Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2 - Георг Борн

— Довольно, — прошептала Изабелла и Закрыла лицо руками, — все должно разъясниться.

— В словах вашего величества слышится недовольство мной. Нарваес верный слуга вашего величества и привык быть откровенным. Нарваес предостерегает ваше величество против этой женщины и советует как можно скорее освободиться от нее. Пока считалось, что монахиня живет здесь как ревностная служительница истинной веры, я молчал, теперь же считаю своей обязанностью сказать вашему величеству: берегитесь этой обманщицы, она преступница.

Королева не находила слов. До сих пор благочестивая сестра стояла в ее мнении так же высоко, как и сам Нарваес. Кому доверять, к кому обратиться? Слова герцога ей казались невероятными, она готова была признать рубец, замеченный Нарваесом на руке монахини, следствием такой же необъяснимой и никому не понятной болезни, как и ее раны.

Когда герцог хотел удалиться, королева собралась с духом и сказала, обращаясь также к стоявшим тут адъютантам, которые, без сомнения, постарались бы распространить эту новость:

— Мы не преминем найти объяснения этому, господин герцог, и постараемся сообщить вам результаты.

Во время этого разговора патер Кларет вышел из соседней комнаты и направился к соборному флигелю. Он слышал весь разговор Нарваеса с королевой и, расстроенный, направился в комнату, где лежала монахиня. Он думал сейчас о том, как эта история с клеймом отразится на его собственном положении при дворе.

С этого дня Нарваес сделался ярым и откровенным противником патеров, хотя до сих пор старался не вступать с ними в открытую борьбу.

Графиня Генуэзская, не подозревавшая о визите герцога Валенсии, лежала на своих подушках, когда Кларет с растерянным лицом поспешно вошел к ней в комнату.

— Благочестивая сестра, — прошептал патер, — первым делом отпусти служанку, я должен сообщить тебе важное известие.

Монахиня, исполняя желание Кларета, подала служанке знак удалиться.

— Что привело тебя так внезапно сюда, благочестивый брат? — спросила она голосом, который показывал, какую страшную боль причиняли ей раны.

— Нам готовится нечто ужасное, все висит на волоске, — отвечал патер. — Нарваес только что сообщил королеве — язык мой отказывается произнести — что твоя левая рука носит клеймо.

Монахиня вздрогнула, словно от укуса змеи, глаза ее сверкнули мрачным огнем, казалось, в эту минуту к ней вернулись прежние силы.

— Нарваес, — пробормотала она, — он сообщил королеве…

— Я все слышал в соседней комнате и потому поспешил сюда, чтобы уведомить тебя об опасности.

При виде этого маленького тучного человека с косыми глазами в таком отчаянии и страхе по бледному лицу графини пробежала улыбка.

— Он хочет погубить нас, — прошептала она, — но будь спокоен, благочестивый брат, он роет могилу самому себе.

Нарваес поклялся сомневающейся королеве, что видел на твоей руке роковой знак, когда он полчаса тому назад по поручению Изабеллы подошел к твоей постели.

— Значит, здесь в комнате не было никого, кто мог бы помешать ему или разбудить меня?

— Никого, иначе нашему врагу не удалось бы открыть твою тайну, бедная страдалица.

— О, эти ненадежные слуги! Они за это поплатятся. Однако не тревожься, благочестивый брат. Благодарю тебя за это известие. Изабелла Бурбонская не обратит внимания на слова Нарваеса, она почувствует, что ненависть внушила ему их.

— Адъютанты слышали об этом позоре, они были свидетелями его совета удалить тебя. Уже сегодня это известие распространится с быстротой молнии.

Монахиня судорожно сжала руки; Кларет прав, придавая этому происшествию такое значение, следовало немедленно что-то предпринять, чтобы восстановить влияние иезуитов.

Кларет, хорошо понимая, что вместе с благочестивой сестрой и поверенной королевы падет и он, с нетерпением ждал решения монахини. Он видел, как в ней бушевали чувства, как ее ядовитые мысли отражались на бледном неподвижном лице, и как, наконец, оно озарилось торжествующей улыбкой.

— Победа будет на нашей стороне, благочестивый брат! Теперь выслушай меня.

— Ты знаешь усердие, с которым я служу нашему великому делу.

— Не теряя ни минуты, отправляйся на улицу Фобурго и скажи святому трибуналу, что с наступлением вечера я жду к себе преподобного великого инквизитора Антонио. Попроси его не мешкать, так как то, что я хочу сообщить ему, не терпит отлагательства. Завтра, брат Кларет, все наши враги будут уничтожены. Еще одно: прикажи моей служанке — она в передней комнате — оставить меня на час одну. Затем, прежде чем отправишься в Санта Мадре, вынь из среднего ящика моего письменного стола, который стоит в соседней комнате, один предмет — он лежит между письмами и бумагами.

— Каждое твое желание для меня закон, благочестивая сестра, — отвечал услужливый Кларет и принял из рук монахини маленький ключ. Отворив дверь соседней комнаты и убедившись, что там никого нет, он подошел к письменному столу, открыл средний ящик и вынул оттуда лежавший между письмами и бумагами маленький изящный кинжал, который отлично годился для того, чтобы заставить замолчать любого человека.

Кларет, обычно с удивительной точностью угадывавший все ее мысли и планы, на этот раз не понял намерений монахини и даже подумал, что рассудок ее помутился от тяжкой болезни. Он остановился в нерешительности, но потом решил, что планы монахини, какими странными они иногда ни казались, всегда были удачны. Закрыв ящик письменного стола, он принес ей кинжал.

— Благодарю, благочестивый брат, — проговорила графиня, — теперь торопись в Санта Мадре и скажи, чтобы преподобный отец Антонио вечером явился ко мне, мне нужно сообщить ему весьма важные известия.

Кларет простился с монахиней, чтобы выполнить ее приказ. Когда он вышел из комнаты и передал служанке слова монахини не входить к ней, графиня Генуэзская подняла голову с подушек. Она схватила правой рукой короткий кинжал и оголила левую руку.

С бешенством посмотрела она на ужасный несмываемый знак.

— Я долго со страхом носила тебя, подвергаясь опасности. Но я не допущу, чтобы Нарваес восторжествовал надо мной и погубил меня из-за этого клейма. Оно должно исчезнуть с моей руки. О, никто не поверит тому, что ты, Нарваес, видел его. Тот, кто перетерпел такую боль и мучения, как я, не побоится нанести себе еще рану, чтобы освободиться от пятна и приобрести еще большую власть, которой будет достаточно, чтобы погубить тебя, герцог Валенсии.

Графиня Генуэзская схватила крошечный кинжал и вонзила его в то место, где был роковой знак. Она побледнела от боли, губы ее сжались, зубы стиснулись. Убедившись, что на месте клейма осталась одна хотя и не глубокая, но большая рана, монахиня налила на нее какой-то воды, чтобы унять кровь.