Сын Авонара - Кэрол Берг

Я прислушивалась только к своим страхам, а не его.

— Иногда легче не бороться. Следовать правилам, позволить старшим принимать решение за тебя, позволить совершиться ужасному, говоря, что это для будущего блага.

— Иногда борьба уничтожает то, за что ты борешься. Меня бесил этот спор.

— Это еще одна возможность потерять тебя, и мне невыносима такая мысль.

Я снова была в его объятиях, он гладил меня по волосам, опять обещая соблюдать осторожность. Но ничего не изменилось.

То ли отвечая на мои мольбы, то ли прислушиваясь к собственным ощущениям, Кейрон держался ближе к дому, по мере того как дни становились короче, и путешествовал только по подвалам сокровищницы. Мы больше не упражнялись в мысленной речи. Он сказал, что подобные опасные занятия лучше оставить до менее суровых времен.

После того как несколько валлеорцев были арестованы и казнены за шпионаж в пользу керотеанских магов, Кейрон сказал, что не станет больше заниматься магией и говорить о ней даже со мной.

— Привычки, — сказал он, опускаясь на колени перед камином и сжигая перевод дневника Автора вместе с глоссарием и другими записями. — Они ключ к спасению. Если ты привыкнешь молчать о магии, слова не смогут выдать тебя. Если ты заставишь себя забыть все, что знал о ней, тогда ты не выдашь себя в разговоре. — Он своими пальцами растянул мой рот в улыбку. — Я жил слишком вольготно, расслабленно, но я смогу снова выстроить стену. Нужно только поработать над этим, и я так и сделаю. Никто ничего не узнает.

Когда его охватывал жар, требующий применения его способностей, он отправлялся на верховую прогулку или изнурял себя работой, стараясь не попадаться мне на глаза, пока не уймет жжение.

Я хотела отказаться от всех приглашений в свет, но Кейрон напомнил мне, что внезапная перемена в чьих-то привычках привлекает ненужное внимание. У нас не было причин думать, что Кейрона в чем-то подозревают. Но он ни за что не сжег бы перевод, если бы не был уверен. Я думала потом, что, если бы мы смогли покинуть Монтевиаль… Уехать прочь… куда угодно.

В середине зимы подошло время традиционных праздников. Во время долгих и сложных храмовых служб, призванных смягчить и умилостивить святого Джеррата, чьи бури так сильно потрепали наши войска, жрецы напоминали нам о Первой Долгой Ночи, когда Арот лежал тяжелораненый. Музыка, пища и общество людей развели отчаяние бога, подготовили его к битве с порождениями хаоса, состоявшейся в начале нового года. Поэтому Эвард приказал своим придворным праздновать от души, доказывая простому народу, что дух Лей-рана не подавлен противоестественными способностями врага. И ночь за ночью знатные дамы изысканно наряжались, судорожно хохотали над шутками, лишенными юмора. Мужчины разыгрывали из себя шутов, слишком много пили и слишком громко говорили о славных подвигах.

За пару недель до Долгой Ночи нас с Кейроном пригласили на музыкальный вечер в доме сэра Джеффри Ларрео, управляющего, который когда-то предложил Кейрону заняться коллекциями древностей. Я не находила предлога, чтобы отклонить приглашение. Вечер должен был посетить Эвард, дабы выразить свою благосклонность сэру Джеффри, и предполагалось, что все придворные обязаны быть.

Сэр Джеффри приходился дальним родственником покойному королю Геврону, но у него не было собственных земель. Он был добродушный человек, холостяк, помешанный на птицах и прочих деликатных материях. Эвард публично насмехался над ним и вовсе не обращал бы на него внимания, если бы семья Геврона не любила сэра Джеффри так сильно.

— Может быть, лучше извиниться перед сэром Джеффри, — произнес Кейрон, ожидая меня той ночью на нижней площадке лестницы.

У меня в тот сезон было новое платье, не соответствующее фривольной моде двора, а призванное скрыть изменения, произошедшие с моей фигурой, заметные, впрочем, скорее мне, чем окружающим. Платье было из темно-зеленого шелка, с низким вырезом и завышенной талией, свободно спускающееся до самого пола. Нижняя юбка, узкая полоска которой показывалась из-под подола, была сшита из зеленой парчи еще более темного оттенка. Волосы заплетены в свободную косу, спускающуюся до середины спины, и моим единственным украшением был золотой медальон с выгравированной на нем розой.

— Что, я уже слишком страшная, чтобы показываться со мной на публике? Пройдет еще несколько недель, и ты даже не посмотришь на меня!

Он взял меня за руку, когда я сходила с последних ступеней.

— Напротив, мне просто не хочется делиться с другими такой красотой.

— Интересно, станешь ли ты говорить мне комплименты годика через два или же льстивые слова заканчиваются так же быстро, как утекает время?

— Между нами одна лишь правда. — Что ж, это было единственным положительным моментом в последнем споре. Убийство в Тредингхолле мучило меня больше, чем я хотела.

— И не только правда, — возразила я, обвивая руками его шею. — Юный Коннор Мартин Гервез занимает у нас все более весомое положение!

Кейрон откинул голову и засмеялся.

— Я с каждым разом завидую ему все сильнее!

— А знаешь, ты и сам выглядишь чудесно, — продолжала я, когда Жуберт объявил о прибытии нанятого экипажа и Кейрон помог мне накинуть плащ. Он был в простой рубахе из тонкого белого батиста, с длинными рукавами и застегнутой под самое горло по валлеорской моде. Никаких широких атласных штанов, пышных воротников, парчовых рукавов с разрезами, как носили придворные Эварда, а только простые, хорошо пошитые брюки и черный бархатный камзол с серебряной вышивкой. Темные волосы откинуты со лба, глубоко посаженные глаза и высокие скулы. Мне нравилось, что он всегда был чисто выбрит, наперекор заведенной Эвардом моде носить короткие бородки и тонкие усики.

Жуберт открыл дверь. Кейрон надел плащ, застегивающийся на плече.

— Мне это безразлично, но я рад, что тебе нравится. — Галантно поклонившись, он поцеловал мне руку и повел в темную зимнюю ночь.

Сэр Джеффри часто устраивал в своем городском доме музыкальные вечера, приглашая избранных знакомых послушать певца, инструменталиста или ансамбль. У него был хороший слух, и быть приглашенным в качестве исполнителя на вечере сэра Джеффри означало для музыканта снискать прекрасную репутацию. Музыка и театральные представления были новой модой в Лейране — Мартин смеялся, что все это его рук дело, — и лишь немногие могли самостоятельно оценить мастерство исполнителя. В ту ночь один экипаж за другим доставлял своих элегантных седоков к дверям сэра Джеффри.

— Он, должно быть, пригласил половину двора, — произнесла я, опасаясь жары и давки.