ткани мироздания. Ничто не мешает ему совершать вылазки на вражескую территорию во всякое время года. Но дни Самайна – воистину его дни. Не исключено, что в этот период времени его вмешательство может быть еще более неотвратимым.
* * *
На улицах чисто, сухо и холодно, а здесь, в прибранной и празднично украшенной гостиной «Сокровенной Розы», даже очень неплохо. Завтра, завтра всеобщее безумие, безумие Самайна, достигнет апогея. С самого утра по улицам Дроэды будут носиться ряженые, во всех без исключения окнах зажгутся огни, владельцы частных домов, магазинов и пабов расставят на крылечках плошки с молоком, разложат сухари и орехи, чтобы мертвые и дети Дану не причинили им вреда. Завтра – а сегодня еще можно тихонько сидеть у камина, потягивая виски, и слушать рассказ о любви, сумевшей превозмочь даже время, не говоря уж о кознях недоброжелателей.
– Однажды в ясный летний день поднялся король Эохайд Айрем на холм Тары полюбоваться на Маг-Брег, что сверкала перед ним всеми цветами радуги, и увидел перед собой незнакомого воина. Золотистые волосы его спускались до самых плеч, покрытых пурпурным плащом, голубые глаза светились, как ночные звезды. В одной руке держал он копье, а в другой щит с серебряной шишкой и драгоценными камнями. Молчал Эохайд, ибо вечером он не видел этого воина, а утром ворота Тары еще не открывали…
После заката в каждом доме накроют праздничный стол и до утра станут пить вино, смеяться и разговаривать громче обычного, делая вид, что так и надо. И если в чьем-то доме имеется новорожденный младенец или обрученная невеста, никто не оставит их без присмотра в эту ночь. И русская девушка, подобно какой-нибудь молодой ирландке, достанет из платяного шкафа свой лучший наряд – юбку и корсет из темно-зеленой тафты – оденется и будет ждать… кого? Жениха? Уж какой там жених… Любовника? Это ближе к истине, хотя
